Правда. Как политики, корпорации и медиа формируют нашу реальность, выставляя факты в выгодном свете - Макдональд Гектор

Испания начала возведение ограждений вокруг своих африканских территорий в 1998 г. Евросоюз вложил в этот проект миллионы евро. С тех самых пор африканские мигранты раз за разом пытаются просачиваться через этот южный рубеж ЕС. Предполагается, что в 2016 г. примерно тысяче мигрантов удалось преодолеть ограждение. Но не всем так везет. В 2014 г., пытаясь переплыть за ограждение, 15 человек утонули в море. Испанские пограничники стреляли в пловцов резиновыми пулями; позже они заявили, что не могли спасти их из моря, потому что для этого пришлось бы войти в территориальные воды Марокко. Тех, кого схватила гражданская гвардия, немедленно возвращают в Марокко, не давая возможности попросить убежища (а это, с точки зрения ООН, нарушение международных законов).

Между тем портеадоры — марокканцы, которым разрешено пересекать границу в Сеуте и в Мелилье, — получают по $5 за доставку в Марокко каждого 80-килограммового тюка с товарами. Их наниматели пользуются лазейкой в законе, который определяет все, что человек несет через границу сам, как личные вещи, не облагаемые таможенной пошлиной. Так сделанная в Европе одежда, автопокрышки, электроника, холодильники и инструменты, иначе ввозившиеся бы в страну судами и грузовиками, едут в Марокко на спинах бедняков.

Странные события вокруг Сеуты и Мелильи не вызваны никакими природными условиями. Да, есть два города, есть ограждения, есть море и какие-то люди с оружием. Но перетаскивание непосильных тяжестей одними африканцами и попытки других с риском для жизни перелезть через ограду вызваны другими факторами: национальными границами, существованием Евросоюза, международными соглашениями, иммиграционными законами, полицейскими протоколами, финансовыми вложениями и таможенными пошлинами. А у всех этих предметов есть одно общее: они существуют лишь потому, что люди сообща так решили. Они не такие «реальные», как золотые рыбки или кислород. Все это — продукты человеческого воображения.

Мы называем такие воображаемые, но настоящие предметы социальными конструктами. У них могут быть физические проявления — стены, документация, здания или какая-то символика, но в нашем сознании они могут столь же успешно присутствовать и без всего этого. Социальный конструкт, который мы зовем Испанией, будет существовать долго после того, как падут стены в Сеуте и Мелилье. Евросоюз, вероятно, уцелеет, даже если взорвать все его здания в Брюсселе и Страсбурге. Портеадорам можно будет платить в евро или в дирхемах, даже если Европейский центральный банк и Банк Аль-Магриб изымут из обращения все банкноты и монеты и создадут цифровые счета для каждого. Покрышки Michelin, которые эти люди носят через границу, могут разложиться, но бренд и компания будут здесь еще годы и годы. Испания, Евросоюз, евро и дирхемы, компания Michelin — настоящие не потому, что физически присутствуют в мире. Они таковы, поскольку мы так договорились. Смысл и влияние они имеют лишь потому, что мы коллективно это признали.

Писатель Юваль Ной Харари называет социальные конструкты «плодом коллективного воображения»1. Они становятся правдой, лишь если в них верит достаточная часть человечества. Это не умаляет ни их важности, ни влияния. Такие социальные конструкты, как доллар США, Индия или Facebook, определяют судьбы бесчисленного множества людей. Глупо было бы считать, что доллар — не «истина», или полагать, будто любой из нас способен «отменить» Facebook, перестав в него верить.

Но поскольку социальные конструкты есть плод коллективного воображения и несметное число личностей привносит в их формирование свои слегка или серьезно разнящиеся представления и устремления, эти правды зачастую получаются существенно более пластичными, чем сущности физического мира вроде золотых рыбок или кислорода. Правдивых способов описать такие конструкты еще больше, чем для яйца на столе или вида из окна. Такая пластичность — подарок для коммуникаторов, высказывающихся за или против того или иного социального конструкта.

