Добро пожаловать в город ! (сборник рассказов) - Ирвин Шоу
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— О тебе он так дурно никогда не отзывался, — Кэтрин уже входила в подъезд своего дома. — Говорил мне, что восхищается тобой и считает тебя отличным парнем.
Натянутая улыбочка исчезла с лица Чарли, не оставив ни малейшего следа.
— Но все девчонки его просто не выносят! — Чарли ничуть не щадил ее чувств. — Просто потешаются над ним.
Кэтрин только улыбнулась про себя — да, что-то там болтали малышки в гардеробах и на переменках.
— Думаешь, я вру?! — возмутился Чарли. — Да сама спроси у любой!
Кэтрин равнодушно пожала плечами — вот ее квартира, она уже дома. В темноте площадки Чарли подошел к ней вплотную.
— Пойдем со мной завтра в кино! — прошептал он. — Пожалуйста, Кэтрин, прошу тебя!
— Я уже тебе сказала — я занята!
Он протянул наугад руку, нащупал в темноте ее мягкую ручку.
— Кэти… — канючил он.
Она резко отняла руку, сказала громко:
— У меня нет свободного времени.
— Пожалуйста, прошу тебя! — все еще шептал он.
Кэтрин упрямо качала головой. Чарли, протягивая обе руки, искал ее; нашел, порывисто обнял, попытался поцеловать… Она энергично, повернув в сторону голову, нанесла ему резкий удар по голени.
— Пожалуйста!.. — У Чарли из глаз полились слезы.
— Убирайся отсюда! — кричала Кэтрин, забарабанив кулачками по его груди.
Чарли защищался, хныкал:
— Но ты же позволяла целовать себя… Почему же не сейчас?
— Не приставай ко мне, я же сказала! — Кэтрин быстрыми, расчетливыми движениями одернула платье.
— Я все расскажу твоей матери! — кричал в полном отчаянии Чарли. — Ты гуляешь с методистом1! Где это видано?! С протестантом!
У Кэтрин от ярости расширились глаза, щеки покраснели от хлынувшей в лицо крови, рот плотно сжался.
— Ну-ка, убирайся отсюда! С тобой у меня все кончено! Я больше не буду разговаривать с тобой! И прошу тебя — нечего меня повсюду преследовать!
— Я хожу там, где мне вздумается, черт подери!
— Я слышала, что ты сказал. То мерзкое слово, которое ты употребил.
— А я буду ходить за тобой повсюду, где только захочу, черт бы тебя побрал! — заорал обиженный Чарли еще громче. — Мы живем в свободной стране!
— Не стану больше с тобой разговаривать до конца жизни! — старалась перекричать его Кэтрин; голос ее звенел, дребезжащим эхом отражаясь от почтовых ящиков и медных дверных ручек. — Ты меня утомляешь! Ты мне абсолютно неинтересен. Глупец! Ты мне не нравишься! Самый большой идиот на свете! Ступай домой!
— Вот увидишь, я сломаю ему шею! — кричал Чарли. Глаза его помутнели от гнева. — Сломаю вот этими руками! — Кулаки метались перед лицом Кэтрин. — Я ему покажу! Тоже мне, — скрипач! Вот разберусь с ним, так у тебя отпадет охота с ним встречаться! Ты его целуешь?!
— Да, целую! — И в голосе Кэтрин зазвучали триумфальные нотки. — Целую, целую постоянно, неустанно! И он-то умеет целоваться! И не разводит слюни перед девчонкой, как ты!
— Пожалуйста! — опять заныл Чарли. — Пожалуйста!.. — И, шаря в потемках руками, двинулся к Кэтрин.
Она холодно отвела его руки и, собрав все силы, всем своим крепким, пухленьким телом, весом в восемьдесят пять фунтов, бросилась на него и с размаху ударила по лицу. Затем повернулась и взлетела вверх по лестнице.
— Я убью его! — завопил Чарли в лестничный «колодец». — Убью этого скрипача голыми руками!
В ответ лишь хлопнула закрывшаяся дверь…
— Будьте любезны, — обратился Чарли к привратнику Джонсону, — передайте мистеру Гарольду Перселлу, что один приятель ждет его внизу. Ему будет приятно меня увидеть. Если, конечно, вас не затруднит.
Джонсон поехал вверх на лифте, а Чарли тем временем с мрачным удовлетворением оглядывал лица окружавших его восьмерых друзей, которых он привел с собой, чтобы те засвидетельствовали: месть осуществлена в соответствии с установленными правилами.
Гарольд вышел из лифта и приблизился к группе ребят, стоявших в коридоре; с любопытством оглядел их близорукими глазами. Они тоже на него смотрели: этакий чистенький, прилизанный очкарик, с длинными белыми пальцами.
— Привет! — Чарли отделился от группы, встал к нему вплотную. — Хотелось бы поговорить с тобой с глазу на глаз.
Гарольд все еще разглядывал окружившие его бессловесные фигуры, — в глазах нет и следа жалости, лишь жажда мести. Тяжело вздохнул, понимая, что ему грозит.
