Поцелуй короля-демона - Кресли Коул

Хотя он не развязал ее руки, она все равно могла создавать иллюзии, находясь во сне. Прямо сейчас она отдала бы свой лучший головной убор за зелье бодрствования от Ведьмы. Мысль о том, что Ридстром узнает ее личные думы, воспоминания… Сабину волновало, что подумал бы демон о ее прошлом, если бы оно раскрылось ему. Она не хотела бы, чтобы он осуждал ее или, что еще хуже, жалел. Ее мать обычно говорила: «Боги, дайте мне что угодно, только не жалость хорошего человека».

Да, Сабина беспокоилась, но она устала, и рядом с его телом было так невероятно хорошо… Тепло, надежно… безопасно.

Не засыпай… не засыпай…

Сабина встрепенулась последний раз и тут же уснула как убитая.

Глава 24

— Согрей, погладь, ударь и вырасти. Потри, поверни, полюби и поцелуй.

Ридстром резко сел, разбуженный ужасным женским пением.

Он посмотрел на Сабину, но она все еще спала, ее глаза подрагивали под закрытыми веками. Он был вынужден оставить ее, бросившись на голос.

— Золото — жизнь… это — совершенство, — произнесла женщина и рассмеялась.

Когда он, казалось, достиг источника звука, то оглянулся вокруг.

Никого нет. Это приманка? Его обманули, вынуждая покинуть его женщину? Он бросился назад к Сабине.

Она спала так же сладко, как и когда он оставил ее, длинные ресницы бросали тени на ее щеки.

Облегченно вздохнув, он опустился рядом с ней. Когда он посмотрел на ее прекрасное лицо, то понял, что гнев и похоть исчезли и разум возвращается к нему. Но все равно он не мог прийти ни к чему конкретному, если это касалось Сабины и тех эмоций, которые она в нем вызывала.

Вчера вечером его демоническая сущность жаждала мести, чтобы успокоить его гнев. И в конце ночи демон в нем желал видеть свою пару, испытывающую боль.

Он не знал, что думать о ней или даже о себе. Поэтому действительно рассматривал возможность нарушить свою клятву о мести. Та, что пленила его, постоянно держала его в состоянии от полной уступчивости до ярости.

Он находился в безвыходном положении. Если он станет мучить ее еще две ночи, то будет сам не лучше ее. Но если он этого не сделает и нарушит свою клятву, то все равно будет, как она. Может быть, он должен принять ее объяснения, и тогда выходит, что она отказывала ему в течение только двух ночей — да, тогда остается всего одна ночь.

Он сузил глаза, когда его пристальный взгляд остановился на ее волосах. Среди рыжих кудрей была одна сверкающе-белая прядка, которую он никогда прежде не видел. Он схватил эту прядку, перебирая ее между пальцами. Почему она скрывала это?

Прядка упала, забытая, когда его взгляд остановился на ее шее, на шраме, который обвивал ее.

Его губы сжались, когда он понял, откуда это. Демон схватил ее за плечи, усаживая вертикально, чтобы внимательнее осмотреть кожу.

— Что? — Она заморгала, ослепленная взошедшим солнцем. — Что произошло на сей раз?

— Что это за шрам? Какая-нибудь операция? — спросил он, боясь услышать ответ. — Отвечай!

Ее глаза слегка прикрылись, словно она была смущена этим вопросом:

— Да, Ридстром. Операция.

— Ты опять врешь!

— Нет! Не вру, — приглушенно ответила она, — эта была незапланированная операция, проведенная с целью отрезать мне голову.

У него пересохло во рту:

— Ты была молода. Сколько тебе было?

— Какая…

— Сколько тебе было? — заорал он, и крик его эхом раздался в каньоне.

— Двенадцать, демон, — она встретилась с ним взглядом, — в двенадцать один солдат из армии хороших перерезал мне горло от уха до уха.

— Расскажи, что произошло.

— Клан Врекенеров убил моих родителей. Когда я попыталась противостоять им, они принялись за меня. И прежде, чем ты скажешь что-нибудь, — да, мне пришлось сражаться. Ты не представляешь, что они делают с такими детьми, как мы.

Он покачал головой:

— Врекенеры принимают вас, берут в свои семьи.

— И разлучают братьев и сестер для того, чтобы их умы лучше поддавались контролю. Они промывают мозги женщинам нашего вида, чтобы мы стали такими же, как и их женщины — покорными и серьезными, — полная противоположность нашему истинному духу. Они промывают нам мозги, чтобы мы думали так же, как ты!

— Как ты смогла выжить после такой раны?

— Это не имеет значения. Только то, что я сделала.

— Ты скажешь мне!

Она дернулась, но он крепко держал ее.

— Моя сестра, Ланте, умела мысленно исполнять свои желания. Я была мертва, мое сердце перестало биться, и в нем не осталось крови. Но она как-то приказала мне жить и оживила меня.

— Так вот почему у тебя поседели волосы.

Она отвернулась:

— Я больше не буду говорить об этом. — Она вновь попыталась вырваться из его рук. — Я не понимаю, зачем это обсуждать.

Когда он уставился на нее, она ответила ему неприязненным взглядом:

— Демон, ты думаешь, это единственный раз, когда я была убита?

Ничто не заставило бы ее рассказать ему об истории своих смертей. Демон не имел права это знать. Он понял бы это не так, как надо, потому что был приучен думать иначе, чем она.

Она посмотрела на него снизу вверх, и то выражение, что он увидел в ее взгляде, заставило его отпустить ее.

Он провел рукой по рту. Его внешний вид почти вернулся к нормальному, но он, казалось, был готов мгновенно измениться.

— Нам нужно идти, — пробормотал он.

Идти… подальше от Торнина, от morsus, от сестры. Начать другой бесконечный день.

Ее руки затекли, и мелкие покалывания пробежали от плеч до запястий, когда она сжала и разжала кулаки. Ее грудь болела, неудовлетворенное ночью желание поразило ее так же сильно и чуждо, как и болезнь.

И она спала в течение, по крайней мере, пяти часов. Такого не случалось с тех пор, как она была девочкой. И это значит, что все эти часы она оставалась уязвимой и ее безопасность полностью находилась в руках Ридстрома.

Ее это злило.

— Сегодня утром я услышал женское пение, — сказал он, заливая потухший костер водой, — но, когда я пошел проверить, там никого не оказалось.

— Я ничего не слышала.

По-видимому, она грезила, но не могла вспомнить, о чем. По крайней мере, он не видел ее мысли

— Сегодня мы должны провести время с пользой. — Она в ужасе смотрела, как он, схватив меч, отрубал каблуки ее сапог.

— Не думаю, что это время ты проведешь, посвящая меня в подробности своих планов.

— Я беру тебя с собой в мой дом в Луизиане. — Он поставил ее на ноги.

Ридстром стиснул зубы, глядя на ее обнаженное тело голодным взглядом, но так и не прикоснулся. В своей проворной манере он натянул ей юбку через ноги.