Имперская жена (СИ) - Семенова Лика

Вокруг все выло. Рэй отставил бокал:

— Так и знал, что его заказали. Хорошо, что не ставил.

Я повернулась:

— Он что, умер?

На лице моего мужа отразилось недоумение:

— Кажется, в этом нет сомнений.

— По-настоящему?

— А можно как-то иначе?

Я подскочила к экрану, заглянула вниз. Арена уже приобрела первоначальный плоский вид. Я с ужасом наблюдала, как обезглавленное тело утаскивают за ноги.

Вмиг облетело все очарование. Вой толпы врезался в уши, слезы потекли по щекам. Я посмотрела на Рэя:

— Зачем ты привез меня сюда? Это же ужасно!

Мне стало нечем дышать. Я закрывала лицо ладонями, шумно дышала.

Рэй поднялся, тронул меня за плечи:

— Что с тобой? Это же просто бои…

Я оттолкнула его:

— Ты решил поиздеваться надо мной? Я не хочу видеть кровь! Не хочу видеть смерть!

Он прижал меня к себе:

— Я хотел, как лучше. Хотел развлечь тебя.

Я отчаянно упиралась ладонями в его грудь:

— Я тебе почти поверила! Что ты способен на что-то хорошее! Я не верю тебе! Ни единому слову, слышишь?

Он прижал меня так, что я не могла пошевелиться, прошипел в макушку:

— Что ты хочешь? Что мне сделать?

Я молчала, лишь отчаянно пыталась его оттолкнуть. Во мне клокотали злость, обида и ужас от только что увиденного.

— Я хочу заслужить твое доверие, только скажи, как? Чем? — Рэй мягко тронул мой подбородок, вынуждая смотреть в лицо: — Скажи, чего ты хочешь, Сейя? Я исполню все, если это будет в моих силах.

— Все? — я даже усмехнулась.

Он кивнул:

— За исключением развода.

Я и без этих слов понимала, что заперта здесь навечно.

— Моя Индат несчастна… Я уже слышала, что ты не можешь отпустить ее. Она влюблена в одного раба. Выкупи его для меня. Пусть они смогут быть вместе.

Рэй нахмурился:

— А для себя? Ты ничего не хочешь для себя?

Я лишь покачала головой. Я, правда, не знала, что просить. Вещи? Безделушки? Что я стану со всем этим делать, запертая в четырех стенах? Безделушки не заменят спокойствия и счастья.

— Если только увидеть маму… Хотя бы через галавизор.

Он молчал.

Я опустила голову:

— Да, я понимаю… Знаю, что Император это запретил. Поэтому не прошу.

Он кивнул:

— Я не хочу обещать невозможное. Это будет неправильно.

Рэй по-прежнему молчал. Лишь прижал меня к себе и уткнулся подбородком в мою макушку. Я больше не сопротивлялась. Обмякла. Поймала себя на мысли, что мне неожиданно стало спокойно, будто он заслонял меня от  того кошмара, который происходил на арене.

Наконец, он отстранился:

— Что это за раб? Чей?

Я подняла голову:

— Марка Мателлина. Вериец Перкан… Выкупи его, и я тебе поверю.

Рэй пристально смотрел мне в глаза, провел по губам большим пальцем:

— Считай, что он твой, я обещаю тебе.

Повисла неловкая пауза. Казалось, он вот-вот поцелует меня, и в груди закипели противоречивые чувства. Одновременно хотелось этого, но я отчетливо понимала, что сейчас, в эту минуту, это неправильно, иначе все разрушится.

Рэй будто услышал меня. Его руки ослабли, он сглотнул, отдалился на шаг.

Я тронула его руку:

— Увези меня из этого ужасного места.

54

Я слушала мерный плотный гул двигателя, прислонилась виском к стеклу и смотрела на залитый огнями город. Рэй велел сбросить скорость, и я могла беспрепятственно рассматривать дома, статуи, мосты. Это был другой мир, который я даже не могла вообразить, сидя на Альгроне и глядя по ту сторону обрыва. Но все равно все это было за стеклом и неуловимо напоминало книжные проекции.

Рэй молчал. Время от времени я ловила на себе его взгляд, и становилось неловко. Я старалась гнать мысль о том, что обидела его, но ничего не могла с собой поделать — все равно чувствовала себя виноватой. Но просить прощения? Да за что?

Я повернулась:

— Женщины тоже ходят туда? На эти бои?

