Вельяминовы – Время Бури. Книга первая - Нелли Шульман

– Нас поболтает над Бискайским заливом, но не в первый раз. Посадок не делаем, да и негде. К обеду увидим собор Саграда Фамилия. Вряд ли его в этом году достроят, – в кокпите раздался дружный смех.

Стивен первый раз поднялся в воздух четырнадцатилетним кадетом, с инструктором.

– Яносил васнаорлиныхкрыльях, и принес васк Себе…, – майор легким, привычным движением потянул на себя штурвал. Заревели двигатели, дуглас разгонялся, взмывая вверх, пробивая серую пелену туч. Машина ушла в голубое, утреннее небо, на высоту в десять тысяч футов. Вороны вспорхнули с травы аэродрома. Птицы парили в воздухе, будто провожая самолет на юго-запад, в простор открытого моря.

Лондон

Тусклая, красная лампочка освещала лоток для проявления фотопленки. В крохотной, темной комнатке стояла тишина. В подвале немецкого посольства на Белгрейв-сквер оборудовали лабораторию. Макс фон Рабе смотрел на медленно проступающие черно-белые очертания. Он, еще раз, поздравил себя с тем, что предусмотрительно выяснил имя соседки фрейлейн Кроу. В писчебумажной лавке, по соседству с квартирой, Макс купил хороший блокнот в кожаной обложке. Он сделал вид, что хочет послать одной из девушек подарок:

– Только, к сожалению, я не помню ее фамилии. Высокая блондинка, ее зовут Тони. Мы в библиотеке познакомились.

– Леди Холланд, – одобрительно сказал владелец лавки. Макс едва не выронил кошелек.

– Она однофамилица, – сказал себе гауптштурмфюрер, – просто совпадение.

В Берлине отлично знали, кто такой Джон Холланд, герцог Экзетер, близкий друг члена парламента от консервативной партии, Уинстона Черчилля. Считалось, что политическая карьера Черчилля закончена, он давно не занимал никаких постов в кабинете. Рейхсфюрер СС Гиммлер этому не верил.

– Мы увидим его второй взлет, – заметил Гиммлер, – или третий? Неважно, в общем. Такие люди, как Черчилль, добровольно политику не покидают, – Черчилль выступал против нынешнего премьер-министра Британии, Болдуина, критикуя подписание военно-морского договора с Германией. Соглашение шло вразрез с версальскими договоренностями, но все понимали, что итоги войны скоро окажутся пересмотренными.

Джон Холланд не входил в кабинет министров, но было известно, что он отвечает за внутреннюю безопасность Британии. Из лавки, Макс пошел в публичную библиотеку. Справившись у Дебретта, он понял, что у герцога двое детей, наследник титула, граф Хантингтон, двадцати одного года, и леди Антония, восемнадцати лет.

– Тони, – пробормотал Макс. Вернувшись к дому, где размещалась квартира девушек, он стал терпеливо ждать. Фон Рабе и не предполагал, что ему повезет. Макс рассчитывал, что кто-нибудь появится на улице, однако не надеялся, что увидит саму леди Антонию. Девушка едва стояла на ногах.

В кармане у Макса лежал билет на первый, шестичасовой поезд в Лондон. Он был совершенно уверен, что девушка не только не запомнила его лица, но и вообще ничего не запомнила.

– Она поймет, что случилось, – Макс закурил папиросу и вынул пленку из проявителя, – однако она понятия не имеет, кто я такой и где меня искать. В пансион она не пойдет, ей будет стыдно…, – Макс собирался сам напечатать фотографии. Аппарат у него был отличным. Гауптштурмфюрер, ночью, еще раз убедился в надежности модели. Нести пленку в обыкновенную лабораторию было невозможно. Увидев снимки, любой фотограф немедленно позвал бы полицию.

Закончив, Макс развесил сырые отпечатки. Его лицо в кадр не попало, гауптштурмфюрер всегда отличался предусмотрительностью. Он достал блокнот, с вырезкой из прошлогоднего номера The Lady. Макс полюбовался фотографией. Леди Антонию Холланд, в бальном платье, при жемчугах, сфотографировали с пятью другими дебютантками:

– Очаровательная дочь герцога Экзетера представлена ко двору, – прочитал Макс:

– Она все, что угодно сделает, только бы снимки не попали в прессу. А они попадут, и непременно, если леди Холланд не будет вести себя так, как надо. А как надо, – Макс потушил окурок, – я ей расскажу. Она у меня на крючке, а, значит, и фрейлейн Кроу тоже, – в блокноте у Макса лежали исчерпывающие сведения о расписании фрейлейн Констанцы, о ее привычках и склонностях, о режиме охраны лаборатории.

Он поднялся: «В любом случае, мы пока подготавливаем почву».

