По следу коршуна - Вячеслав Жуков

– Отвяжись, а. И без тебя тошно, как ты не поймешь. Крутишься тут под ногами…

– Что, значит, крутишься. Я выполняю свою работу. Такую же как вы, между прочим, майор. И не надо вот этого самого…

Федор покрутил головой, усмехнувшись. Ну, дает Усков.

– Ты помогаешь преступникам избежать справедливого наказания. Только знай, Новикову ты защищать не будешь. Так что не ходи и не копай тут. И можешь сразу расторгнуть свой дурацкий договор. Понял меня? – прозвучало угрожающе. Но это не остановило Ускова. Он взвизгнул, как поросенок, которого собираются резать.

– Знаешь что, майор… – начал он и осекся, потому что Федор схватил его за галстук и туго затянул его, отчего адвокат чуть не задохнулся.

– Ты что, хочешь как в тот раз опять без штанов остаться? – не повышая голоса, спросил Туманов.

– Ты псих, майор, – сдавленно произнес адвокат, чувствуя, что еще немного и доступ воздуха вообще будет перекрыт и он, скорее всего, потеряет сознание и грохнется прямо здесь в коридоре. А этот ненормальный майор Туманов как ни в чем не бывало уйдет.

– Может, я и псих. Но если ты не сделаешь так, как я тебе говорю, то я заставлю тебя голым маршировать по Красной площади. Там в больнице, мой друг. И если он умрет, я пообещал этой шалаве, что прикончу ее. И будь уверен, я сдержу свое обещание. И с тобой будет так, как я тебе говорю. Понял меня, мразь? Все иностранные туристы набросятся на тебя с фотоаппаратами, фотографируя твои яйца. А теперь, пошел отсюда, – Федор толкнул адвоката так, что тот чуть не вылетел из дверей на улицу.

Дежуривший возле дверей молодой сержант, с интересом уставился на него.

Усков поправил галстук, чтоб можно было нормально дышать.

– Придурок ты, майор! – осипшим голосом произнес он.

Сержант подошел и постучал его по плечу.

– Вы оскорбляете товарища майора?..

– Никого я не оскорбляю, – отмахнулся Усков. – Это мы с ним так, по-свойски, – с недовольством сказал адвокат и пошел к своей машине.

Федор, прежде чем войти к Антонычу, постучал в дверь. Потом спросил, чуть приоткрыв дверь, как всегда делал сам Мушкаренко.

– Можно к вам? – и только услышав голос главного криминалиста, вошел. Осмотрелся, находя, что кое-что тут уже изменилось.

Антоныч собирал свои вещи. В соседнем кабинете слышался смех двух молодых его помощников, один из которых что-то довольно громко рассказывал.

Федор заметил волнение, которое Антоныч тщательно старался скрыть от него. И хотя на лице его была улыбка, майор без труда догадался, что это всего лишь маска. За ней Антоныч скрывает грусть. Старик пытался внушить себе, что ничего страшного не произошло, все нормально и его уход, это неизбежная закономерность, которая поджидает каждого сотрудника, достигшего пенсионного возраста.

– Как же так, Антоныч? – спросил Туманов, своим вопросом отрывая старика от дел. Тот отложил в сторону служебный фотоаппарат «Зенит», с которым не расставался более тридцати лет и, кивнув на стенку соседнего кабинета, сказал:

– Хватит. Я уже свое отработал. Знаешь, как старая машина, которая в силу износа не подлежит ремонту. Так и я. Пусть теперь молодые поработают. Я сорок пять лет отдал родной милиции.

Федору показалось, Антоныч что-то не договаривает, скрывает, но в чужую душу не залезешь. А старика было жалко. Одинокий он. И так уж сложилось за эти сорок с лишним лет, тут в этих двух кабинетах – его дом, а семья – все опера, с которыми работал старик. Тут его знали все, от уборщицы до самых высоких начальников, и все его называли просто по отчеству. Антоныч никогда ни на кого не держал зла. Добрейший старичок. Федору было обидно, что вот уходит он, тихо, скромно, без пышных почестей, а никто и не замечает его ухода. А ведь это он столько лет выезжал вместе с ними на все преступления, и, случалось, так же рисковал жизнью под пулями бандитов, как и они. А теперь стал не нужен. Федор вздохнул и достал сигарету. Но прежде, чем закурить, спросил разрешения:

– Можно?

Раньше Антоныч никому не дозволял пускать дым в святая святых, в кабинете, который находился в одном помещении с лабораторией, но теперь старик был великодушен.

– Кури, – сказал он и присев рядом на свободный стул, попросил: – Дай и мне одну.

Туманов удивился.

– Ты же не куришь?

– Да ладно, – Антоныч растроганно махнул рукой. – Посидим с тобой напоследок. Покурим. Уезжаю я, Федор, – Мушкаренко затянулся, и Туманов заметил, как вздрагивает сигарета в руке старика. Нелегко ему расставаться с любимой работой. Тут он всегда был при деле.

