Не звоните Вивиан - Анабелла Саммерс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По дороге к шкафчикам нас догоняет Алекса:
– Никаких но! Не порти Ви неделю, не в понедельник же психоанализом заниматься. Будем рады тому, что Артур вернулся – живой и невредимый, с доступом к интернету и общению. И вообще, иди вон с Паттинсоном поздоровайся.
– Что я слышу? Он теперь у тебя Паттинсон?
– Извините, оговорилась!
Мы с девочками переглядываемся, улыбаемся, и я первый раз за долгое время чувствую, что все возвращается на круги своя. Но ненадолго. Потому что скоро все круги сдвигаются, и я на самом деле чувствую, как земля уходит у меня из-под ног. Правда, это уже во время обеда, после четырех уроков-гляделок с Голдом. Во время четвертого урока мы обмениваемся сообщениями ВКонтакте, но после каникул учителя с новым рвением стали не только подавать материал, но и наблюдать за порядком в классе.
Артур: Привет…
Вивиан: Привет.
Артур: Мы ведь еще поговорим? С глазу на глаз?
Вивиан: Конечно.
Артур: Мне многое надо рассказать…
Вивиан: Дома все хорошо?
Артур: Можно и так сказать. Кая была рада, что я проводил время с ней.
Вивиан: Видишь, во всем можно найти хорошее! Quality time with sis! (Времяпрепровождение с сестрой!)
Артур: Я скучал.
И что я должна на это ответить?! Кроме всего прочего, я не до конца понимаю значения этой фразы. Ему было скучно? Или он скучал по школе? По друзьям? По… мне?!
Вивиан: Тебя очень не хватало в Польше.
На этой фразе наш диалог заканчивается: Валентина Леонидовна награждает нас и еще троих ребят суровым взглядом, поэтому нам приходится вновь проявить интерес к биологии.
За время нашего отсутствия в столовой увеличилось количество искусственного света и волшебным образом стало просторнее. Овощной крем-суп, фалафель и салат выглядят неаппетитно, а от разговоров девочек мне становится совсем не по себе. Хотя бы Голд сидит напротив меня, что успокаивает.
– Как ты сказала? Ретроградный Меркурий?
– Да-да! Поэтому все в начале месяца чувствовали себя подавленно, Меркурий двигался назад и вызывал…
– Да что он там вызывал! Бредятина.
– А вот и не бредятина! Даже техника из строя выходила, у нас дома микроволновка сломалась, а у отца – машина.
– Блин, Мир, и ты туда же!
– Ви, – шепчет мне Алекса. – Посмотри на Анджелку.
Поворачиваю голову и вижу, как подруга, совершенно забыв об обеде, с кем-то активно переписывается по телефону.
«Это то, о чем я думаю?!»
– Если ты думаешь о «Сумерках», то да. Именно так.
Мы смеемся, и я слышу, как меня зовет Голд:
– Ви! Ты чего ничего не ешь? Ви?
Смотрю на него, и понимаю, что его фигура буквально разделяется надвое – и вот передо мной сидят уже два Голда. Тело становится ватным, голова одновременно раскалывается от боли и кружится так, что, мне кажется, я проваливаюсь сквозь стул, сквозь пол, сквозь землю.
– Ви, тебе плохо? – спрашивает Алекса и слегка трясет меня. Я могу только лишь кивнуть. Мне очень плохо. Подруга трогает мои щеки, потом лоб и вскрикивает: – Боже! Ты вся горишь! Ты прямо жесть какая горячая! Что делать?
Закрываю глаза и представляю, что падаю в бездонную пропасть. Да и чувствую примерно то же. Потом мне кажется, что кто-то отрывает меня от земли и кладет на чью-то крепкую спину.
– Держись, Ви, – слышу такой знакомый, ставший уже родным голос и держусь. Я нахожусь на дне глубокого колодца, вокруг слышен смех и странное шипение. Меня то поднимает, то отпускает сильное течение, волна воздуха и ужасного холода.
– Вивиан? Ты меня слышишь? Это Анастасия Дмитриевна.
Я заставляю себя открыть глаза и понимаю, что нахожусь в кабинете, в котором до этого момента не была. Передо мной стоят классный руководитель и женщина в белом халате, которую я несколько раз видела в школе. Она подносит к моему лбу инфракрасный термометр и присвистывает.
