Мне тебя заказали - Сергей Рокотов

Затем началось застолье. Пить он заставлял всех помногу, лишь сам только пригубливал после каждого тоста...

Пробили куранты. Наступил Новый год.

Гнедой погнал всех во двор, где они устроили фейерверк с петардами, хлопушками, бенгальскими огнями и шампанским.

А после этого он отвел душу. В нескольких комнатах шла настоящая вакханалия. Трахались все на глазах друг у друга, телохранители совокуплялись с приглашенными проститутками, одну из них имел он сам, а потом, чем-то крайне недовольный и раздраженный, жестоко избил ее на глазах у всех и выгнал из дома. Он пинками провожал ее до двери, сопровождая экзекуцию отвратительной бранью.

- Шалава, не умеешь общаться с людьми искусства, так получи! Валяй отсюда по морозцу! Пешком попрешься до Москвы, тебе мало не покажется!

- За что? - отчаянно рыдала проститутка. - Что я сделала?

- Ничего не сделала, вот именно - ничего не сделала, - закричал Гнедой, схватил флакон с французскими духами, который сам же ей подарил, и стал вытрясать его содержимое ей на голову. - А надо делать, тебя для чего сюда пригласили? Чтобы ты делала все, что надо для полноценного отдыха серьезных людей. А ты... привыкла общаться со всяким быдлом... Пошла вон, скажи спасибо, что без шубы тебя не отправляю, надо было бы в твоем платьице, да по морозцу! Добрый я слишком, все этим и пользуются... Пошла вон! Эх, собачек, что ли, на тебя спустить, чтобы они порвали тебя? хитренько улыбнулся Гнедой.

- Не надо! - завопила проститутка, бросаясь перед ним на колени, вспомнив разгуливающих по его участку злобных ротвейлеров и стаффордширов.

- Не надо, - проворчал Гнедой. - Ладно уж, пользуйтесь добротой старого дяди Жени. Эй, вы, проводите шалаву до ворот... А все же надо было бы спустить для острастки...

Наказанную вывели за ворота и, снабдив увесистым пинком на дорожку, захлопнули калитку.

Гнедой, находящийся в жутком возбуждении, хотел было воплотить в жизнь свое намерение - устроить групповой секс с Ларисой и Михаилом под легкую музыку и хоровод, но тут раздался телефонный звонок.

- Алло, Гнида! - приветствовал его мужской голос.

Гнедой вздрогнул от произнесенного вслух давно забытого погоняла. Он даже не нашел сразу, что ответить.

- Я тебя поздравляю с наступлением Нового года и желаю тебе, чтобы он стал последним в твоей поганой жизни, грязная тварь, - произнес мужчина. И не только желаю, но и побеспокоюсь об этом, - добавил он.

- Т-т-ты... - пробормотал Гнедой. - Т-т-ты кто?

- Я конь в пальто, - усмехнулся голос. - За каждым твоим шагом буду следить. Чем шустрее будешь дергаться, тем меньше проживешь и тем оригинальнее будет твоя кончина... Понял?

От ужаса Гнедой чуть не обмочился. Он снял остроконечную шапку Деда Мороза со вспотевшей мигом головы и пробормотал что-то невнятное. Незнакомец понял это как знак понимания.

- Ну и хорошо, - одобрил он его мычание и положил трубку.

Посидев несколько минут, Гнедой позвонил нужному человеку и попросил выяснить, с какого мобильного телефона последовал звонок. Незнакомец звонил со своего телефона и не думал скрывать себя. Вскоре Гнедому сообщили, что телефон этот зарегистрирован на имя Красильникова Алексея Григорьевича. И тут Гнедому стало совсем страшно.

Веселье закончилось. Не хотелось уже ни группового секса, ни хороводов с музыкой. Он велел гостям убираться восвояси. Михаил с Ларисой уехали на его "Вольво". Проституток повезли на микроавтобусе "Ниссан".

- И эту... там подбери, - мрачно приказал шоферу Гнедой. - Замерзнет еще в своих туфельках. Пошли все вон, спать хочу...

Затем сорвал с себя идиотский костюм, надел джинсы и белый свитер и долго сидел один в зале перед экраном телевизора, пил виски и жрал все подряд, что было на столе. Наклюкавшись до кошмара, он велел толстухе горничной вести его в спальню. Та отвела его, раздела и уложила под одеяло. Гнедого стало тошнить, и горничная притащила таз, куда он долго блевал. Горничная принесла ему "Боржоми". Он выпил всю бутылку, откинулся назад и велел горничной лечь рядом с ним. Она ласкала его, а затем он заснул тяжелым пьяным сном... Во сне ему мерещились бешеные глаза Алексея Красильникова, которого он видел всего один раз в ресторане "Золотой дракон", где тот сидел вместе со старшим братом. Сон был чудовищный... Какой-то совершенно огромный Алексей Красильников швырнул его, крохотного и голого, в большой костер, он горел, ему было ужасно больно, но он никак не умирал. А рядом стоял его тезка Алексей Кондратьев в военном мундире с иконостасом орденов на мощной груди и хохотал над его мучениями. "Скорее бы, скорее бы, когда я наконец подохну?" - молил он, а потом заорал от невыносимой боли...

- Да что с вами, Евгений Петрович? - суетилась горничная, наклонившись над ним.

- А? Что? Да ничего... Ты кто? Какого рожна ты здесь? Да голая еще, ощупал он ее пышное тело. - А ну пошла вон! Забралась, понимаешь, под одеяло... Катись, катись отсюда, спать хочу...

Обиженная горничная вылезла из постели, оделась и убралась восвояси. А Гнедой повертелся еще немного, выпил "Боржоми" и захрапел...

