Очаги ярости (СИ) - Бреусенко-Кузнецов Александр Анатольевич

— Лечащий врач так сказал?

— Не сказал, — пациент выдал гимасу явственно саркастическую, после чего решительно сбросил обе ноги с койки на пол и, на силу нашарив больничную обувь, с новой точки опоры вернулся к идее встать.

— Осторожней, — буркнул Гонсалес, поддержав его за предплечье.

— Не спеши звать Родригеса к доктору Хойлу. Потолкуй-ка с ним сам для начала, — предложил Диего Рамирес. — А приглашать ли Бенито, уж тогда и решишь. Я, если что, поковыляю к нему ещё раз.

5

Оказалось, покои лечащего врача находились не в основном здании госпиталя, а в пристройке, в которую вёл крытый переход, и довольно долгий. Что это за пристройка, сообразить удалось лишь познее, когда пришли, но по пути доктор Гонсалес не мог и предположить, что идут они прямиком во дворец Мэри Бастинды, первой леди посёлка Свободный Содом, в то крыло его, где доктор Хойл в большей степени жил, чем работал.

Шли они медленно. Рана Рамиреса явственно беспокоила, что, с одной стороны, вроде, не мудрено. Если тебя порвала лезвиями когтей жуткая тварь, единственная в своём роде, да такая, что даже суровая кличка (тварь прозвали Адской Собачиной) всех подробностей этого ужаса не передаст — много ли шансов не остаться калекой? Бедный Том Трентон, вон, тоже до сих пор не может без боли ступать на больную ногу — а его всего-навсего дюжину лет назад подстрелили из бластера.

По дороге Гонсалес пытался Рамиреса отвлекать неторопливой беседой от всей полноты испытываемых страданий. Правда, поскольку считал неэтичным расспрашивать ни о чудовищной Собачине (ибо к чему бередить шоковый опыт), ни о методах лечения доктора Хойла (как ты к коллеге ни относись, а всё же не лезь под руку), то затруднялся в выборе темы беседы. К счастью, на тему леченья Диего Рамирес и сам оказался не прочь посудачить.

Так история исцеляющих действий доктора Хойла в отношении раненого сделалась достоянием и доктора Гонсалеса.

6

В первый момент, как Родригес, Маданес и Диас привезли его раненым в ожидаемо «гостеприимный» посёлок Свободный Содом, Диего Рамирес был плох, плох настолько, что чуть не кончался. Исполосованный бритвенными когтями, с сокрушёнными рёбрами после броска скоростной твари, густо забрызганный кровью своей и кровью Собачины, проволочённый товарищами по охоте по многим камням и кочкам, растрясённый потом в вездеходе не самого ровного хода — он был уже не готов хоть на что-то всерьёз понадеяться. Он был истинно близок к последнему равнодушию, так как морально устал от всего и от всех.

Он старался не вспоминать о содомской начальнице Мэри Бастинде, старой потасканной кукле, ведь как вспомнишь, так вздрогнешь. Если вдобавок имел с нею дело лично, то и подавно прогноз не даёт утешений: дама она злопамятная. У Рамиреса же с той Бастиндой в предыдущие годы случилась любовь, после коей он с ней пережил очень громкую ссору — с криками, воплями, крокодильими слёзками и публичным прощанием раз и навсегда… А теперь она впустит достойного казни «подлого негодяя» в Свободный Содом, чтобы его здесь лечить и вылечить? Диас с Маданесом, кстати, тоже сошлись на том, что ни за что не впустит. А вот Бенито надеялся употребить влияние.

Потому что Бастинде от него было что-то нужно. Кажется, артефакт. Или Рамирес бредит и что-то путает.

В общем, будут лечить, или нет, обещать было трудно. Потому-то явление доктора Хойла оставалось воспринять с энтузиазмом. Доктор лично вошёл в вездеход, где расколбашенный раненый отдавал концы, осмотрел его и сказал Родригесу что-то типа такого:

— Раны от когтей выглядят, как резаные, но всё-таки рваные. Сильная кровопотеря и три поломанных кости. Недурно, очень недурно. В смысле, Рамиресу повезло. Ни одна артерия не задета при количестве и глубине ран… Слышишь, меня, больной?

— Сссслышшшшу, — сипел Рамирес. Правда, вряд ли кто мог отчётливо слышать, что он это сипел.

