Золотая шпора, или путь Мариуса - Евгений Ясенов

— Здесь хорошо бы перекусить и запастись провизией. А заночуем где-нибудь дальше по тракту, — изложил план Уго. — Уж больно место тут бойкое. Не продохнешь от гвардейцев.

Как обычно, Уго — более тертый калач — отправился на разведку. Обнаружив в таверне тишь и благодать, он должен был дать товарищам условленную отмашку.

Мариус с Расмусом пристально наблюдали, как, заглянув в окна, Уго исчезает за тяжелой дубовой дверью. Хотя, может, совсем она и не дубовая. Далее события развиваются так. Мариус с Расмусом из кустов можжевельника наслаждаются чудесным видом на эту самую дверь и на ближний участок дороги. Они умащиваются поудобнее, как вдруг… Как вдруг, словно из-под земли, возникает отряд личностей в черно-лиловой форме, что означает неумолимую принадлежность к гвардии герцога Тилли. Мариус хочет броситься к таверне, но Расмус удерживает его. Уго уже не предупредишь. Отряд спешивается, привязывает лошадей, шумно вваливается в питейный зал. Их с десяток, и кулаки у каждого — как кувалды.

Обойдется или нет? Друзьям оставалось только гадать о намерениях гвардии. Черно-лиловые могли просто отужинать и залить зенки, не обращая внимания ни на что постороннее. Но прошло четверть часа — а из таверны так никто и не показался.

— Пойти надо, посмотреть, чего там, — вполголоса предложил Мариус.

— Я схожу, — отозвался Расмус и тут же покинул можжевеловые заросли.

Вот окно, проливающее свет на отдельные вещи. И что там в окне? Стул. На нем, спиной к окну — Уго. Его руки связаны за спиной, перед ним строят зверские рожи подручные герцога, этого тирана. Один из них держит речь и кружку. На заднем плане — стойка, за ней — хозяин, нервно перетирающий бутылки. А у дальнего края стойки притаился не кто иной, как лохматый санах Русан!

Расмус опрометью бросился к другу, голова которого торчала из можжевельника, как нечто крайне эрегированное. — Уходим, Мас! — прошипел Расмус и лихорадочно описал положение, которое, по его разумению, могло только ухудшиться. Рассуждал он просто. Наличие санаха говорит о том, что всю кашу заварил именно он, паршивый койот. Эта мразь знает, что их должно быть трое. Значит, вот-вот гвардейцы должны броситься на поиски двух недостающих членов святой троицы.

— Не дури, Мусти, — спокойно сказал Мариус. — Мы не можем бросить Уго.

Расмус хотел выругаться, но сдержался, хотя и с трудом. Дружок, этот теленок, соображает, как мертвый заяц. Неужели непонятно, что чертов санах работает совсем не против Уго! Под Уго он копать не может. С Уго у них — общие дела, которые обсуждаются ночью за углом сарая. Может они там и договорились сдать властям двух недотеп из Черных Холмов, которые увязли в дерьме по самые брови.

— Да кто он тебе такой, Уго твой ненаглядный? — громко воскликнул Расмус, забывая об осторожности. — Детей ты с ним крестил, что ли? Не дури, Мас — тут свою шкуру спасать надо.

Мариус не ответил. Он поудобнее устроился в засаде, окаменел и уставился на дверь. Он отрешился от всего суетного. Расмус в бешенстве прикусил губу. И тут хлопнула дверь таверны. Сноп света, вырвавшийся при этом наружу вместе с диким хохотом, четко обозначил растрепанного инородца.

Расмус едва удержался от крика. А санах вскочил в седло и что есть духу помчался по дороге, ведущей к замку герцога Тилли.

Глава 14 О грозном Седрике

Время шло. Военщина продолжала заседать в таверне. Боевой опыт Расмуса подсказывал, что бездействие становится губительным, что занимаемая позиция невыгодна, что необходимо ее менять — раз уж, прах его возьми, приходится все равно выручать прохвоста Уго.

— Слушай-ка, Мас, — сказал Расмус. — Вон, сколько лошадей без дела топчется. Давай-ка парочку себе возьмем.

— Зачем? — спросил Мариус, подозрительно косясь на друга.

— Поедем в лес по той дороге, что к замку ведет. Уго твоего любезного туда ведь повезут. Ну, а в лесу что-нибудь придумаем.

Мариус быстро понял стратегическую правоту друга.

Подкрасться к коновязи — дело тонкое, но выполнимое. Мариус высвободил первого попавшегося жеребца.

— Привяжи назад! — раздраженно зашипел Расмус.

— Чего?

— Он из герцогских конюшен. Глянь — герб на седле!

Мариус вновь послушался друга. Дважды подряд — это уж вовсе уникальный случай! Но ведь дело, чертяка, говорит. До поры до времени против гвардейцев не стоит предпринимать ничего решительного, чтобы не спровоцировать их на ответ, к которому пока ничего не готово.

В результате свободных демократических выборов из обшей массы отделили лошадей совершенно нейтральной принадлежности, всячески препятствуя им подать голос. Взнуздав животных, вскочили в седла и на цыпочках отбыли в направлении замка.

