Степная дорога - Дарья Иволгина

Тот резко остановился, улыбка тронула его губы, но глаза остались серьезными.

– Спасибо, что пришел, – проговорил он просто.

Привратник фыркнул носом и удалился, всем своим видом показывая, что ничуть не интересуется таинственным делом, которое привело сюда этого неприятного типа с его дурацкими просьбами.

Но посетитель даже не заметил этого.

– Благодарю тебя, – повторил он.

И тут брат Гервасий его узнал.

– А, язычник, – добродушно хмыкнул он. – Пришел все-таки… Зайдем ко мне в лабораторию. Не хочется стоять здесь, посреди улицы, глотать пыль.

Салих покачал головой.

– Нет, мне что-то не по себе за этими стенами.

– Боишься повстречаться с братом Соллием? – прищурился Гервасий.

Салих не стал притворяться лучше или храбрее, чем был на самом деле.

– Да, – прямо ответил он. – И боюсь, и не хочу. Недобрый он человек, да и я не каравай с медом, так что ничего путного из нашей встречи не получится.

Брат Гервасий развел руками.

– В таком случае, веди меня куда хочешь. Ведь у тебя, насколько я понял, есть ко мне серьезный разговор. Я же человек старый, к тому же родом из северных краев. Здешнее пекло для меня – сущая пытка.

– Я отведу тебя в мой дом, – предложил Салих. – Для меня будет большой честью твое посещение… брат Гервасий.

Он выговорил "брат", слегка запнувшись перед этим словом, – однако выговорил и сам подивился, как душевно и ласково прозвучали эти слова.

Брат.

Как хотел бы он вот так же, от души, называть своим братом Мэзарро, любимчика матери! Но что-то останавливало, что-то всякий раз мешало.

Дом Салиха удивил брата Гервасия. Старик даже не скрывал этого. Едва лишь войдя во двор, он огляделся по сторонам, зацепив метким не по-стариковски взглядом сразу, казалось, все: и фонтанчик с зачахшей струей воды, и давно никем не поливаемые грядки с засохшей травой, и осыпавшуюся синюю краску на стенах, окружавших внутренний дворик.

– Ты, оказывается, владеешь богатым домом, – проговорил старик. – Не знал! Да только, сдается мне, давно забыл этот дом, что такое хозяйская рука… Гляди ты… – Брат Гервасий приблизился к стене и принялся рассматривать ее. Салих решительно не понимал, что такого удивительного старый Ученик увидел здесь, и недоумевал, сердясь, пока брат Гервасий не повернулся к нему и не объяснил: – Посмотри, когда-то эти стены были разрисованы синими листьями и красными цветами на вьющихся стеблях… А вот между ними резвящиеся обезьянки и попугаи… Один, кажется, утащил у обезьянки плод, а та злится, хочет отобрать… Разве ты не видишь?

Салих прищурился, отошел чуть в сторону, поглядел и так и эдак. Действительно – следы былой живописи. Какой безымянный мастер много лет назад создавал эти забавные сценки? Должно быть, давным-давно рассыпались в могиле его кости…

Что-то еще, кроме печальной, хотя и мимолетной мысли об умершем мастере, тревожило Салиха. Тревожило, не давало сосредоточиться на главном – на том, ради чего он и обратился к брату Гервасию. А ведь пойти к Дому Близнецов и вызвать старого Ученика – да еще одного из тех, кого обманул бывший каторжник, чьим доверием воспользовался! – было не так-то легко для озлобленного на весь мир, недоверчивого Салиха.

Но факт оставался фактом. Он сделал это. Он обратился к тому, кто при других обстоятельствах, возможно, стал бы даже его врагом… Воистину, правы венны, говорившие: когда нет поблизости близкого друга, обратись к истинному врагу – и он даст тебе наилучший совет. Ибо истинный враг – если он человек чести и умеет ненавидеть так же пламенно, как любить, – всегда понимает тебя лучше, чем ты сам.

Да. В этом все и дело. Почему он, Салих, владевший этим домом уже довольно долгое – для бездомного с детства человека – время, даже не заметил следов старой росписи, а брат Гервасий, едва лишь оказался здесь, как сразу обратил на нее внимание? Не был ли весь мир – и Салих в том числе – для старого Ученика вот таким объектом пристального, доброжелательного внимания? Не созерцает ли брат Гервасий все происходящее и сущее вокруг глазами лекаря?

– Воистину, мир болен, брат Гервасий, – вздохнул Салих. – Ты пришел в мой дом и почти сразу исцелил его от моей слепоты.

– На то наделили меня Близнецы зрением, – улыбнулся брат Гервасий. Вокруг его глаз разбежались морщинки.

Салих вздохнул еще раз.

– Благословенны Они в трех мирах, – от души проговорил он, – за то, что послали мне встречу с тобой. Выслушай меня, отец. Этот дом – не мой. Я купил его на украденные деньги. Купил для девушки, которую спас от смерти, для моей матери и сводного брата, погибавших в тисках нищеты… Но в первую очередь я купил его для той, которая свет и смысл всей моей жизни.

– Почему же здесь так печально? – спросил брат Гервасий. И тут же спохватился: – Прости! Я не дослушал твоего рассказа, Салих. Может быть, я касаюсь больных ран твоей души своим неосторожным вопросом? Быть может, ты не нашел ни матери, ни брата, ни той… той женщины, ради которой, по твоим словам, ты и живешь?

– Нет, они все здесь. – Салих сжал ладонями виски. – Они здесь, а дом чахнет и умирает, потому что любовь не вошла в него… Прости. Я забыл о долге хозяина. Я принесу тебе вина.

– Я не пью вина.

– Ты ставишь меня в тупик, Ученик Богов! Много лет я не знал иной доли, кроме рабской, и не освоился еще с ролью господина. Да еще принимающего гостя в собственном доме. Что я должен делать?

– Предложить мне холодной воды, если она у тебя есть, – сказал брат Гервасий. – Поверь, Салих, тебе незачем беспокоиться. Ты обратился ко мне в трудную минуту – одно это говорит мне лучше всяких слов о том, что я не зря посвятил свои дни делам милосердия.

Салих встал и быстро пошел в дом, гадая, найдет ли холодной воды и свежих фруктов на кухне или же придется разыскивать мать и обращаться за помощью к ней. Надо бы нанять служанку, в который раз уже подумал он, но приводить в дом постороннюю женщину он боялся.

– У тебя гость? – спросила Фадарат.

Салих вздрогнул. Больно уж неожиданно появилась мать. Она ступала бесшумно – босая по каменному полу. Когда старший сын повернулся к ней, она чуть пригнула голову и поглядела на него – как ему показалось – немного заискивающе. Она до сих пор не очень хорошо понимала, как вести себя с сыном. Иногда он бывал ласков и почтителен, иногда же холоден, точно звездный свет, и колюч, как испуганный еж. Настрадался мальчик, думала женщина, и сердце ее сжималось. А спустя мгновение она поспешно поправляла себя: он не мальчик, ее Салих, он теперь господин. И какая тяжкая ноша лежит у него на сердце – о том даже гадать страшно.

– Мать, – пробормотал Салих. – Я пригласил одного человека… впрочем, неважно. Он скоро уйдет. Мне с ним надо… посоветоваться. Где у нас холодная вода? И еще фрукты. Мэзарро, кажется, приносил вчера…