— Хорошо. — Открыл входную дверь и удерживал ее, покуда все мальчишки, один за другим, не оказались на улице.
До пустыря в следующем квартале все шли молча, эту тишину нарушали лишь нарочито тяжелые шаги секундантов Чарли Линча.
— Снимай очки! — приказал Чарли, когда они наконец достигли центра заброшенной площадки.
Гарольд снял, неуверенно оглядываясь, куда бы их положить.
— Давай подержу, — вежливо предложил Сэм Розенберг, главный подручный Чарли.
— Спасибо, — поблагодарил Гарольд, передавая ему на хранение очки; повернулся лицом к Чарли, редко, слепо моргая; встал в боксерскую стойку. — Ну что ж, давай!
Чарли глубоко дышал. Вот он, его враг, перед ним, — постоянно моргающий, подслеповатый, с тонкими руками музыканта, бледный… Весит, пожалуй, футов на двадцать меньше его.
Чарли почувствовал, как закипает в жилах кровь, как она его возбуждает… Тоже занял удобную боксерскую стойку и, сделав выпад, нанес противнику удар правой прямо в глаз.
Бой длился недолго, хотя дольше, чем Чарли ожидал. Гарольд продолжал боксировать, каждый раз натыкаясь на смертоносный заградительный огонь крепко сжатых кулаков Чарли — мощных, умеющих наносить самые чувствительные, самые жестокие удары.
Все лицо Гарольда было в крови, один глаз заплыл, разорванная рубашка пропиталась кровью, и она каплями стекала ему на штаны. Чарли твердо стоял на ногах, — даже и не думал увертываться от слабых ударов Гарольда или отражать их. Чувствовал, как его костяшки сдирают кожу на лице соперника, как они соприкасаются с его костями, с глазом, как его заливает кровь… Почти входил в раж от удовольствия, когда Гарольд, покачиваясь, обессиленный, падал на него всем телом, и обрушивал новый шквал ударов своих жестоких, безжалостных кулаков. Казалось, не только он сам, но и костяшки пальцев, и сухожилия сжатых кулаков, и даже ритмично работающие плечи получают удовольствие от беспощадной расправы.
Время от времени Гарольд глухо стонал — когда Чарли, устав от ударов в голову, переходил к ударам хуком в живот. Если не считать этих стонов, бой, в общем, проходил в полной тишине. Все восемь приятелей Чарли спокойно, как истинные профессионалы, наблюдали за поединком, не делая никаких замечаний, не выражая никаких эмоций. Равнодушно смотрели на Гарольда, когда он, наконец, рухнул на землю. Нет, он не потерял сознания, но был настолько измочален, что уже не мог пошевелить и пальцем. Лежал, растянувшись во весь рост на земле, уткнувшись окровавленным лицом в грязь и гальку пустыря.
Чарли стоял над поверженным врагом, тяжело дыша; сжатые, окровавленные кулаки приятно дрожали. Как он счастлив, что вот это слабое, ненавистное ему, хрупкое создание беспомощно лежит на земле, лицом в ней, грязной, истоптанной, только искренне сожалеет, что удовольствие от избиения этой хлипкой фигуры уже прошло. Он молча ждал, покуда Гарольд не зашевелился и сказал, не отрывая лица от земли:
— Ладно, этого довольно. — Кое-как поднял голову, с усилием сел, потом с помощью дрожащих рук встал на ноги, шатаясь из стороны в сторону, не в состоянии прижать руки к туловищу — не слушаются и ужасно трясутся… Все же он удержался на ногах, спросил:
— Не вернете ли мои очки?
Молча Сэм Розенберг, главный подручный Чарли, отдал ему очки. Гарольд, на ощупь, дрожащими руками наконец водрузил их на нос. Чарли разглядывал его, — эти абсолютно целые очки как-то не вязались с разбитой вдребезги физиономией. Неожиданно Чарли осознал, что плачет.
Он, Чарли Линч, победитель более чем в пятидесяти свирепых боях, не пролил и слезинки с тех пор, как его отшлепали в четыре годика (о слезах, когда стоял с Кэтрин, он забыл); а сейчас горько плакал и ничего не мог с собой поделать. Рыдания сотрясали все тело, горячими слезами выжигало глаза. Плача, он вдруг вспомнил, что рыдал на протяжении всего боя, с того момента, как нанес свой первый удар противнику, правой в глаз, — рыдал до последнего момента, когда тот, выбившись из сил, повалился на землю, лицом вниз, прямо в грязь.
Чарли смотрел на Гарольда: глаз заплыл, нос распух, свернут на сторону, волосы влажные, грязные, спутались от пота; во рту запекшаяся кровь и земля, но лицо… Лицо его, повинуясь несломленному духу, спокойно, безмятежно, на нем не дрогнул ни один мускул… Гарольд не плачет… И Чарли, горько рыдая, знал заранее — не будет плакать и после, и он, Чарли Линч, ничего не сможет сделать, чтобы добиться его слез.