– Сорок и два! Конечно, она на ногах не держится! Сейчас дам таблетку, а девочку срочно домой!
В дверях стоят явно обеспокоенные Анджела, Алекса и Артур. Я пытаюсь их успокоить, слабо улыбнувшись. Артур скрещивает руки на груди и нервно кусает губы.
– Вивиан, кому мне позвонить, чтобы тебя забрали? Лучше Саше? – Я киваю и радуюсь, что Анастасия Дмитриевна прочитала мысли, которые мой воспаленный разум еще даже не успел создать.
Все остальное я помню как в тумане. Пью таблетку, выжидаю целую вечность, иду вслед за девочками к шкафчику, они одевают меня, Артур помогает добраться до машины, гладит меня по голове, что-то говорит, отдает Саше рюкзак…
Саша заставляет меня переодеться в пижаму, хотя сил у меня нет совершенно никаких, и укладывает спать на расправленный в гостиной диван, а сам усаживается рядом в кресло с ноутбуком.
И я проваливаюсь вновь в глубины своего сознания, туда, где сокрыто то, что лежало в хранилище долгие годы. Но, как верно было сказано, все тайное становится явным. Его на это подвигают совершенно немыслимые тривиальные вещи: брошенная невзначай фраза, знакомый взгляд, старая фотография, строчка из песни, едкий запах, нежданная болезнь…
And my memory just decided that it’s sick of everything. And it made me sick («И моя память только что решила, что ей все надоело. И из-за этого стало плохо мне»).
Глава 13
V. and L.
Ночь сменяется днем, а для меня борьба с агонией проходит в самом диковинном временном пространстве. А как иначе, если у тебя температура сорок градусов? Впервые за несколько лет подавляющую часть времени я провожу во сне, прерываясь только на смену мокрой одежды и принятие горстки лекарств. Среди них: жаропонижающее, антибиотики, витамин С, мои сердечные витамины, таблетки от кашля… Я не знаю, что реальность, а что – продолжение сотен снов; в среду вечером мой фитнес-браслет разряжается, и я теперь даже не знаю, какой день, который час…
До туалета меня доводят Саша или мама; я почти ничего не ем, только пью жидкость, которую вливают насильно. Пока температура не спадает, я чувствую, как подо мной плывет диван, как Саша с диким хохотом предлагает мне купить у него волынку, а родители в моей школьной форме плачут над погибшим роботом-пылесосом, у которого почему-то вырос хобот. И это еще не говоря о снах…
Неведомая сила разламывает мое несчастное тело на миллионы маленьких осколков – так, наверное, чувствуют себя оборотни в полнолуние. К четвергу мне становится лучше, стабильно держится температура тридцать восемь градусов по Цельсию, я даже съедаю кусочек хлеба с сыром и умываюсь. Если вы думаете, что я выгляжу бледной и изможденной, как героиня фильмов, будьте уверены – там не показывают всей правды. Добавьте к этому ужасно сальные волосы, чешущееся потное тело и два прыщика на правой щеке. В тот же вечер мама решается со мной поговорить, и я с ужасом осознаю: у меня на самом деле нет голоса. Все, что я могу, – издать сиплый тяжелый вздох. Саша говорит, что это ларинготрахеит и антибиотики должны мне помочь. Я готова одновременно смеяться и плакать от комичности этой ситуации. В пятницу температура падает до тридцати семи и пяти, а уже в воскресенье с температурой тридцать шесть и девять я, наконец, нормально кушаю и встаю с дивана с более или менее просветленной головой. Я даже ставлю на подзарядку все свои гаджеты и умоляю маму разрешить мне принять душ, ведь у меня нет ни температуры, ни насморка.
– Maybe tomorrow, honey. If your fever stays put, alright? (Может, завтра, дорогая. Если температура не поднимется, хорошо?)
Я надеюсь, что с каждым днем мне будет становиться только лучше. Все-таки мне не привыкать молчать. На школьном планшете во вкладке «Домашнее задание» у меня восемнадцать просроченных работ. Жуть! Как только телефон заряжается, я захожу в интернет. В общем чате с Алексой и Анджелой у меня около десяти сообщений с пожеланиями скорейшего выздоровления.
Артур Золотов