Фрейлейн Кроу должна была работать на благо Германии. Фон Рабе получил исчерпывающие распоряжения. Нобелевский лауреат, гордость немецкой науки, Вернер Гейзенберг назвал фрейлейн Кроу самым талантливым физиком Европы. То же самое утверждал и Вернер фон Браун, занимавшийся созданием реактивных двигателей и ракетостроением.

– Надо к ней кого-нибудь подвести, – фон Рабе собирал высохшие фотографии в конверт, – не арийца. Она почти еврейка. Ее отец был евреем, по матери. Даже ради выполнения задания нельзя идти на преступление против расы. У нас, наверняка, есть какие-то евреи, выполняющие наши указания, не могут не быть. Или итальянца, француза. Она женщина, хоть и уродливая. Женщина всегда подчиняется мужчине. Как леди Антония подчинится мне…, – фотографии Макс намеревался забрать в Испанию. Оставлять их в посольстве или пересылать в Берлин было опасно. Собрав негативы, Макс уложил их отдельно. Конверт уходил с дипломатической почтой в Берлин, и ложился в сейф на Принц-Альбрехштрассе, в здании СД, где работал Макс.

По возвращении в Мадрид, Максу предстояло подобрать нужного русского и попробовать его завербовать. Он привел в порядок лабораторию и закрыл дверь. Гауптштурмфюрер собирался отправить шифрованную радиограмму, сообщающую о выполнении задания и пройтись по магазинам, рекомендованным герром Кроу. Макс хотел послать подарки младшей сестре.

Завтра он уезжал в Испанию через Париж. Республиканцы не контролировали северо-восток страны, в Бильбао и вокруг обосновались франкисты. Перейти границу было легко. Насвистывая «Хорста Весселя», Макс поднялся наверх, в комнату, где сидели связисты.

Джон устроился на бархатном диване, глядя на портрет мадемуазель Бенджаман. Женщина, гордо, поднимала голову. Смуглые щеки, темные, огромные глаза напомнили Джону о Лауре. Он позвонил кузине вечером, когда закончилось совещание на Ладгейт-Хилл. Гауптштурмфюрер фон Рабе действительно провел в Кембридже несколько дней. Однако, к тому времени, когда обнаружили данные о его регистрации, немец покинул город. Искать его в Лондоне было равнозначно охоте за иголкой в стоге сена. Джон видел, что отец недоволен, но герцог развел руками:

– Резефорд отказывается переводить лабораторию, – отец пощелкал пальцами, – в более уединенное место. В чем-то он прав, ученые не могут покидать университет…,– отец иногда, украдкой, поглядывал на часы.

– Он хорошо выглядит, – понял юноша, – словно отдохнул. Но какой отдых, с кризисом короны…, – монарх твердо решил жениться на миссис Симпсон, американке, еще не разведенной со вторым мужем. После совещания, сидя с Джоном в подвальном ресторанчике, за устрицами, герцог вздохнул:

– Смотрите за лабораторией, как следует. Понятно, что фон Рабе сюда приезжал не ради Наримуне-сан. Япония войдет в альянс с Германией, но цель его визита была другой. Все равно, – отец отпил вина, – у нас не было никаких причин его арестовывать. А ты что, – он зорко взглянул на сына, – грустный какой-то? Упустили немца? Не страшно, – отец потрепал его по плечу, – дождемся следующего гостя. Он был не последний, я уверен.

Джон ничего не сказал отцу о встрече с Лаурой. На вечеринке Джон играл Scarborough Fair. За окном шелестел мелкий, осенний дождь. Он смотрел на темные волосы Лауры, на длинные ресницы, на едва заметный румянец на смуглых щеках. Юноша вспомнил: «Then she’ll be a true love of mine». Он, зачем-то, положил руку на медвежий клык, висевший на шее.

– Может быть, – подумал Джон, – Лаура его возьмет, как память. Может быть, она мне напишет…, – услышав сзади легкие шаги, он вскочил, оправляя твидовый пиджак. Лаура пришла в строгом, официальном костюме, при шляпе. Джон сглотнул: «Здравствуй. Ты, наверное, прямо из Уайтхолла сюда?»

Лаура, устало, кивнула. Совещание продолжалось почти всю ночь. На рассвете она приехала на такси домой. Джованни, впустив ее, ничего не спрашивая, велел дочери ложиться спать. Она не стала говорить отцу, что летит в Токио. Лаура упала на кровать: «Потом, все потом».

На следующей неделе она улетала через Каир в Бомбей, а оттуда в Сингапур. Кузен Наримуне, оказывается, плыл в Токио. Лаура прибывала в Японию раньше него. Она оставалась Канарейкой, в ее обязанности входил сбор сведений о японской армии. На совещании утверждали, что японцы не ограничатся созданием марионеточного государства, а рано или поздно, откроют войну в Маньчжурии. Начальник Секретной Службы, руководитель Лауры, Хью Синклер, заметил: