Королева Алиенора, неверная жена - Маривонн Микель

— Вы видели, Алиенора, то величественное обрамление, которое придал скульптор нашим изображениям в Сен-Мартене в Кандах? Не предугадал ли он, что сегодня ночью мы будем спать в чаще леса?

Внезапно раздается неподражаемая трель соловья, этого настоящего лесного принца. Они счастливы оттого, что маленькая птичка своим пением изгнала жуткое впечатление от чувственной, но смертоносной песни лебедя. Генрих кладет шпагу перед раскачивающейся дверью хижины и под сочувственный шепот леса приближается к Алиеноре: она все еще любит его. Он сумел прогнать призраков и смерть с их дороги. Она была вместе с ним, она готова следовать за ним, что ему еще надо?

Глава 26

В Везле. Томас Беккет осуждает

На лбу Томаса Беккета залегла глубокая морщина. Два года в Понтиньи[111], во время которых Папа Александр тщетно пытался примирить его с английским королем, не смогли смягчить гнев, который архиепископ испытывал к Генриху Плантагенету. Сожалел ли Томас о блестящей жизни, которую долгие годы делил с этим королем-завоевателем, давшим ему возможность приобщиться к удовольствиям бренного мира, терзало ли его сожаление о власти?

Вся жизнь ушла из Томаса Беккета после того, как с крестом в руке он совершил этот трудный путь, который должен был привести к Богу; его лишили средств и тем самым возможности защищать святую Церковь. Иоанн Солсбери боялся за него. Глубоко страдая при виде друзей, своих последователей, попавших в королевскую немилость, доведенных до разорения и изгнания, Томас винил во всем себя. Деспотизм короля казался ему оскорбительным для Бога. Его бывший протеже, Иоанн де Беллесмен, шлет письма, в которых пытается смягчить Беккета. Епископ Арну де Лизье пытается изо всех сил убедить его, что английский король станет лояльнее, если его не раздражать. К чему приведет эта братоубийственная дуэль, ставка в которой уже не подчиняется воле дуэлянтов? Произойдет ли в Англии религиозный раскол? Позиция Беккета пробудила в Генрихе внутреннюю силу, толкающую его на защиту короны. Но если сила Томаса в святой Церкви, то Генрих сохраняет власть и мощь армий своего королевства. Духовное против мирского.

Папа Александр чувствует себя неуютно. 6 апреля 1166 года между ним и Плантагенетом вновь возникают прежние разногласия. Стоило Генриху назначить своего преданного соискателя Еилберта Фолио главой английской церкви, как Александр тут же объявил, что Томас будет утвержден в должности папского легата и среди прочих его функций — обязанность короновать будущего короля Англии[112]. Это было косвенной реакцией на переговоры Генриха с Роналдом де Дасселем по поводу будущего брака маленькой Матильды с Генрихом Львом. Первым шагом этого проекта была отправка Джона Оксфордского и Ричарда Илчестера к Барбароссе, который сфабриковал выдуманного антипапу, что явилось для Александра оскорблением. Высадившись в Нормандии, Генрих сразу узнает о чрезвычайных полномочиях Томаса. Действия и речи последнего портили ему настроение, так же как и его манера по всякому поводу обращаться к Папе. Он не прощает Томасу резкой перемены взглядов на выборах в сан примаса.

Томас, со своей стороны, находится совсем в ином состоянии духа. Молитвы, медитации, уход в себя помогли ему понять прежние чувства к Генриху II. Он готов простить оскорбления, угрозы, провокации, плохое обращение и даже ссылку. Он желает поговорить с королем по-человечески. Но Генрих видит в Кентерберийском архиепископе только предателя. Он с трудом мирится с тем, что доходы Церкви конкурируют с доходами короны. В его глазах Томас сыграл на руку непокорным, а в ответ на это Генрих конфисковал его владения. Однако более серьезно, о чем Томас еще не подозревает, — то, что Генрих не желает, чтобы он появлялся на Пасху. Ни на мгновение король не задумывается об одиночке, в страданиях выполняющем трудную миссию, которая ему не под силу. Из бесценного товарища— страстного, с блеском защищающего королевское знамя, расплачивающегося самим собой и своими деньгами, готового на самопожертвование — Беккет превратился в церковника, который без конца что-то требует во имя Кентербери — десятин, земель, правосудия. Этот новый человек совсем не похож на бывшего королевского канцлера. Куда же податься Томасу? Слишком многое сближало их раньше и разделяет теперь. Он считает, что у Генриха есть власть и крайние средства. А у архиепископа лучшее оружие — письма: первое сдержанное письмо и первое робкое послание. Слова из-под его пера льются сами:

Меня со всех сторон осаждают страхи, боль и беспокойство и ставят перед выбором, который делает меня неуверенным и нерешительным: говорить или молчать…

Тем не менее, поскольку менее опасно подвергаться негодованию со стороны человека, чем попасть в руки Господа живым, буду говорить с моим сеньором!

После неудачи нескольких посланий тон становится более агрессивным. Томас намекает на то, что если король не уважает религию, он вызывает этим божественный гнев.

Когда Соломон свернул с прямого пути, чтобы пойти дорогами несправедливости и беззакония, Бог разорвал его царство и отдал половину слуге этого несчастного царя…

Однако после того, как Генрих во главе Церкви Англии поставил Герберта Фолио, он чувствовал себя защищенным. Мог ли он подозревать изменения взглядов со стороны Папы? 24 апреля 1166 года к королю из Святого престола была направлена делегация в его замок Анже. Генриху представили две папские буллы, в которых однозначно подтверждалась власть легата Томаса и титул архиепископа Кентерберийского с особо оговоренной привилегией — короновать королевского наследника. Это было провозглашено перед епископами, аббатами и прелатами всей Англии: Томас Беккет является представителем Папы, которому дается власть принимать все меры против грабителей архиепископства Кентерберийского.

Таким образом, Римская церковь не намерена лишаться ни власти, ни богатств. Генриху был дан совет — смириться.

— Приехали! — восклицает он. — Под тем предлогом, что старый Теобальд Кентерберийский посадил меня на трон, я должен быть вечно признательным церковникам и лишиться всей власти. Разумеется, архиепископ не будет меня поучать.

Тем не менее нельзя не обращать внимания на решения Папы. Иоанн Солсберийский, который предстал в Анже во главе делегации Александра, первым взял слово. Верный своим обязанностям и убеждениям, он поклонился королю и уверил того в своей покорности и преданности. Однако свою речь он заключил знаменитой формулой, которая так дорога Церкви: «Все — только не в ущерб моему ордену!»