Говорят, что в часы, последовавшие за историческим британским референдумом по выходу из Евросоюза, одним из самых частотных поисковых запросов в английском Google была фраза «Что такое Евросоюз?»2 Вызвавший море насмешек и презрения, этот вопрос на самом деле совсем не глуп. Как обширный и весьма многогранный социальный конструкт Евросоюз можно правдиво описать тысячей способов. Это одна из причин, почему спор о Brexit был столь ожесточенным: каждая сторона описывала ЕС в терминах, выгодных для себя, так что иногда даже казалось, будто сторонники и противники Brexit говорят на разных языках.

Предтечей ЕС было Европейское экономическое сообщество (ЕЭС), общий рынок и таможенный союз, обеспечивший свободу торговли и экономическую интеграцию странам-участникам. Многие из тех, кто был против Brexit, оглядываясь назад, видели в Евросоюзе прежде всего инструмент торговли. Они отмечали, что после вступления в ЕЭС в Британии начался долгий период экономического возрождения и роста. И усматривали связь между экономическим процветанием страны и ее членством в крупнейшем из рынков планеты. Для этих людей самыми важными правдами о Евросоюзе были те, что касались торговли: уход с общего рынка обещал принести финансовые убытки.

Сторонники Brexit, как могло показаться, пользовались более современным представлением о ЕС: они рассматривали его как быстро меняющийся социальный конструкт с главным офисом в Брюсселе. Эти люди понимали, что интересы и деятельность Евросоюза далеко не исчерпываются торговлей. К 2016 г. ЕС установил свои законы и правила во множестве сфер — от загрязнения окружающей среды до безопасности рабочих мест и требований к электроприборам. Законы ЕС диктуют, кто может ловить рыбу в британских водах, насколько мощными могут быть в Англии пылесосы и как нужно паковать английские товары. Британские граждане и компании видели, что их обязывают соблюдать законы, написанные людьми, которых они не выбирали, в основном вообще иностранцами. А если возникают споры, то разбирать их будут иностранные судьи в Европейском суде. Обращая взгляды в сторону континента, эти британцы видели Евросоюз, который полным ходом движется к статусу супергосударства, где мнения граждан одной страны немного весят. Сопротивление такой модели социального конструкта хорошо отразил любимый лозунг Brexit: «Вернуть контроль!».

Многие противники выхода тоже понимали, что социальный конструкт Евросоюза со времен ЕЭС изменился, но им нравился вектор его движения. Для них ЕС был важным политическим и экономическим противовесом двум супердержавам — США и Китаю. Он защищал заветные европейские ценности, такие как свобода слова, демократия, научный прогресс и верховенство права. Он служил идеальной площадкой для сотрудничества по таким межгосударственным вопросам, как борьба с терроризмом, климатические изменения, миграция и налогообложение корпораций. Евросоюз может играть важную роль в поддержании мира перед лицом возродившейся российской угрозы и дестабилизирующих явлений вдоль южных границ континента.

Евросоюз — развивающийся социальный конструкт, поэтому сторонники и противники Brexit могли представлять его в резко различающихся образах. Сфера свободной торговли, неизбранный законодатель, политическая сверхдержава, защитник морали или защитный рубеж — Евросоюз может быть каждой из этих сущностей. В итоге правда о Евросоюзе будет зависеть от того, чем захотят его видеть участники. Великобритания, правда, уже не сможет добавить туда свой взгляд.

На восприятие социальных конструктов типа Евросоюза легко можно влиять конкурентными правдами. Но поскольку эти сущности воображаемы, реальное существование социальных конструктов тоже можно изменить зачастую лишь несколькими словами. Строго говоря, правда о некоторых социальных конструктах меняется уже от того, что так сказали определенные лица.