Корм - Мира Грант

Шон продолжал говорить, но я уже не слушала — я наблюдала. Он в совершенстве владеет своим искусством и умеет доводить аудиторию до исступления. В конце концов так их заболтает, что даже если вдруг обнаружит в кармане «зловещий и загадочный» фантик, все будут наблюдать за этим, затаив дыхание. Подобные навыки впечатляют, но мне больше нравится именно наблюдать. Шон удивительным образом преображается, превращается в настоящий сгусток энергии. Многие сочтут это странным — девушка в моем возрасте охотно признает, что любит собственного брата. А мне плевать. Я его люблю, и когда-нибудь мне придется его похоронить. Так что я благодарна, что могу пока наблюдать за его речами.

— …пойдемте со мной, и вы увидите, что на самом деле произошло здесь тем холодным мартовским днем.

Шон снова улыбнулся, подмигнул в камеру и направился к конюшне. Возле дверей он крикнул:

— Пауза. — Повернулся к нам и уже совершенно другим тоном спросил: — Готовы?

— Готовы.

И мы последовали за Шоном, предоставив зрителям прекрасную возможность поразмышлять на тему: «Эй, а знаете что? Этим, вообще-то, должны власти заниматься — мы же им платим, чтобы они рисковали своими жизнями и добывали информацию».

Сначала на нас обрушилась вонь. Так пахнет только на месте недавней вспышки вируса и нигде больше. Годами ученые пытались выяснить, почему люди чувствуют инфекцию, даже если живой вирус уничтожен. И пришли к неутешительным выводам: срабатывает тот же механизм (просто на порядок слабее), который позволяет зомби друг друга опознавать. Зараженные не бросаются друг на друга, если только они длительное время не голодали. А живые могут унюхать, где именно началось заражение. Очередная уловка дремлющего внутри каждого из нас вируса. Но никто не знает наверняка. Запах еще никому не удалось описать. Пахнет смертью. Все в тебе кричит «беги!». А мы, как настоящие идиоты, никуда не бежали.

Дверь закрылась, и помещение окутал знакомый полумрак.

— Джордж, Рик, включаю свет.

Я успела заслонить глаза рукой. Над головой вспыхнули светильники. Сзади послышался приглушенный шум — Рика вырвало. Неудивительно. У всех, хотя бы раз за подобное путешествие, желудок не выдерживает. У меня, по крайней мере, точно.

Глаза постепенно приспособились к свету, и я опустила руку. Кругом царил настоящий хаос. По сравнению с этим конюшня для жеребят — просто цветочки. Ну, пара пятен, ну, мертвые коты. Здесь они, кстати, тоже были — валялись на полу, словно грязные тряпки. А еще…

Первая моя мысль была: конюшню залили кровью. Не забрызгали, а именно залили, в буквальном смысле слова — как будто кто-то взял ведро и тщательно все обработал. Приглядевшись, я поняла: больше всего крови на стенах (там темнела длинная полоса, футах в трех от земли) и на полу, который покрылся неровной коркой всевозможных оттенков черного и коричневого — там смешались хлорка, кровь и фекалии. Несколько мгновений я смотрела прямо перед собой и старалась справиться с рвотой. Одного раза вполне достаточно. Обойдусь без повторения, особенно на глазах у других.

— Тут таблички с именами лошадей, — крикнул из дальнего угла Шон. — Вот этого звали Вторничный Блюз. Ничего себе имечко?

— Ищи Золотую Лихорадку и Предутренние Небеса. Если тут произошло что-нибудь необычное, мы можем найти улики в их стойлах.

— Под метровым слоем спекшейся крови, — пробормотал Рик.

— Надеюсь, ты взял с собой лопату! — В голосе Шона звучала возмутительная в данных обстоятельствах радость.

Рик ошеломленно на него уставился.

— Твой брат — настоящий инопланетянин.

— Да, зато симпатичный. Пошли проверять стойла.

Я проверила половину ряда, дошла до Урагана из Страны Оз и Штормового Предупреждения. И вдруг Рик позвал:

— Идите сюда.

Мы с Шоном обернулись: Казинс показывал куда-то в угол.

— Я нашел Золотко.

— Класс, — одобрил Шон. — Ничего не трогал?

Мы подошли поближе.

— Нет. Вас ждал.

— Молодец.

Дверь стойла криво висела на одной петле, ее выломали мощным ударом изнутри. Кое-где на расколовшихся досках виднелись следы лошадиных копыт. Брат тихо присвистнул:

— Золотку не терпелось выйти.

— Вполне понятно. — Я рассмотрела следы. — Шон, на тебе перчатки, откроешь?

— Для тебя — все, что угодно. Ну, по крайней мере дверь этого мерзкого стойла.

Шон закрепил дверцу при помощи небольшого крючка. Я наклонилась, чтобы камера смогла все заснять, а брат зашел внутрь.

