Уроки колдовства - Елизавета Шумская

– Король Всех Людей… – Златко отчего-то прижал руку к вороту рубахи, а глаза стали мечтательными-мечтательными. Друзья давно заметили, что Синекрылому при всей его любви к истории и древним легендам как-то особо близки именно сказания о Короле Всех Людей.

– Так, Златко завис, – вынес вердикт тролль и громко пощелкал пальцами перед лицом друга.

– А! Что?! – чуть ли не подпрыгнул тот.

Грым хохотнул и, посмотрев на остальных, выдал:

– А не кажется ли вам, что чем ближе родные земли, тем более нервным становится наш золотоволосый приятель?

– И вовсе нет! – запротестовал тот, но его голос потонул в радостных воплях:

– Кажется-кажется!

– Точно!!!

– Златко, а что же дальше будет?!

Синекрылый надулся, но потом все-таки взял себя в руки и произнес:

– Ладно, хватит дурью заниматься. Что у нас еще по делу есть?

Дэй пожала плечами и ответила:

– Да, пожалуй, только эти исчезающие в никуда крысы и остались.

Крысы явно всем не давали покоя. Каждый из друзей спрашивал у своих собеседников, не слышал ли он чего необычного этой ночью, не видел ли крыс. Но никто никакие полчища грызунов не видел, слышал только всякую ерунду вроде ветки, скребущейся в окно, храпа соседа или скрипа кроватей за стенкой.

И тем не менее остаток ужина прошел за обсуждением способов что-либо узнать про этих мифических крыс. Но ни к чему дельному будущие волшебники не пришли, а вот еда закончилась.

– Все-таки подозрительным мне кажется этот фокусник, – прошептал Златко на ухо троллю. – Смотри, как ловок.

Клоун-фокусник как раз доставал из чьего-то уха монету. Трюк старый, но понять, куда артист ее девает при полном отсутствии рукавов и при том, что он показывал ладони с обеих сторон, было невозможно. Вернее, догадаться можно было, а вот уследить за шустрой денежкой – нет.

– Профессиона-ал, – согласно протянул Грым, наблюдая, как фокусник закончил с монетой и перешел к вытаскиваемым из шляпы лентам. Это при том, что шляпа была в руках у какого-то случайного зрителя.

– И ведь никакой магии, – почти осуждающе покачал головой Бэррин.

– Ну, насколько я знаю, это все ловкость рук. У меня было несколько знакомых карманников, так те еще и не такие фокусы выделывали.

– Как думаешь, мог такой умелец дверь с другой стороны закрыть?

– Да кто его знает. Тут уж кто на чем специализируется. Но вообще похоже…

Какое-то время спустя…

– Слушай, а ты была права, – Ива наклонилась к Дэй, но глаза ее, не отрываясь следили за танцовщицей, – что-то есть в ней странное.

– Ага! Я же тебе говорила! – так же шепотом обрадовалась гаргулья. – Что-то в ее танце не то, словно сила какая-то от нее исходит.

– Да? – удивилась знахарка. – А мне что-то в музыке не нравится. Ритм такой… будто сердце… и как-то в унисон с магическим фоном входит. Я бы сказала, что именно из-за этого такой эффект, что аж за душу берет.

– Не, я точно говорю, не музыка это. Движения у нее странные. Будто смазываются.

– Да ладно тебе, смазываются. У нее просто какая-то примесь в крови имеется. Какого-то другого существа. Может, даже оборотня. Вот и двигается слишком гибко и быстро. – Травница повернулась к подруге, подозрительно ее оглядела. – Ты вроде никогда на зрение не жаловалась. Чего это у тебя движения смазываются-то?

– А у тебя нет? – удивилась Дэй.

– Не, у меня тоже, но я-то человек, мне простительно.

– А давай у Калли спросим.

– Точно, он у нас эльф. Ему положено все видеть.

Девушки тут же потянулись к Светлому и подергали его за рукав. Обе.

– Калли, а Калли!!!

– Чего вам?

Эльф не отрывал взора от танцовщицы.

– У тебя движения этой девки, – гаргулья кивнула в сторону импровизированной сцены, – смазываются перед глазами?

– Какие движения? Какое смазываются? – отмахнулся тот. – Девушки, отстаньте, дайте на танец посмотреть…

И пришлось отстать. Все равно Светлый на них больше не реагировал, а бить его по голове Ива гаргулье не позволила.

– Слушайте, парни, – тролль оглянулся на дверь в их комнату так, будто девушки могли подслушивать под ней, что было, во-первых, маловероятно, а во-вторых, куда больше можно было услышать, приложив стакан к стене, – не нравится мне этот Ивин менестрель. Уж больно подозрительный.

– Ага, Гамельн и крысы. – Златко плюхнулся поверх одеяла и, положив руки под голову, уставился на деревянные балки: Дэй на них не было. – Действительно уж больно странно. Нехорошее какое-то совпадение.

– Но, кроме этого совпадения, у нас против него ничего нет, – разбил Калли все мечты.

И парни, не сговариваясь, тяжко вздохнули.

Метель с наступлением ночи вновь прекратилась. Обрадованные передышкой, на небо высыпали звезды и засияли в полную силу. А снизу им подмигивали игривые снежинки, что, складываясь в пышные пуховые одеяла, укрывали землю и все, что на ней было. Тоненький месяц с интересом оглядывал подведомственные ему просторы, а мороз обходил их дозором. И как ни крепок он был, все равно на улице казалось теплее и приятнее, чем когда юные волшебники обитали во влажном, зябком Стонхэрме. Сейчас же холод лишь щипал за щечки, а снег интригующе и как-то уютно поскрипывал под ногами.

Впрочем, никого, кто мог бы насладиться этой красотой, сейчас на улице не было. Оказавшиеся в это холодное время на постоялом дворе, на который вдруг свалилось столько несчастий, постояльцы давно уже видели десятый сон. Даже самые буйные и неугомонные сладко похрапывали, кто где упал. Спала и лучшая пятерка Земли по своим двум комнатам. Но вовсе не спокойно.

Он шел на него как несокрушимый имперский таран на хлипенькие ворота. Сейчас, когда юноша смотрел на него снизу, зажимая рукой страшную рану на животе, мужчина с двуручником казался ему великаном из страшной сказки или байки, что любили потравить по кабакам, и на которые молодой тролль вместе со всеми реагировал скептическим хмыканьем. Сейчас же, лежа в луже собственной крови, он готов был поверить во все. Только, пожалуй, было уже поздно. Мужчина надвигался с неотвратимостью божьей кары. Кары за легкомыслие, невнимательность, за то, что посчитал, будто может урвать кусок побольше, и побежал впереди остальных, но не смог правильно оценить опасность.

И самое ужасное было даже не то, что его короткая жизнь так и останется короткой. Страшно было другое: он теперь никогда не сможет похвастаться хоть одним убитым врагом перед теми, кто ждет его на том берегу. И он навеки останется слабаком, дураком и трусом.

И от этого было еще больнее. А еще он ощущал, как горяча на этом осеннем холоде его собственная кровь, как немеет рука, удерживающая внутренности, дабы не вывалились в грязь – творение бесконечных дождей промозглой поздней осени.