Он усмехнулся:

— Еще как… Как показывает практика, женщины бывают кровожаднее мужчин. Например, дочери Опира Мателлина едва ли не живут там. Ставят бешеные суммы. Все, как одна.

Я пожала плечами:

— Что же в этом хорошего? Смотреть на смерть и кровь?

Рэй повел бровями:

— Боюсь, я не смогу это объяснить, а ты не сможешь понять. В этом нужно вырасти.

Я покачала головой:

— Но зачем расти в крови? Я бы не хотела, чтобы мои дети видели что-то подобное.

Рэй молчал, поджав губы, на лице едва заметно ходили желваки.  Он, наконец, пристально посмотрел на меня:

— Останься такой. Как сейчас.

Я лишь опустила голову, не слишком понимая, что он имеет в виду.

Рэй промолчал до самого  дома. Я лишь все время ловила на себе его взгляды, от которых щекотало внутри, и не могла сказать, что мне это было неприятно. И даже не хотелось ничего спрашивать о дворцах и статуях, мимо которых мы пролетали, лишь бы не нарушить эту странную тишину.

Наконец, мы вернулись. Рэй проводил меня до дверей на мою половину, коснулся губами кончиков пальцев:

— Спасибо за вечер.

Я опустила голову:

— Боюсь, я его испортила…

Он не подтвердил и не опроверг. Шумно вздохнул, посмотрел мне в глаза:

— Хочу, чтобы ты это знала: мой отец больше не потревожит тебя.

Я подняла глаза, но молчала.

Рэй поджал губы:

— Я не знаю, что именно произошло тогда между вами, но надо быть дураком, чтобы не уловить суть. Я знаю своего отца. Лгать и угрожать — это то, в чем он особо преуспел. Его больше не примут в нашем доме, можешь не опасаться на этот счет.

— Ты не впустишь собственного отца? Разве так можно? — сердце болезненно заколотилось от подступившей радости, но я боялась поверить. Не будь старика — станет легче дышать. Намного легче…

Он кивнул:

— Можно, если нет другого выхода. Отец пытается влезть со своими порядками туда, где ему не место. — Рэй взял мою руку, коснулся губами: — Спокойной ночи, госпожа. Надеюсь, я все же смог хоть чем-то тебя порадовать.

Я опустила голову, казалось, краснела, судя по прилившему жару к щекам. Простой жест, простые слова, но почему они так смущали? Я хотела, чтобы он ушел, и в то же время, чтобы не разжимал пальцы.

Я все же отняла руку:

— Спокойной ночи. Мне многое понравилось… Особенно, город. Я хотела бы чаще смотреть на город.

Он кивнул:

— Думаю, это не составит труда. Доброй ночи.

Рэй развернулся и направился к лестнице. А я смотрела ему в спину, наблюдала, как колышутся полы сиреневой мантии. И боялась пошевелиться. Охватило странное, непонятное, едва уловимое чувство, легкое, как птичий пушок. Я даже не могла его толком нащупать, но понимала, что его способно разрушить самое незначительное движение, самый тихий звук, порыв ветра. Оно было таким, что даже не хотелось делиться с Индат. Оставить себе. Только себе.

Я вошла в свои покои, прислонилась спиной к мрамору. Глупо улыбалась сама себе и грызла кончик ногтя. Нет… я ничего не расскажу. Я даже покружилась на месте, неслышно пересекла приемную и вошла в спальню.

Индат сидела на полу, у широкого дутого комода. Побелела, заметив меня, будто увидела призрачную химеру или еще какую гадость. Закаменела и, казалось, была не в силах встать с пола. Наконец, ее губы дрогнули:

— Госпожа… — она с трудом поднялась, неуклюже ерзая, просеменила ко мне, обняла. Ее руки были ледяными, дыхание частым. Щеки тут же намокли от слез. — Я думала, это конец, госпожа.

Я отстранилась, и что-то закололо в груди. Я слишком хорошо знала мою Индат, чтобы с единого звука, с единого жеста не почуять неладное.

— Что случилось?

Она лишь упрямо покачала головой.

Я тряхнула ее:

— Что? Управляющий? Он что-то сделал? Говори, не бойся! Я разберусь с ним!

Индат лишь снова качала головой. Порывисто подалась вперед и обхватила меня руками, сжимая изо всех сил. Я не противилась, позволяя ей выказать свои чувства, но Индат не размыкала рук, и это уже было слишком — мне становилось трудно дышать. Она положила голову мне на грудь: