Тактильные ощущения - Сергей Слюсаренко

Я остановился на обочине, красноватой в лучах вечернего солнца. Сале не дала упасть легкая спинка, притороченная сзади к сиденью. Этакий рокерский шик. Она крепко держалась правой рукой за ремень, идущий вокруг кожаного сиденья, прижимая Танильгу к моей спине. Левая рука все ещё сжимала короткий автомат, отобранный у охранника. Танильга легко, как будто делала это пять раз на дню соскочила на землю, перекинув ногу вперед через бензобак. Саля неестественно медленно сползала, наклонившись к сиденью лицом. Я подхватил её, опасаясь, что она может обжечься о выхлопную трубу. раскаленную после гонки. Никогда не думал, что Саля такая легкая. Осторожно положив ее на снег, я неуклюже снял с неё шлем. Саля улыбалась.

— Майер — тихо, слишком тихо прошептала Саля. — Классно мы прокатились…

Я хотел задать дурацкий вопрос «Что с тобой?», но темное пятно, расплывающееся на розовом от вечернего солнца снегу, ответило на все вопросы.

Глава тридцать восьмая

Салю похоронили в лесу. Виктор молча содрал с пожарного щита на входе в подземелье тяжелый топор и ведро. Никто не задавал вопросов. Просто пошли за Виктором. По одному ему понятным приметам он выбрал место в глубине леса. Жестко, с выдохом, стал рубить промерзлую землю, время от времени выгребая белесое крошево ведром. Докопав, он сильно размахнулся и выбросил топор. Позже, также молча, мы постояли над холмиком из мерзлой земли. Танильга, казалось, в испуге стояла чуть поодаль все время, но в последний момент подошла ближе. Виктор обнял её за плечи. Потом все ушли. Уже в бункере я понял, что Виктора нет с нами. Подождав немного, я решил сходить за ним.

Виктор сидел возле могилы. На могиле стоял стакан, накрытый кусочком хлеба. Другой он сжимал в руке. Я присел рядом с ним. Не оборачиваясь, Виктор сказал:

— Саля мечтала, что когда эта хрень кончится, она обязательно заведет кошку и купит себе помаду.

— Она…, — начал было я, но Виктор перебил.

— Она мне говорила это ещё тогда, когда мы в вертушке деру давали из Халифатов. Но с тех пор все время что-то мешало, — Виктор замолк на секунду.

— Давай выпьем. Только ничего не говори, — он наполнил свой стакан и протянул мне.

Водка почти не почувствовалась. Как вода. Потом Виктор налил себе. Мы сидели какое-то время молча.

— Почему всегда есть сволочи, которые не дают нам нормально жить? — прервал молчание Виктор. — Почему надо вырывать зубами просто право на жизнь? Что, жрать нечего? Что, мы кому-то мешаем? Почему мы тут уже почти год сопли жуем, боимся ошибиться, а тем наплевать на наши сомнения? Чуть что — и…

— Наверное, мы этим и отличаемся. Что не хотим убивать.

— Это я не хочу убивать? — Виктор рассмеялся слегка истерично. — Это единственное, что я хочу сейчас! Да сколько можно? Сколько можно просто телепаться по жизни, подстраиваясь под ее дурацкие повороты? Только, казалось, все устраивается, нате — мочилово в Халифатах. Непонятно, за что кровь лить. Потом вдруг революция эта. А кто её делал? Я? Или может ты? Фигня, а не революция. По телевизору показали, что мы плохо жили, а теперь будем хорошо. Только революция прошла, стало совсем не в дугу, а по ящику — те же рожи. И говорят, мол, теперь еще лучше. Только ни работы, ни страны, ничего не осталось. Ерунда сплошная. Вот теперь опять. «Пусть враг увидит себя в зеркале» — Виктор скорчил мину, передразнивая манеры Вар-равана. — Оппозиция. На деле — мразь.

— Ты же сам за них горой, — начал было я и осекся.

— Не надо. Это все так было. Игры. Теперь не до них, — жестко проговорил Виктор. Потом вдруг перешел на крик. — Ты же понимал, что они и есть эта мразь, эти уроды! Почему ты не говорил?! Они же мозги всем промывают чем-то.

— Я не знал. Я, к сожалению, многого не знаю, — тихо ответил я. — Не знал.

Он налил еще раз. Мне и себе. Допив, он швырнул стакан куда-то за деревья.

— Майер, я ни на минуту не сомневался в том, что ты прав, что мы правы. — Он, видимо, не мог произнести что-то важное. — Ну… В общем, я больше не буду ждать. Поверь, я могу сам этого… голыми руками.

Я вздрогнул от того, что кто-то положил мне руку на плечо.

— Пойдем, пусть он посидит здесь один, — Аякс стоял за моей спиной.

Виктор кивнул ему. Как знакомому. Мы долго шли не говоря ни слова. Зимнее солнце делало лес праздничным, отблескивая на снегу и покрытых инеем соснах.

— Ты, как всегда, неожиданно, — проговорил я, не глядя на Аякса.