Глава 4

- Да быть того не может! - вытаращил глаза Кондратьев, услышав информацию Меченого, выданную им совершенно спокойно, обычным для него равнодушным вялым тоном.

- Да что ты, капитан, маленький, что ли? Быть не может... передразнил он его. - Чего только на свете быть не может. Я вот, например, считаю, что все может быть... Разве что честного правительства у нас быть не может. А так что? Даже летучие собаки бывают, я в газете читал, а ты говоришь...

- Но Михаил? Михаил Лычкин? - продолжал поражаться Алексей. - Он вместе с каким-то там Живоглотом заказал меня? А может быть, это все же не он был у Паленого?

- Да он это, он. Паленый сам справки наводил... Мишель его погоняло. А оба они из банды Гнедого... А от этого отморозка ожидать можно все, что угодно, наслышан о нем, хоть лично видеть не приходилось, бог миловал. Я и тогда догадывался, что все это его рук дело. Значит, еще соображаю что-то, капитан.

- Так... - призадумался Алексей. - Да, теперь мне все понятно. Лычкин и подсунул мне этого адвоката Сидельникова, который защищал его отца. И Сидельников прекрасно отработал свои тридцать сребреников.

- Точно, - кивнул головой Меченый. - А оплачивал услуги Петра Петровича этот самый Гнедой. А что? Задавили твою фирму, ограбили вас до нитки, не так уж мало у вас взяли, если каждого так обуть, большая сумма может образоваться... А возможно, и сложнее тут дело. Может быть, и Гнедой этот не последняя инстанция... Например, тюменцы могли бучу поднять против тебя, таких проколов не прощают, и из-за гораздо меньшей суммы жизни лишают. А связи там могут быть очень крутыми... Так что в переплет ты попал, капитан...

- Ну, и что дальше? - нахмурился Алексей.

- А ничего дальше. Жить не тужить, вот что дальше. Чего тебе теперь терять? Теперь ты такой же, как и я, ни хаты, ни семьи... Клево так жить, поверь мне, братан... И бояться тебе теперь нечего. Пускай они боятся, а особенно дружок твой и заместитель Мишель. Вот этот иуда у нас и забоится, мало не покажется...

Однако Алексей никак не мог разделить оптимизм Меченого. Хотя все происшедшее хоть и получило теперь конкретное объяснение, от этого светлее не стало. Напротив, оно заиграло черными, мрачными красками, от которых на душу лег тяжелый камень. Значит, все игра, значит, Лычкин с самого начала затевал против него игру. Как он вообще оказался в фирме, интересно было бы узнать. Не Инна ли, часом, его туда устроила? Значит, и она тоже активная участница заговора против него? Но зачем они все это затеяли? Впрочем, понятно, все ради выгоды... Денег-то сколько со всего этого поимели... Главарь Гнедой, ясно, взял себе львиную долю, но и всем тем досталось тоже немало - и Михаилу, и Инне, и сестрице ее Ларисе, затеявшей вместе с ней этот спектакль у нее дома... Твари, позорные твари... И здесь его хотели достать... Посадили на семь лет, так еще и убить хотели, зарезать в сортире, как свинью... Кому верить? Кому после всего этого можно верить?

В эту ночь он долго не мог заснуть, все думал и думал о том, что сообщил ему Меченый.

Мысли об Инне приводили его в особенное волнение... Она же спала с ним, целовала его, они говорили друг другу нежные слова. Он рассказывал ей про погибших жену и сынишку, делился самым святым, что было у него в жизни... От этих мыслей краска стыда выступила на его обветренных щеках. Какой же он лох, какой тупица...

Но вдруг ночью словно какая-то пелена спала с его глаз, и он постарался по-другому поглядеть на произошедшее несколько лет назад и проанализировать все беспристрастно. Ведь и раньше, когда он был распален гневом и не был в состоянии трезво мыслить, все же некоторые моменты заставляли его сомневаться... Какой был резон Инне устраивать этот фарс дома у Ларисы? Напротив, если она была в заговоре, неплохо было бы довести свою роль до конца... И зачем она послала эту фотографию в Матроску? Только для того, чтобы сделать ему больнее? Не похожа она на садистку, ну никак не похожа... И возмущение ее во время кухонной сцены, спровоцированной Ларисой, было до того уж натуральным... И зачем он порвал то письмо, которое принес ему Сидельников? Сидельников, Сидельников... Да, роль этого негодяя еще недостаточно понятна... А что, если они с Лычкиным устроили этот спектакль, чтобы вывести его из боевого состояния, добить до конца? Ведь то, что кто-то подделывал письма Сергея Фролова к нему и его к Сергею, он уже понял из писем Фролова в зону. То, что именно благодаря Сидельникову была запугана свидетельница Виктория Щербак и убит свидетель Сытин, стало совершенно очевидно. Так что же мешало им сунуть в конверт фотографию и передать ее Алексею? Что такого на ней было особенного? Инна и Лычкин в его машине. Что с того? Оставив даже мысль о возможности фотомонтажа, допустив, что она действительно сидела в его машине, совсем не обязательно искать в этом какой-либо криминал. Он заехал за ней, повез куда-нибудь, кто-то специально сфотографировал их вместе, фотографию положили в конверт, и Сидельников передал ее Алексею. А на следователя Бурлака давили с целью запрещения свиданий с ним, тоже нашлось, кому давить... Об этом он узнал из короткого письма следователя в зону, недавно полученного им: "Прости, капитан, за то, что допустил твое осуждение. Я знаю, ты не виноват. Если бы я разрешил свидания, результат мог бы быть иным. Но я не мог, я человек подневольный. Не держи зла на меня, если можешь. Я верю, что ты все выдержишь. Освободишься - заходи, кое-что расскажу. Илья Бурлак".