— Ну, короче, жить будешь. На латиносах заживает, как на собаке.

Сказано это было всей четвёрке латиносов, правда, с доброй-предоброй улыбкой, той, которая первой запоминается чуть ли не каждому, кто когда-то видал доктора Хойла.

Дальше меж ними вышло ещё препирательство. Доктор желал бы Маданеса с Диасом непременно-немедленно из Содома прочь, но уйти без машины ребята не соглашались, а в машине лежал и Рамирес, ожидал, когда станут лечить. Или всё же никто не станет — доктор Хойл пошутил?

Нет уж, Маданес и Диас отказались понимать его юмор, а предложили свой: согласились убраться прочь при условии, что и доктор поедет с ними. Тот же в ответ: ни за что не хочу, мол, покинуть границы посёлка! Я и так никогда его не покидаю, а уж с вами подавно, бабилонские грубияны!

(Слушая краткий отчёт о недавней истерике доктора Хойла, доктор Гонсалес вдруг понял, что решение о применении Призмы, принятое Бенито на совещании, было сопряжено, мягко сказать, с некоторым беспокойством: Призму в Содом не особо ввезёшь, Хойла отсюда не очень-то вывезешь… Если бы Призму не свистнул неведомый доброжелатель, высока вероятность того, что пришлось бы прибегнуть к силе, а ведь это конфликт с посёлком Свободный Содом!)

В прошлый-то раз Бенито играл на примирение, чем и помог Рамиресу выжить. Не подвергая сомнениям условия со стороны Содома, он предложил компромисс: выгрузить раненого из вездехода на площадь и отъехать вон из посёлка. Но вот раны Рамиреса исцелить — убедительно посоветовать доктору Хойлу.

Не успел посоветовать, как за Рамиресом прислали носилки.

— Береги свою кровь, — на прощанье сказал Бенито. — Не дай им сцедить остатки!

И Диего пообещал, что содомиты облезут.

7

После того под личным надзором доктора Хойла пара облезших содомских рабов повлекла носилки с Рамиресом в сторону госпиталя. Сам же Рамирес, уверившись в том, что дела его поправляются, постепенно расслабился и заснул.

Он не ошибся. Высокопоставленный доктор Хойл занялся им с полной серьёзностью. Лично размещал, останавливал кровь, обрабатывал раны, диагностировал состояние, вкалывал антибиотики, бинтовал, фиксировал рёбра, ежедневно потом осматривал… Оказалось — к немалому для Рамиреса удивлению — что улыбчивый доктор Хойл всё это умел. Правда, умел. А не делал, бывало — так не то, чтобы прямо со зла, а, скорее сказать, по незаинтересованности.

Вот Бенито какой молодец-то! Сумел заинтересовать.

Целый месяц, а может, и больше, продлилось в таком интенсивном режиме сражение доктора с ранами. Хойл старался, просто из кожи лез, и при этом почти не спускал с лица добродушной своей улыбки. Раньше Рамирес улыбке не верил, подозревал, что являлась она чётким признаком то ли иронии, то ли сарказма, после понял: нет, просто привычка. Милая, добрая, полная расположения к людям.

— Поправляйся, Рамирес! — Хойл улыбался приветливо. — Поправляйся скорей. Наши цели с тобою, по-моему, совпадают: поскорей долечить твою шкуру и вон из Содома спровадить!

Хойл был медиком очень умелым и очень честным. Но совсем не таким, чтобы, скажем, кого-то лечить в своё удовольствие. Так Диего Рамиресу тоже было не в радость на койке валяться. Он с удвоенным энтузиазмом шёл на поправку. Начинал уже подниматься на ноги, фантазируя, что расставание недалеко, но, к сожалению, вновь расходились швы, приходилось опять возвращаться на койку. А ведь он уже сам дохрамывал до того перехода, что вёл в кабинет врача.

А потом как отрезало. Резко, внезапно. Будто кем-то был выключен свет. Доктор Хойл перестал появляться, не закончив тот курс лечения, о деталях которого заранее объявил. Вместе с Хойлом, что тоже казалось престранным, исчезли рабы-медбратья. И Рамирес терялся в догадках, чем он всех их разочаровал. Может, думал, прознала Бастинда — и запретила лечить? Или просто привышен какой-то лимит медицинских услуг.