– Куда же ты, Антоныч? Ведь ты говорил, что никого из родных у тебя нет? – Поинтересовался Федор. Его бы воля, не отпустил Антоныча.

Старик грустно глянул в окно, за которым стайка воробьев на карнизе склевывала горсть семечек, выделенных им щедрой рукой Антоныча.

– В деревню поеду. Тут недалеко, под Тверью. Там у меня двоюродная сестра живет. Такая же одинокая, как и я. Поеду к ней. Там буду курей кормить, за коровой ухаживать. Парное молоко, знаешь, – он встряхнул руками, – прибавляет здоровья. А тут, в Москве, чего мне делать? Сидеть со старухами на лавочке? – Он докурил сигарету и, смяв окурок пальцами, поплевал на него и бросил в урну. Пепельницы у Антоныча не было. Потом встал.

Все его личное имущество вполне разместилось в небольшом дипломате, и, взяв его в левую руку, правую он протянул Федору.

– Ну, прощай, Федор Николаевич, – сказал он, при этом, бегло осмотрев кабинет, как бы вспоминая, не забыл ли чего. Глаза у старика сделались влажными.

Федор протянул свою руку, и старик довольно крепко сжал ее.

– Антоныч, погоди. Посидели бы по-людски… выпили? А?

Мушкаренко улыбнулся.

– Хороший ты, Федор, парень. Дай бог тебе удачи, – старик потоптался уже возле двери. – Знаешь, только будь поосторожней. Ко мне подходили, предлагали убрать с пистолета, из которого стреляли в Грека, отпечатки пальцев той гражданки. Понимаешь меня? И оставить только твои. Понимаешь? На тебя хотели повесить. Так что теперь молись, чтобы Грек выжил. Копают под тебя, Федор.

– Кто подходил, Антоныч? – спросил Федор, теперь понимая причину, из-за чего уходит Мушкаренко. Старик отказался, не пошел на сделку со своей совестью. Вот почему он так быстро вместе с баллистами подготовил заключение экспертизы и один его экземпляр вручил Федору, не забыв предупредить, чтобы Туманов этот экземпляр не потерял. Тогда он ничего не стал говорить напрямую, хотя на старика и поднажали. Думал, обойдется. Не обошлось, и старик стал не нужен. Его заставили уйти. Вежливо намекнули на возраст.

– Извини, Федор, но этого я тебе не скажу. Не хочу, чтобы ты сгоряча наделал глупостей. Я знаю, что ты дела уголовные не заминаешь и взяток за них не берешь. Поэтому подкопаться к тебе не так-то просто. Ну, а если прижмут и станет невмоготу, приезжай ко мне в деревню. Вот адресок, – старик достал из кармана листок, на котором было написано, как добраться до нового обиталища Антоныча. – Места там, – мечтательно проговорил старик, – замечательные. А озера, знаешь какие. Рыбку с тобой будем удить по утрам. Приезжай, Федор, – Антоныч снял с вешалки кепку и, одев ее, вышел из кабинета.

Федор стоял и смотрел, как он по-стариковски сгорбившись, медленно шел по коридору, словно отсчитывая шаги и прислушиваясь, вдруг его окрикнут, позовут и тогда он с радостью остановится и побежит обратно. Но его никто не окрикнул. И дойдя до лестницы, Антоныч обернулся, снял с головы кепку и ею махнул Федору на прощанье, потом отвернулся и стал быстро спускаться вниз.

Можно еще было остановить старика, вернуть, но для этого требовалось согласие вышестоящего начальства. Федор к таким не принадлежал. Он был обыкновенным опером пахарем, в обязанности которого входило ловить бандитов и убийц. А все решают они там…

«Кадры», – вспомнил Федор и, крутанувшись в коридоре, помчался к полковнику Сереброву. Ворвавшись к полковнику в кабинет, долго объяснял своему приятелю, какую большую ошибку они допускают, отправляя Антоныча в отставку. Еще наговорил кое-чего неприятного. Но Серебров терпеливо выслушал его, а потом сказал:

– Во-первых, Антоныч сам подал рапорт об увольнении. Возраст, знаешь ли… Это тебе не шутка. Уставать стал, старик. Вот и решил уйти.

– Да что возраст, – возмутился Федор и заметил: – Он со своей работой справлялся лучше молодых.

Аргумент был веский. Хотя Серебров и не был опером, но знал, что Антоныча все хвалили и на него не было недовольных. А этот настырный Туманов, всю душу вымотает. Лучше сказать ему все.

Полковник покосился на дверь, словно их могли подслушать, и сказал, понизив голос:

– Ты в курсе, что тут крутился генерал из разведывательного управления?

– Еще бы. Он заходил ко мне, просил выпустить Новикову.

– Ну вот. От тебя он значит, сразу пошел к нашему начальнику управления. С ним поговорили. Тот вызвал Скворцова. А Скворцов – Антоныча. Сечешь, о чем я?