Углубившись в лес на пару-тройку сотен лиг, спешились. В первую очередь, поперек дороги натянули толстую веревку — она, как по заказу, оказалась притороченной к одному из седел. Проверив ее прочность, ослабили натяжение — веревка легла на земле. Безвольно извиваясь в пыли, она до поры до времени скрывала свою недюжинную потенцию. С приближением отряда хитроумный Расмус собирался превратить бессильную веревку в мощную пружинящую струну. Таким образом, возникло бы препятствие, о которое обречены были споткнуться передние лошади. Второй этап акции имел в виду следующий эшелон отряда. Этих несчастных предполагалось угостить здоровенным камнем, который при помощи веревки подняли на мощную ветвь. Третий этап акции вплотную касался арьергарда, который закономерно попадал под многолетний ствол, предварительно подрубленный неутомимым Расмусом. Топор нашли там же, у седла. Расмус бормотал, что неплохо бы еще яму вырыть, а потом замаскировать ее свежей зеленью. Но лопаты хозяева лошадей с собой не возили. Впрочем, и без ямы план Расмуса позволял надеяться на успех. Подрубка дерева была произведена по-партизански — тихо и быстро, с неусыпным контролем подъездных путей. Вопреки ожиданиям, никаких всадников не появлялось. Лес закоснел в ленивой тишине, лишь какого-то безумного дятла мучало несварение желудка — и он отчаянно колотился головой о дерево. Да зайцы проявляли необычайное волнение и шныряли по проезжей части.

Мягкое покрывало темноты с головой укутало наших друзей. Носферату, демон ночи, уже давно проявлял недовольство их поведением. И, наконец, отыгрался сполна. Видимость составляла ровно пять лиг по шкале Гидеона Лихтера. Для успеха засады — мало, очень мало. Но друзья легко смирились с неизбежным. Жизнь в естественных условиях имеет свои преимущества: привыкаешь с рождения воспринимать свободу как осознанную необходимость.

Прошел, наверное, час. Носферату убрался в свою вонючую нору, унося с собой запах суперфосфатов. Показалась Малая Луна, улучшив видимость. Лес немедленно стал сказочным. Волшебство притаилось за каждым камнем, за каждым стволом. Густой, щедрой темперой смешал создатель в божественном коктейле иссиня-черный, темно-зеленый, серебристый, голубой. А дорога по-прежнему пустовала. Мариус отчаянно зевал, с трудом заставляя себя не спать на старом дубе, где у него находился дозорный пункт и откуда ему следовало предупредить Расмуса, дежурившего на земле, о приближении отряда. Тишь, да гладь, да Божья благодать. Мариус отчетливо слышал, как в древесине, к которой он прислонился, ведут свою неустанную работу короеды.

Глаза его слипались… Но вот и отряд! Первое, что неприятно поразило Мариуса — число гвардейцев увеличилось, как минимум, вдвое. К десятке черно-лиловых присоединилась десятка желто-красных. Они двигались, составив что-то вроде каре, внутри которого на отдельной лошади барахталась фигура связанного Уго.

В своих руках Мариус с удивлением обнаружил пистолет. Он смутно припомнил, что вроде бы обнаружил оружие в бездонной седельной сумке угнанной лошади. Мариус тихонько свистнул, спрыгнул с ветки и, таясь, подбежал к Расмусу. Тот поспешно натянул веревку поперек дороги. Мариус приготовился обрушить камень на головы всадников. Расмус метнулся к подрубленному дереву. Все было готово к радушной встрече. Как говорится: стулья расставлены, свечи заправлены в праздничный пирог…

И все сработало в лучшем виде! Четыре первых всадника рухнули, как подкошенные, наткнувшись на импровизированный барьер. Мариус перерезал веревку, соединенную с камнем — и четыре следующих неприятеля были повержены рухнувшей на их плечи твердью. Расмус легко, как полубог, завалил дерево — и восемь человек из арьергарда оказались погребенными под сокрушительной древесиной. Тем временем Мариус открыл прицельную стрельбу из пистолета. Стрелялось легко и кучно, несмотря на темноту и весьма слабое знакомство с приемами стрельбы. Сраженный его пулей, упал один всадник, потом второй, третий… Мариус леденяще осознал, что убивать не только легко, но и приятно. Это происходило как бы не с ним. Мариус как будто наблюдал за теми убийствами, которые совершал, со стороны. И лишь где-то в уголке сознания маленьким мохнатым паучком шевелился ужас от сознания того, что это происходит все-таки с ним, а не с кем-то посторонним. Но сосущий страх в самой сердцевине мозга тут же заглушался ледяным спокойствием, и Мариус вновь был готов убивать. И волновало его не раскаяние — хотя и знал он с детства, что лишать жизни других людей есть громадный грех (ибо все мы Божьи твари, и лишь Ему позволено обрывать нити, на которых Он же и подвесил наши жизни). Волновала Мариуса другая мысль. Он понимал, что с каждым убитым солдатом или гвардейцем его ранг как государственного преступника возрастает. А, впрочем, черт с ним! В этом деле главное — раз переступить черту. Мариус прицелился в последнего солдата. И в этот момент что-то хлестануло его по лицу.