Под его ногой что-то громко хрустнуло.

Мы с Риком вскинулись. У меня екнуло сердце: такие звуки на выезде не к добру. В лучшем случае — он только что избежал серьезной опасности, а в худшем…

— Шон? Доложи.

Побледневший брат поднял сначала одну ногу, а потом другую. В подошву левого сапога впился острый кусочек пластика.

— Мусор какой-то, ничего особенного, — с явным облегчением сказал Шон и наклонился, чтобы стряхнуть осколок.

— Стой!

Он замер, а я повернулась к Рику и потребовала:

— Объясни.

— Острое. — Рик перевел испуганный взгляд с меня на брата. — Острый кусок пластика, в лошадином стойле, на животноводческом ранчо. Вы тут видели битые стекла в окнах? Или поврежденное оборудование? Вот и я нет. Тогда что это такое? У лошадей твердые копыта, но и на них есть мягкие участки, которые очень легко поранить. Коневоды никогда бы не оставили ничего острого возле стойла.

Шон опустил ногу, но стоял теперь на носочках, чтобы не раздавить обломок.

— Сукин ты…

— Выходи оттуда. Рик, найди какие-нибудь грабли. Нужно разворошить сено.

— Понял.

Казинс отошел в противоположный угол помещения. Бледный Шон, по-прежнему на носочках, вышел из стойла.

Я хлопнула его по плечу.

— Дурак.

— Наверно, — согласился брат, немного успокоившись: раз я обзываюсь, все не так уж плохо. — Думаешь, мы что-то раскопали?

— Похоже на то, только тебе не про это сейчас надо думать. Возьми плоскогубцы, вытащи эту дрянь из подошвы и положи в мешок. Будешь руками трогать — убью.

— Ладушки.

Вернулся Рик с граблями в руках. Я забрала их у него и начала осторожно проверять солому.

— Присмотри за моим глупым братцем.

— Да, мэм.

В стойле обнаружились еще осколки и длинный погнутый обломок до боли знакомой формы. Шон ахнул от изумления.

— Джордж…

— Вижу. — Я все еще разгребала солому.

— Это игла.

— Знаю.

— Если уж тут даже пластику не место, откуда взялась игла?

— Вряд ли причина нас обрадует, — вставил Рик. — Джорджия, попробуй правее.

— Почему?

— Там не так примято. Возможно, что-то и уцелело.

— Хорошая мысль.

Я переключилась на правую сторону. Ничего. В последний раз прошлась граблями, и тут на свет показался шприц. Целый шприц — и в нем что-то было. Поршень не нажали до конца, сквозь грязный прозрачный пластик виднелись остатки молочно-белой жидкости. Мы молча уставились на находку.

— Джордж? — в конце концов спросил Шон.

— Да?

— Я больше не считаю тебя параноиком.

— Хорошо. — Я осторожно подвинула шприц граблями. — Проверьте контейнеры для утилизации — может, там остались специальные пакеты. Нужно запечатать эту штуку: нельзя ее так выносить, а нашим мешкам я не доверяю.

— Зачем? — не понял Рик. — Тут же провели санобработку.

— Потому что только один препарат могли ввести совершенно здоровому коню, который сразу же после этого превратился в очаг распространения инфекции, — ответила я.

У меня сосало под ложечкой от одного взгляда на шприц. Шон мог на него наступить. Если бы чуть по-другому поставил ногу, то…

Думай о чем-нибудь другом, Джорджия. Думай о чем-нибудь другом.

— Шприцы герметичны, — добавил брат. — Хлор не попал бы внутрь.

— То есть…

— Если я права, перед нами Келлис-Амберли, и его тут хватит, чтобы заразить все население штата Висконсин, — невесело улыбнулась я. — Как вам такой заголовок для главной страницы сайта: «Убийство Ребекки Райман»?

Келлис-Амберли может сколь угодно долго жить внутри переносчика инфекции, то есть внутри теплокровного млекопитающего. Пока лекарства от него не придумали. Отдельно взятые образцы крови можно очистить от частиц вируса, но нельзя удалить его из мягких тканей, костного мозга, спинномозговой жидкости. Спасибо за это надо сказать человеческому гению, который его создал. Инфекция всегда с нами, каждый день, с момента зачатия и до самой смерти.

В течение жизни мы сталкиваемся с несколькими «разновидностями» Келлис-Амберли. Келлис противостоит враждебным риновирусам простуды и поддерживает иммунную систему. У некоторых появляются злокачественные опухоли, и тогда просыпается и берется за дело Марбург-Амберли. Соединившись, два вируса по-прежнему выполняют свои первоначальные функции. Что для нас не так уж и плохо. Хоть какие-то плюсы — раз уж приходится существовать бок о бок с живыми мертвецами, которые так и норовят вас слопать.