Очертание тьмы - Сергей Малицкий

– Было, – негромко засмеялась Тина. – Хотя, чего скрывать, и жалела потом, не отломилось бы ничего, если бы уступила. Но-но, нечего губы к ушам тянуть. Что пролетело, того и след растаял. Я ведь знала ту молочницу, Дойтен. Тоже знала. Граброк – маленький город. Ты ведь и познакомился с ней, когда она молоко привозила к нам. Что молчишь? Не вороти рожу-то и слез не стесняйся. Она ведь приходила, хвасталась твоими подарками. Детишек одевала на твои деньги. Ждала тебя. Я ведь только поэтому и говорю сейчас с тобой, ты это хоть понимаешь?

– Где теперь дети ее? – глухо проговорил Дойтен.

– Ты не лезь уж в это, – покачала головой Тина. – Ее родители забрали их. Дети не твои, в семье будут. Не тревожь… Сам-то что все бобылем? Откуда ты?

– Из Нечи, – опустил голову Дойтен. – Давно уж оттуда. Больше двадцати лет. Так же тройка приезжала. Да те самые, что и в Гаре. Эгрич, Клокс и совсем еще юный тогда Мадр. Я воином был справным, но без угла и без семьи. Схоронил родителей, деревенька наша была в западном уделе, дирги ее сожгли. Вот мне и предложили… службу. Я и отправился с ними в Тимпал. Подальше от тоски. А потом… как-то не сложилось. Вот уж думал, что останусь в Граброке. Прикипел, жаль, оказии не было раньше… Эх, надо было увезти ее отсюда, куда-нибудь пораньше увезти. А она всё – родители, хозяйство, братья и сестры, коровы, молоко… Всё какая-то ерунда…

Дойтен выдернул из‑за пояса кинжал, свернул оголовок рукояти и вытряс на стол два золотых колечка с серебряными узелками на каждом. Тина охнула и прижала ладонь ко рту.

– Вот так… – прошептал Дойтен.

– Ты чего от меня-то хотел? – спросила она наконец. – Ведь не о беде пришел плакаться?

– Нет, – откашлялся Дойтен. – Послушай. Тут ведь такое дело… Я, конечно, под Эгричем недолго был. Ну, ты его должна помнить. Клокс говорил, что еще и при Эгриче останавливался здесь у тебя. Так вот Эгрич учил меня, что если копаешь яму, копай, пока лопата о камень не застучит. Иначе всю жизнь будешь себя корить, что на штык до чего-нибудь заветного докопаться терпения не хватило.

– И куда ж ты хочешь копать? – спросила Тина.

– Олта меня интересует, – подобрал кольца, спрятал на место Дойтен. – И дочь ее. Ойча. Отец-то ведь ей не Цай.

– Откуда знаешь? – напряглась Тина.

– Да вот узнал, – вздохнул Дойтен. – Ойча тоже имни, как ты уже поняла. Но такая имни, которая никак не могла родиться от Цая.

– Кузнец, – прошептала Тина. – Здоровяк Линкс. Он через шесть домов от нее жил. По той же стороне.

– Жил? – не понял Дойтен.

– Пропал, – развела руками Тина. – Больше месяца назад. Как раз перед приездом герцога бургомистр подрядил Линкса поправить часы на ратуше, вот он и пропал. И часы стоят, и кузнеца нет. В городе думают, что он первым погиб, но тела не нашли. Хотя, что искать: бросил зверь тело в воду, и лови его уже где-нибудь под Коркрой при впадении Дары в Курсу. Или же сам он зверь и есть.

– Святой Нэйф… – поднялся на ноги Дойтен. – Спасибо тебе, Тина. Низкий поклон.

– Всё спросил? – усмехнулась хозяйка трактира и, тяжело, опираясь о край стола, встала. – А говорил, что копать нужно, пока лопата о камень не застучит.

– Так куда еще копать? – не понял Дойтен.

– У Линкса и своя жена была. И сын, – пристально посмотрела в глаза усмирителю хозяйка. – Сына я хотела приютить, но он прибился к храму. Не знаю, что там, но не появляется тут, хотя прибегал вчера. Мором его кличут. А вот мать его погибла. Лет десять назад; считай, что и не нянчила сына. Младенцем еще был. Темная история. Пошла в лесок за грибами и ягодами. Вот так же, по осени. Да попалась на волков. Говорят, обезобразили ее так, что Линкс хоронил ее в закрытом гробу. На северном погосте ее могила. Легко найти. Знак на ней. Кованый. Ты ведь понял меня, палач?

Чуид так и сидел за столом, только лампа напротив него моргала, застилая копотью лицо. Дойтен подошел поближе, прислушался к чуть слышному дыханию, покачал головой, звякнув мечом, присел, протянул руку и осторожно поправил фитиль. Чуид открыл глаза.

– Странная поза для утреннего сна, – заметил Дойтен. – Монашка, я смотрю, уползла уже куда-то? Позавчера тут этот травник, как его… Бас, спал под вечер. Сегодня ты.

– Я не сплю… – прохрипел Чуид, и из уголков его рта потекла кровь.

– Кач, Брог! – зарычал Дойтен на весь трактир.

Только через час он наконец освободился, когда почти брыкающегося Чуида отнесли в его комнату, где тот поклялся, что и шага не сделает за порог трактира, пока здоровье не вернется в его тело. На все же вопросы Дойтена относительно помощи Тине или утреннего визита страшного человека только пожимал плечами и отрицательно мотал головой. И только когда усмиритель уже отправился к выходу, проговорил негромко, но четко:

– Спасибо тебе, добрый человек, – и добавил: – Но каждый должен заниматься своим делом.

Дойтен с трудом удержался, чтобы не плюнуть на пол тут же, спустился вниз, опрокинул еще один кубок вина и зашагал в город так же, как и вчера. Правда, в другую сторону и без сопровождающего.

– Все меня учат, – бормотал он под нос. – Дойтену уже за пятьдесят, а они все еще учат меня и учат. Что нужно сделать, чтобы учить меня перестали? Голову потерять? Дождетесь! Святой Нэйф меня поймет, дождетесь!

Монашку он обогнал на полпути к ярмарочной площади. Она брела, пошатываясь из стороны в сторону, как древняя старуха. Обогнав ее, Дойтен обернулся. Монашка прижимала к лицу окровавленный платок.

– Помочь? – нахмурился усмиритель.

– Иди давай, – отмахнулась монашка. – Тоже мне… судья нашелся.

«Почему судья?» – не понял Дойтен и пошел дальше.

Глава 12

Юайс

Гаоте снилось, что она лежит на постели из лапника и, как три года назад, ее обнимает Глума. Сквозь ветви елей проникают лучи утреннего солнца, гудит над ухом комар, невдалеке всхрапывают лошади. Колан ломает хворост о колено, чтобы разжечь костер. Юайса не видно, а Глума обнимает Гаоту. Но ее рука очень тяжела. И пальцы на этой руке – не пальцы Глумы. Это пальцы, которые привыкли убивать. Душить. Раздирать на части. На них серые кольца. Под ногтями запекшаяся кровь. И, выворачиваясь под тяжелой рукой, Глума смотрит за спину и видит ухмыляющееся лицо Нэмхэйда…

– Проснулась?

Лицо Глумы была встревоженным, хотя она и улыбалась.

– Что случилось? Приснился страшный сон? Ничего, явь все равно страшнее. Приводи себя в порядок, одевайся быстрее. Осенний день длиннее зимнего, но все же короток. Нам нужно будет проехаться кое-куда, и ты поедешь с нами.