Зеленая креветка и другие рассказы - Михаил Емцев

— Сплошные болота. Жаркие тропические болота.

— В Бразилии нефть нашли именно в болотах.

— Это совсем другой случай. На мой взгляд, Оберра совершенно бесперспективна. Впрочем, я не смею вмешиваться в дела вашей фирмы… Где вы изучили английский язык?

— На курсах.

— Простите?

— После окончания университета я посещал специальные трехгодичные курсы.

— Вы готовились к работе за границей?

— И да и нет. Я с детства мечтал о жарких странах, но не думал, что эта мечта осуществится.

Машина медленно ехала по узким и пыльным улочкам. Высокие глухие заборы из необожженной глины, посеревшие жесткие веера пальм, резкие тени и небо, синее и лаковое, как на итальянских открытках.

Откуда-то вдруг появилось несколько живописных оборванцев. Сутулый старик в рваном засаленном халате вытянул худую руку и что-то крикнул.

— Быстрее! — сказал Пирсон.

— Кто это? — спросил я.

— А-а! — Пирсон лениво махнул рукой. — Попрошайки. Не обращайте внимания… Вот уже и новый город. Скоро мы будем дома. Я зайду за вами часов в восемь. Если вы не возражаете, мы можем поужинать вместе.

— Буду очень рад. Но… мне нужно представиться в Горном управлении.

— В Хартуме работают только до двух. Так что потерпите до завтра.

Наш «кадиллак» остановился в куцей тени толстоствольных и коротколиственных пальм. В черном зеркале вертящейся двери блестел черный лак машины. Загорелое лицо Пирсона казалось там еще более темным. Я понял, почему оно мне сразу показалось знакомым. Пирсон был удивительно похож на Стенли. Не хватало только усов.

Я приподнялся было с сиденья, но мягким прикосновением руки Пирсон удержал меня на месте. Низколобый курчавый шофер в белой рубашке открыл дверцу и, сделав шаг назад, подождал, пока мы вылезем.

— Благодарю, господин, — сказал он у меня за спиной.

Толкнув дверь, мы прошли в прохладный и темный холл. На потолке вертелся огромный пропеллер. Пальмовые жалюзи в незастекленных окнах дышали легко и ровно, как паруса фрегата. Над конторкой портье горел голубоватый фонарь. Витал сладковатый чад подгорелого масла. Жужжал вентилятор. Шуршали шины. Трещали цикады.

— Оранж? Манго? Шербет?

К нам подскочил молоденький бой. На голове у него был огромный поднос, покрытый торчащей, как айсберг, накрахмаленной салфеткой.

— Рекомендую манго, — сказал Пирсон.

Удерживая языком скользкий ледяной кубик, я медленно тянул удивительный сок. На меня дышали ароматом тропические леса и реки, цветущие, как сказочные сады. Зубы ныли от холода, небо покалывали нежные пузырьки. Медленно от горла к ногам опускалось тающее прохладное облако, высыхал разгоряченный лоб, оседала усталость.

Откуда-то издалека доносился приглушенный рокот и чьи-то слова:

— Ваш ключ, господин.

— До вечера, сэр. Отдыхайте,

— Бой! Проводи господина.

У себя в номере я увидел забытую кем-то книжку. Она раскрылась как раз на описании болот Оберры. Такое совпадение показалось мне знаменательным. Я принял душ и, развалившись на тахте, принялся за чтение. На книгу падала полосатая тень окна. Пахло акацией.

…Четыре дня наш маленький пароходик тащился по Белому Нилу. Наконец, после короткой остановки в Миаге, мы вошли в мутные малахитовые воды Бахр-эль-Джебеля. В период летних дождей река вышла из берегов и превратилась в бескрайнее озеро. Сейчас вода медленно возвращалась в свое русло. Быстрые струйки сплетались в тугие косички, закручивались штопором в темных водокрутах. Навстречу плыли бесчисленные острова из водорослей и папируса.

Чернокожий матрос в грязном голубом берете с огромным помпоном то и дело мерил дно. Быстрое течение вырывало багор из рук и не давало ему погрузиться даже наполовину. Но с сонным упрямством, полузакрыв маслянистые с фиолетовыми белками глаза, матрос продолжал заниматься своим бесполезным делом.

Берега были заболочены. Пятиметровая слоновая трава походила издали на милую сердцу окскую осоку. И нужно было некоторое усилие, чтобы представить себе, как проплывают в светло-зеленой мгле мимо погруженных в воду сочных листьев бронированные крокодилы, фантастические чешуйчатники, удивительные живые локаторы — мормирусы.

На палубу вышел Пирсон. Раскрыл шезлонг. Подвинул его в густую тень, отбрасываемую рубкой. Достал кожаный портсигар с неизменными портагос. Аккуратно обрезал сигару. Медленно выпустил струйку крутого осязаемого дыма.

— Если бы вы знали, сколько гибнет там рыбы! — Пирсон махнул рукой в направлении берега. — Вы видите черно-белые точечки? Вон там, левее. Видите? Это исполинские аисты абумаркубы с клювами, похожими на молот. Они охотятся за рыбой. Когда уходит вода, рыба запутывается в травах, остается в бесчисленных ямах. Туземцы таскают ее огромными, как цистерны, корзинами… Потом приходит очередь солнца. Вода в ямах нагревается и протухает, просачивается в почву, испаряется. Все реже вздрагивают засыпающие рыбы. Жирно поблескивают в мутной жиже их обнажившиеся спины, подрагивают склеенные тиной спинные плавники. Абумаркубы не спешат. Медленно бьют они рыб страшными клювами. Раз, другой, пока рыбы не перестают трепыхаться. Я видел, как корчились в грязи и одурело ловили воздух большущие электрические сомы. Это незабываемое зрелище… Вот так и на людей обрушивается несчастье — внезапно и неотвратимо. Бьемся, трепыхаемся… М-да. Впрочем, все это пустяки. Болота Бахр-эль-Джебеля ни в какое сравнение не идут с Оберрой. Вот где настоящий ад! Помните Рембо? "Там, где змеи свисают с ветвей преисподней и грызут их клопы в перегное земли". Удивительно точно сказано… Но если бы только змеи…

— Что вы имеете в виду?

— Так… — медленно и задумчиво протянул он. Потом, точно проснувшись, улыбнулся. — Но все это, наверное, негритянские сказки…

— О чем вы? Какие сказки?

— Простите ради бога. — Он вновь улыбнулся светло, искренне. Вздохнул, точно прогнал какую-то тяжесть. — Я просто увлекся, задумался и говорю вслух. А сказок о фантастических чудовищах еще наслушаетесь! Туземцы суеверны и склонны к мистике. Это неотъемлемо африканское. Не очень-то верьте всему, что вам здесь расскажут. Послушать их, Оберра — это фантастическая страна. На самом же деле — огромное жаркое болото, гниющее и зловонное. Нефти, наверное, нет ни в Оберре, ни в Капоэта, но если ее искать, так только в Капоэта.

Пирсон засмеялся. Но мне было как-то не по себе. Он явно чего-то недоговаривал. Слишком резок был переход. Словно Пирсон обманывал самого себя, выставляя скептицизм и самоутешение против каких-то неизвестных мне грозных фактов. От этого разговора у меня осталось впечатление, будто я на миг увидел в темноте мерцающее покрывало какой-то тайны, но внезапно включили электрический свет, и все исчезло. Осталась только резь в глазах.