Сибирский аллюр - Константин Вронский

– Вот ведь судьба какая! – пожаловался Иван, едва найдя ее. – Из казаков да в печники! Из степей – в угол дымный. Вместо седла задом на теплую лежаночку!

– Ничего не понимаю! – вскинулась тогда Марьяна. – Кто тут печки собрался ладить?

– Я! Я твоему бате только что пообещал!

– Сначала на Русь добраться надобно, – ответила она тогда с усмешкой. – А отцы – они все одинаковые… Всегда знать хотят, что через годы станется! Для нас сейчас важно лишь одно – жизнь спасти…

Закончилась давно служба божья. Отец Вакула звал своего дьяка, да без толку. Ермак в шатре ждал нетерпеливо, когда наемники его явятся. Велел «Борьку» разыскать, но сотники огольца уже давненько не видели.

– Где Борька? – прокричал Ермак после двух часов бесполезного ожидания. – Или он не на реке?

Но никто паренька не видел, да и наймиты[4] все еще не объявлялись…

С Ермаком творилось нечто из ряда вон выходящее. Волнение душило его, он заламывал руки, метался по шатру, рассылал казаков, чтоб искали сорванца, но боялся при этом даже спрашивать о Машкове.

«А что, если в тот момент она с ним была? – подумал атаман и прикрыл глаза руками. – Неужто вместе их убили? Вот придут сейчас казаки те и скажут: «Ермак Тимофеевич, ничего ж другого нам не оставалось – на пару их убивать пришлось! Никто того не должен был видеть, что ты наказывал, а посыльный твой всегда подле Машкова крутится. Мы лишь сделали, что ты велел…»».

Проходили томительные часы, но ни Машкова, ни Марьянки, ни душегубов посланных видно не было. Метался по лагерю отец Вакула, по берегу бегал, звал в отчаянии дьяка своего Лупина. Но того тоже давно уж не видели…

Где-то около полуночи – Машков и Марьянка погоняли коней в кромешной темноте с оружием наготове, потому что повсюду налететь можно было или на татарские разъезды, или на остяков, а за одного русского у Кучума сотню соболей давали, – Ермак и отец Вакула столкнулись друг с другом у реки.

– Дьяка моего, кажись, похитили! – печальным басом оповестил атамана Вакула Васильевич. – Многого я в казаках навидался, но чтоб такая бестия, как Лупин, без боя исчезнуть смог – не поверю!

– А я Борьку ищу! – взволнованно признался Ермак. – Его тоже никто не видел!

Поп стрельнул глазом на Ермака и погладил окладистую бороду.

– Ты взволнован, да, Ермак? – осторожно спросил он.

– Мне нужен этот оголец! – тут же закричал атаман.

– Ожидая радости, иногда лишь черта в гости дождешься, – с мудрым видом загадочно заметил отец Вакула и вздохнул. – Ну, вот где Лупин? Может, с Машковым… но Машкова тоже не видно нигде…

– А, значит, и Иван Матвеевич тоже потерялся? – небрежно спросил Ермак. А сердце при этом сжалось даже. «Значит, все получилось у них, – подумал он. – Неужто Марьяна с ним была?»

– Злая ночь какая сегодня, – странно глядя на казачьего атамана, промолвил священник. – Дьявольски злая ночь, Ермак Тимофеевич! Люди пропадают, как будто они капли росы, солнцем высушенные. Надо бы поискать Ивана…

К утру стало ясно, что Машкова, Марьяны и Лупина не было ни на реке, ни в лагере, ни в степи. Наймиты вернулись в Ермаков шатер и признались понуро, что нигде Машкова отыскать не смогли. Все указывало на то, что ему удалось бежать.

– Кто из вас проболтался? – взревел разъяренный Ермак. На висках атамана вздулись жилы, выглядел он ужасно, а в глазах трепетал безумный огонек. – Кто его предупредил, а?

Казаки тут же подумали об исповеди, но Вакула ничего не знал наверняка, ведь имени своей жертвы они ему не назвали. А потому неудавшиеся душегубы лишь пожали плечами и горячо заверили атамана:

– Да никто про то не знает, Ермак.

– А Борька? – вне себя проорал Ермак.

Это был тот вопрос, на который вообще ответа не водилось. А при чем тут посыльный-то? Машков исчез, утек… кто знает, где сейчас паренек болтается… Возможно, татарочку какую-нибудь себе откопал, паренек он миловидный, подумали казаки и смущенно ухмыльнулись. «Должен же он когда-нибудь настоящим мужиком стать…»

Ермак прогнал их прочь и бросился к шатру Таузана, где на диване восседал Вакула Васильевич, безрадостно отмахиваясь от двух щебечущих пташек и скорбя по исчезнувшему дьяку.

– Ну, здесь Александр Григорьевич? – с порога резко спросил Ермак.

Священник только кудлатой головой удрученно покачал.

– Наверное, порешили его! Татары везде рыщут! А я так к нему привык, Ермак. Такая душа золотая… – он согнал прочь двух полуобнаженных татарочек и смахнул слезу. Вакула и в самом деле расстроен был. – А Машков нашелся?

– И его нет!

– А Борька-то появился, пострел?

– Исчез Борька!

– Так! Их, наверное, в орду Маметкулеву погнали! Ох, Николай Чудотворец, это что же деется! – казачий пастырь вскочил на ноги. И загремел грозно: – Да я прямо сейчас кишки татарские на кулак намотаю! Я всю Сибирь прочешу, устрою им тут бурю! Да я для такого дела сан с себя монашеский сложу!

– Да не торопись ты так, батюшка! – Ермак неподвижно смотрел себе под ноги, судорожно сжимая и разжимая огромные кулаки. – А не могли ли они вместе… сбежать-то?

– Сбежать? – Вакула Васильевич недоуменно вытаращился на атамана. – А зачем это моему дьяку Лупину сбегать? От кого? И почему Машков должен…

– Я его к смерти безвременной приговорил, – отведя глаза в сторону, нехотя признался Ермак.

– Что-о? Господи Боже ты мой, всеблагой! – казачий пастырь в ужасе рухнул на диван. – Али весь мир с ног на голову перевернулся, Ермак?!

– Машков предал меня!

– Кто ж в напраслину такую поверить сможет?

– Да всяк и поверит, потому что я так сказал! – теряя последние крохи самообладания, выкрикнул Ермак. – Или ты супротив меня вякнуть что решишься, сучий потрох?

Вакула Васильевич почел за лучшее переждать Ермаков гнев молча и проглотить обиду за «сучий потрох». Он лишь с большим интересом оглядел бесновавшегося Ермака, словно атаман был огромным диким зверем, выставленным в клетке на потеху ярмарочным зевакам и ротозеям…

– Ну, хорошо, предал тебя Машков, – сказал, наконец, священник, – но Борька-то тут при чем? А?

– Ты что, совсем слепой и глухой, да? – Ермак даже замер на месте. – Да оголец слюбился с Машковым блудно!

Вакула Васильевич весело рассмеялся.

– Ну, на Машкова такого и наговаривать не стоит!

– Да я собственными глазами видел! – мотнул головой Ермак, по-прежнему пряча глаза. «Правду сказать невозможно, – потерянно подумал он. – Останемся при том, что содомничает Машков грешно». – Или ты сомневаешься в том? Мне не веришь?

– Ну, если ты говоришь, то ни в жизнь сомневаться не стану! – и священник вскинул глаза к разрисованному потолку шатра. – Я даже готов поверить в то, что ты дальше мне скажешь – дескать, дьяк мой дорогой Александр Григорьевич сводником меж ними был.