Хрен с бугра - Александр Щелоков

Наш Дорогой Гость произнес эти слова раздумчиво, будто горько сожалел о том, что несмышленые офицеры про себя обсуждают вопросы большой политики и делают из них неверные выводы.

— Всякие идут разговоры, товарищи. Одни из вас пытаются представить дело так, что мы вроде спасовали перед американцами. Другие считают, что надо было воевать, поскольку наша сила позволяла нам поступать в трудных ситуациях круче и смелее. Запретить такие разговоры нельзя. Да и надо ли? Мы верим вам, товарищи! Славному советскому офицерскому корпусу. И это — главное. А чтобы у нас было единое мнение о происшедшем, я вам сейчас доложу все обстоятельства…

Глаза нашего Дорогого Никифора Сергеевича стали хитрыми, голос сделался звонким, веселым.

— Случился однажды в царской армии такой камуфлет. Молодой, красивый и очень знатный гусар — граф там или князь — все равно теперь, танцевал в зале дворянского собрания с дамой, не менее богатой и знатной… И вышел прискорбный случай, товарищи. Сытый офицер оступился и неожиданно для всех громко перднул…

Зал взорвался здоровым офицерским смехом. Случай дошел до всех, и все стали веселыми. Конечно, сами товарищи офицеры и не такие анекдоты знали, но рассказывать их с высокой трибуны многолюдного собрания мог позволить себе только Большой Человек. С другого подобного охальника строго взыскали бы коллектив и начальники.

Товарищ Хрящев невозмутимо ждал, когда смех уляжется. А он прекратился внезапно, будто кто-то выключил магнитофон. Этим кем-то был Маршал Ломановский, сидевший в президиуме. Едва он перестал смеяться, сразу замолкли все. Великая сила — субординация!

— Вам смешно, товарищи, — сказал наш Дорогой и сделал скорбное лицо. — А история совсем не смешная. Гусар от своей промашки впал в меланхолию, вышел из зала, где танцевал, и застрелился на лестнице.

Теперь не смеялся никто, ибо трудно было понять, к чему и для чего Большой Человек потешил серьезных собравшихся грустной балладой. А тот между тем продолжал:

— Скажу честно, чтобы вы мне поверили. С нами вышло нечто похожее, товарищи. Мы отстаивали интересы Острова Свободы, также и своего государства, но начали танцевать не с той ноги, оступились и громко перднули. Только мы не гусары, мы — большевики. Поэтому приняли иное решение и не стали стреляться. Суть нашего решения вы знаете. Мы пошли на компромисс, отказались нажимать кнопку ядерной войны. Такое решение потребовало от нас, в частности, лично от меня большой смелости и государственной мудрости. Не все до сих пор понимают историческую значимость моего решения. Что поделаешь, историческое лучше видится по прошествии лет. А сейчас, скажу вам прямо, что нельзя всякий раз стреляться, если по неожиданности издал неверный звук не тем местом. Ведь ядерная война была бы самоубийством…

И опять по залу прошел шум, подобный волнению леса перед дождем. Уж кто-кто, а собравшиеся на совещание знали, чем грозила война, как и то, кто персонально издал тот самый роковой звук, который теперь перед офицерами публично назван «неверным».

— Но это, товарищи, — гремел Большой Человек дальше, — не означает, что мы оставим Кубу на съедение крупным акулам империализма! Именно это вызывает бешеную злобу у противников коммунизма. Они делают все, чтобы сорвать развитие торговли нашей страны с западными партнерами. Недавно правительство США предприняло грубый нажим на Западную Германию, Японию, Францию и другие страны, чтобы сорвать выполнение ими договоров о поставке стальных труб в нашу страну. Говорят, чем толще труба, тем больше она страху вызывает в Соединенных Штатах. Это ведь «стратегический материал», говорят нам. Конечно, стратегическим материалом можно считать всё, что угодно, даже пуговицу, потому что ее можно пришить к солдатским штанам. Солдат штаны без пуговиц носить не будет, иначе ему пришлось бы руками поддерживать их. А как же ему тогда быть с оружием? Если так рассуждать, то и пуговицы являются сугубо стратегическим материалом. Так всякое дело можно довести до абсурда…

Здесь бы залу полагалось взорваться бурей восторгов, но такого не произошло. Большой Человек смотрел на жизнь с заоблачных высот стратегии, в то время как его слушатели не поднимались выше тактики и оперативного искусства. Разрыв в подходе был очевидным. И отсутствие ликования подсказало нашему Гостю, что растолковать свой пример надо на более доступном уровне понимания. А растолковывать он умел.

— Если бы, товарищи, пуговица действительно имела такое большое значение и мы не могли найти ей заменителя, то уверен, что наши солдаты приспособились бы штаны хоть зубами придерживать, лишь бы руки были свободны для того, чтобы держать оружие.

