Нф-100: Уровни абсурда - Виктор Емский

Когда рассеялся дым, Мурзик подошел к лежавшему Петро и присел перед ним на корточки. Раскурив торчащий во рту окурок (он так и не успел его выплюнуть), Мурзик, глядя в ошалевшие глаза Москалюка, протянул ему дымящуюся сигарету и произнес:

- На, курни еще разок!

Петро медленно взял окурок в руку, отшвырнул его в сторону и тихо произнес:

- Все. Флагу капут...

Мурзик, заржав во весь голос, встал на ноги и пошел навстречу врачам, бегущим к Петро с носилками.

* * *

В колонне машин, подъехавших с украинской стороны, находились три автомобиля "Скорой помощи". Их них почему-то никто не вышел. Но на это не обратили внимания, так как началась обычная в таких случаях суета.

Журналисты, освещающие события от имени самопровозглашенных республик, выбрали нужный им фон, и стали снимать репортаж. Тем же занялись их коллеги с противоположной стороны. Вот только комментарии к хронике событий, выдаваемые в эфир, разительно отличались.

Луганский журналист, указывая рукой на вереницу пленных, тянувшихся от украинского автобуса, гневно говорил в камеру:

- Вы видите, до какого состояния доведены эти несчастные люди! Они подвергались пыткам! Более того - большинство из них не имеют отношения к ополченцам! Это просто мирные жители, схваченные украинскими вояками с целью увеличить количество обмениваемых человек...

Украинский репортер, стоя с другой стороны площади, указывал рукой на пленных гвардейцев, бредущих к автобусу со стороны ополченцев, и торжественно вещал в объектив:

- Посмотрите на этих героев, которые более двух месяцев находились в плену у террористов и российских спецслужб! Несмотря на зверские пытки, которые применялись к ним, ни один из них не захотел сотрудничать с террористами и предать отчизну!

В эту минуту в камеру попали два гвардейца, несущих под руки пьяного в стельку Нечипурло, ноги которого произвольно волочились по земле. Васька, отпросившись у конвоиров по нужде, на соседней с площадью улице нашел сельский магазинчик и быстренько в нем налакался. Теперь ему было настолько хорошо, что о ногах он просто забыл.

Репортер продолжал:

- Вы видите замученного украинского бойца, который даже не в состоянии идти сам...

И здесь на Нечипурло накатила волна вдохновенья. Он открыл пасть и хрипло затянул:

- Мурка, ты мой муреночек! Мурка, ты мой котеночек...

Оператор тут же убрал камеру в сторону и уткнулся в другую картину: двое пленных несли носилки с лежащим в них Петро. Он располагался на животе, и в объектив четко попала его спина, залитая пожарной пеной. Мурзик шел рядом с носилками и что-то говорил Москалюку.

Репортер тут же переключился на них.

- А сейчас вы видите украинского героя, которого пытали агенты ФСБ. Они бесчеловечно жгли паяльной лампой его самое толерантное на теле место! Но герой не выдал врагам точки дислокации секретного дивизиона, оснащенного новейшими ракетами, изобретенными украинскими учеными! Наши врачи уже обработали его ожоги дорогим "Пантенолом". Президенту не жалко денег для лечения воинов АТО!

Тем временем Мурзик, прощаясь с Петро, говорил:

- Давай, до встречи! Я думаю, увидимся еще, если в Судан не уеду. Вон, уже бегут к тебе...

Петро приподнял голову и увидел, что от ближайшей медицинской машины к ним несутся с носилками два крепких санитара в белых халатах. У него в голове почему-то сразу заиграла мелодия песни "Цыпленок жареный"...

Через минуту Москалюк был жестко перегружен в носилки санитаров, доставлен к машине "Скорой помощи" и засунут в салон. Санитары запрыгнули следом и быстренько захлопнули за собой двери.

Москалюк опять приподнял голову и увидел прямо перед собой сидящего на откидном стульчике человека. Этот человек имел квадратную комплекцию, бульдожью челюсть и кувалдообразные кулаки. Белый халат, надетый на него, ничуть не скрадывал громоздкость фигуры, а интеллигентного вида докторский колпак лишь подчеркивал звериную суровость лица.

Человек в докторской одежде взял Петро пальцами за подбородок и, резким движением задрав его голову вверх, уперся своим взглядом в глаза Москалюка.

- Добро пожаловать домой, сынок! - хрипло произнес он.

- Что-то папаш больно много развелось, - ответил Петро, вспомнив отца Пафнутия.

Новоявленный папаша вдруг резко опустил голову Москалюка вниз и ударил его лицом о край носилок. У Петро зазвенело в голове, а из носа пошла кровь.

Человек в докторской одежде сказал:

- Ну, а теперь ты подробненько расскажешь обо всем, что с тобой приключилось в плену. А особенно - о том, как ты в этот самый плен попал.

Петро, шмыгнув носом, согласился:

- Запросто! Расскажу! И о "Свадьбе в Малинсити" тоже...