— Ты ещё скажи — не вовремя, — усмехнулся Аякс. — Я давно к вам прийти собирался. Да вот, не успел.

— А как же Везувий? Надоело?

— Что Везувий? — не понял Аякс.

— Надоело тебе там? — пояснил я.

. — Да бог с тобой! Никуда дальше Путивля не ездил.

— Ну, не ездил, так не ездил, — мне не хотелось сейчас следовать парадоксам Аякса.

— Скажи, Аякс, неужели нужна была эта смерть? Где я ошибся ?

— А чего ты вдруг у меня спрашиваешь? Я что, знаю? — Аякс глянул на меня сердито. — Разве смерть вообще бывает когда-либо нужна?

— Но ведь она погибла, спасая меня!!! На кой это надо?!

— Не трави себя. И сделай так, чтобы смертей было меньше.

— Да вообще, что я могу сделать?! Что я могу один сделать против всего этого? Ну, раздраконили мы их, ну дурилку им подсунули. Так они через неделю к власти придут и что будет? Да они все равно нас, как кур, передушат.

— А ты меньше сомневайся. Делай, что задумал, до конца, — Аякс остановился.

—Ты предлагаешь мне не сомневаться? Быть мудрым и дальновидным? Без страха и упрека? А на кой мне все это, если в итоге за мной тянутся только смерти? Не проще было бы мне пустить себе пулю в лоб в самом начале? Жаль, вовремя этого не задумал. А ты, ты, Аякс, что за хрен с бугра? Тоже мне звезда путеводная! Хорошо тебе появляться, когда не ждали, и давать советы вселенской мудрости, — я срывался на крик. — Да не знаю я, что я задумал! Не понимаю! Почему я? На что я им всем сдался, а они мне?

Аякс подошел к краю тропинки, там, где снег был не утоптан, и стал осторожно выдавливать валенком (только сейчас я понял, что он в валенках без галош) какие-то варварские картинки.

— На что ты им сдался — это вопрос отдельный, — Аякс, кажется, не обращал внимания на мою истерику. — Им не ты нужен, им нужны все остальные. Только использовав почти весь потенциал планеты, они смогут построить свой причал. Они давно уже здесь ради этого. А к причалу будут приставать их большие корабли. Хорошая у нас планета. Красивая.

— Какой причал…, — начал было я. И вдруг сник.

— Иди, забери Виктора. И Танильга там… Совсем ей плохо. Она же считает, что во всем виновата.

— Ну не она, так все эти… её соплеменники, или как их назвать.

— Иди. Все будет хорошо, — Аякс резко развернулся и стремительно зашагал, разрывая тишину скрипом морозного снега.

Я постоял немного, пока Аякс не скрылся за деревьями, и тоже захрупал, возвращаясь назад. К Виктору. Тот так и сидел, сгорбившись и положив руку на свежий холмик.

— Вставай, Вить, простудишься.

— А, да, надо уходить, — он поднялся, пряча от меня глаза.

Через несколько минут мы уже опускались в свое убежище на скрипучем лифте.

Танильгу я нашел в комнате, где стоял наш подключенный к Интернету компьютер. Она о чем-то беседовала с Гамбургом. Кстати, он уже почти переселился к нам. Это было проще, чем каждый раз приходить сюда с самыми дикими предосторожностями.

— Знаете, Майер, у Танильги потрясающие знания по истории! — слегка эмоционально сообщил Гамбург. — Такое ощущение, что она изучала её у лучших учителей мира!

— Вы знаете, — без тени улыбки сообщила Танильга, — учителя были, действительно, самые лучшие, которых можно было придумать.

Тут в воздухе повисла пауза и Гамбург поспешил откланяться.

Глава тридцать девятая

— Танильга, ты должна понять, что твоей вины в гибели Сали нет, — я решил сразу все поставить на свои места. — Саля спасала нас.

— Майер, я все понимаю. Но ещё… Я специально ходила на все эти митинги. Я надеялась, что ты меня там увидишь. Что ты поймешь, все, что происходит — это звенья той же цепи. Я была уверена, что никакие психотронные пушки не накроют тебя.

— Ты говорила, что не можешь предать своих. Но теперь ты не можешь туда вернуться. Это ты понимаешь? — двоякое чувство охватило меня. Мне было невероятно жалко девочку. Но я нарочно пытался сделать ей больно, её невольная бесчувственность бесила меня сейчас.

— Я никуда не вернусь. Я не могу назвать их своими. Я чувствую себя чужой среди них.

— Да сколько можно говорить загадками! — вдруг взбесился я. — Ты одна можешь мне объяснить, что это все значит, что за дрянь происходит вокруг. Пойми — нельзя быть и ни тем, и ни этим. Если ты с нами, объясни все.

— А ты готов это все понять? — вдруг очень жестко спросила Танильга.

— Я — готов!

— Тогда слушай. Только не говори потом, зачем я это все тебе рассказала. Мы здесь давно, очень давно. И могли бы уже владеть всем. Но есть одно большое «НО». Это ты.