Теперь Маршал, сидевший в президиуме, заранее принял меры, предотвращавшие сцену непонимания. Он хлопнул в ладоши, давая всем знать: делай, как я. Зал ожил, зарукоплескал.

Наш Дорогой Гость широко улыбнулся и раскинул руки, будто хотел всех обнять.

— Вы, дорогие товарищи офицеры, призваны учить и готовить солдат к бою. И мы уверены — они у вас готовы выполнить любой приказ. Даже если им придется воспользоваться оружием без штанов!

Буря показного восторга затопила зал. Все встали. Все захлопали. Воевать без штанов — как это заманчиво и романтично!

Все кричали «Ура!» и «Да здравствует!».

Гвоздем программы, которую военные приготовили Большому Человеку, был показ новых противотанковых ракет в действии. На Урдуру доставили танки, управляемые по радио, оборудовали позиции ракетчиков, построили высокую трибуну для приглашенного генералитета.

Зрелище вне всяких сомнений было потрясающим.

Едва из дальнего синего леса появились танки, навстречу им, как шаровые молнии, понеслись ракеты. Они неотвратимо находили тяжелые бронированные чудища, попадали в них и рассыпались огненными фонтанами. Танки замирали, убитые напрочь.

Действие оружия всегда восхищает мужскую душу. Особенно если из этого оружия стреляют не в тебя, а в других.

Лицо Хрящева сияло радостью. Генералы вокруг погрузились во мрак.

Спектакль продолжался считанные мгновения. Едва загремев, поле сразу и утихло. Только танки на нем горели чадным пламенем.

— Ну что, Яковлевич? — спросил Большой Стратег Маршала Ломановского, который стоял рядом. — Эпоха танков закончена. Так я понимаю? И думаю, строить их больше незачем. Приедем в Москву, я поставлю вопрос… Незачем на броню деньги переводить. Надо делать ракеты…

Маршал промолчал, и это Хрящеву, скорее всего, не понравилось. Его словам надо было аплодировать во всех случаях. Поэтому наш Дорогой Гость повысил голос:

— Какие сомнения? Мы все видели своими глазами. И я считаю — танки свой век отжили.

На генеральской трибуне воцарилась тягостная тишина. И вдруг со стороны раздался бас Ахмана. Он говорил громко, с явным расчетом на то, что его должны услышать все.

— Такэ вже раз було. Архистратиг Сталин считав, шо усэ сам розумие. Тильке и умел казаты: «Я считаю». И никто не мог иную препозицию высказать. А потом як тому Архистратигу фрыци врезали, вин поняв: на каждое дело имеются собственные специалисты. И стал спрашивать у генералив: «А що предложит Генеральный штаб? А що товарищ Жуков каже?» Как бы нам ще одного Архистратига не заиметь…

Монолог Ахмана прозвучал в полной тишине. Так на полигонах ядерных испытаний за минуту до взрыва все умолкали, в ожидании увидеть удар всесокрушающей силы.

Наш Дорогой Никифор Сергеевич Хрящев слышал Ахмана от начала и до конца. И среагировал сразу:

— Кто-то, кажется, недоволен?

В голосе Архистратига звенела скрытая угроза. Он знал, в каком тоне говорить в таких случаях. Генерал, пусть он вдобавок ко всему еще и майор, не самостийный старик Петрович на мосту с топором в руках. Военного ослушника можно запросто катапультировать, хоть из армии на пенсион, хоть вообще из генералов в обычные рядовые. Без пенсии и пособия. Было бы достаточно гнева и желания нажать на нужную кнопку.

И тут я впервые услыхал, что Ахман говорит по-русски без каких-либо южных ноток. Услыхав вопрос Хрящева, он спокойно, без особого нажима пояснил:

— Это, как всегда генерал-майор Ахман, товарищ Никифор Сергеевич. У генерала не все дома. Он семью потерял на войне. Пять ранений. Тяжелая контузия. А тут еще недавно удалил гланды…

Вызов был открытый и дерзкий. Все теперь зависело только от Хрящева: объявит ли он слова генерала крупной политической ошибкой или сведет дело к шутке.

— И что же удумал Ахман, у которого не стало гланд? — вдруг спросил Хрящев и улыбнулся с неожиданным миролюбием.

Позже я понял, что наш Дорогой Гость обладал большим умением оставаться политиком при самых сложных обстоятельствах. В той обстановке ему нельзя было вспыхнуть, нельзя было загореться начальственным гневом без того, чтобы не спалить в глазах людей военных свой авторитет, едва подсушенный после купания в водах Карибского кризиса. Большинство военных в тот момент думали не так, как думал он, Большой Человек, а как думал Ахман — ГЕНЕРАЛ. Значит, он — Большой Человек — должен был изловчиться и показать, что ценит генералов за ум и честность. Ценит и не претендует на роль Архистратига, который «усэ сам знае».