Человек в докторской одежде повернул голову к водителю и приказал:

- Трогай!

Машина завелась и понеслась по кочкам с дикой скоростью. Петро, подпрыгивая в носилках, тупо смотрел перед собой в заляпанный кровью бортик и слушал музыку, гремящую у него в голове. В ней снова звучал "Цыпленок жареный", исполняемый невидимым оркестром в маршевом ключе. Били барабаны, звенели литавры, и противный голос фагота, солируя, выводил гугнивые ноты, созвучные с душевным состоянием украинского солдата, возвращающегося в свой родной дом.

* * *

Донецк. Тот же месяц.

Пафнутий кипел негодованием! Мало того, что отец Серапион был пьян, он еще и спал! Иерарх церкви смотрел на стол, заваленный банками от тушенки, поставляемой Россией в Донбасс для предотвращения возникшей гуманитарной катастрофы. Кроме этого на столе имелись еще тарелки с недоеденной гречневой кашей, доставленной из той же России, и пустые бутылки от шотландского виски и армянского коньяка, появившиеся неизвестно каким образом в этом уголке мира, зажатого украинской блокадой.

Серапион (тощий бородатый индивидуум) валялся на диване и храпел как конь, которого пытались зарезать на колбасу цыгане. В доме царило запустение, видимое даже невооруженным взглядом, причем - сходу; так как икона Божьей Матери, державшей в руках младенца, стояла в углу, лицевой стороной обращенная к одной из стенок.

Пафнутий, прошагавший пешком последние десять километров (попутка немного не доехала до города), взглянул на праздное лицо Серапиона, испускавшего звуки свинского храпа, и исполнился справедливым гневом. Он схватил спящего священника за воротник сибаритского халата, в который тот был облачен, и, встряхнув его как следует, взревел:

- Так-то ты, пес негодный, паству блюдешь?!

Глаза Серапиона раскрылись. Увидев перед собой плюющуюся гневом бороду отца Пафнутия, он вскричал:

- Гадом буду! Нету у меня денег!

Пафнутий, пыхтя как паровоз, поставил Серапиона на ноги и, врезав ему правой рукой под дых, поинтересовался:

- А виски с какого дьявола лакаешь?

- Паства приносит, - хрипя от переживаемых ощущений, ответил Серапион.

- Задушу тебя! - злобно сказал Пафнутий.

Он, все так же держа воротник халата в руках, приподнял отца Серапиона вверх и перенес его в угол, где стояла икона Божьей Матери. Ударив бренное тело проштрафившегося священника коленом в пах, Пафнутий сомкнул свои кисти на его шее и принялся усердно душить отца Серапиона, приговаривая при этом:

- Ты у меня сейчас отправишься к чертям, харя сволочная! Там тебе будет тушенка с коньяком, и еще кое-что впридачу... А здесь никто ничего не поймет. Уйду - как пришел. Пешком... Подумаешь, сектант сам удушился! Туда ему и дорога!

Серапион, булькая горлом, пытался освободиться, но это у него не получалось, так как руки отца Пафнутия были неимоверно сильны, а его живот давил на хилое тело удушаемого, лишая его последней возможности вдохнуть хоть каплю воздуха.

Увлеченные этими действиями, они не заметили, как вдруг воздух в доме поплыл толстыми струями и посреди комнаты возник колышущийся ромб с рваными краями, который плавно вполз в занятый ими угол и с громким щелчком схлопнулся, в одну секунду освободив помещение от стоявшей у стенки иконы, а также от присутствия двух борющихся священников.

У Серапиона подкосились ноги, и он сполз по гладкой пластиковой стене на мраморный пол. Пафнутий, сжав крепче пальцы, всем весом своего тела навалился на противника. Тот, прощаясь с жизнью, вдруг увидел слева от своего носа унитаз впечатляющих размеров. Пошарив судорожно руками вокруг, он схватил какую-то тяжелую палку и инстинктивно сунул ее вперед. Палка с громким хлюпом впилась в лицо отца Пафнутия и руки того ослабли. Серапион, вдохнув глоток воздуха, сипло крикнул:

- Спасите!

Из-за пластиковой стены сзади него раздался громкий и важный голос:

- Сейчас. Что за манера отвлекать меня даже в этом помещении?

Серапион, медленно приходя в себя, вдруг осознал, что он находится в большой туалетной кабинке. За стенкой кто-то возился, собираясь ему помочь. Взглянув прямо перед собой, Серапион увидел отца Пафнутия, лицо которого было закрыто блямбой огромного черного вантуса. Пафнутий стоял на коленях и пытался, дергая за ручку, освободить себя от неожиданной напасти. Видимо, резиновая часть этого санитарного приспособления перекрыла ему возможность дышать. Движения Пафнутия становились все более и более импульсивными. Все это происходило на фоне приставленной к стене иконы, написанной неизвестным художником в стиле кубизма.