Йогиня. Моя жизнь в 23 позах йоги - Клер Дедерер

Поскольку она говорила правду, мы пожали плечами. Мы потеряли не только нашу энергию, красоту, сексуальность — мы утратили любопытство. Нас уже совсем ничего не способно было заинтересовать. Подгоняя друг друга, мы вышли на улицу. Мы не хотели знать, что будет дальше.

Даже если было бы интересно.

Представьте себе…

В последние лет десять по вам постоянно ползали дети. Сначала один ребенок, потом второй, потом третий. Вы отдали этим детям всё. Кормили их своей прекрасной грудью, спали каждую ночь в одной постели и бросили свою работу. Готовили для них полезную еду, а когда они выросли, научили любить салат, суши и мексиканские соусы.

В песне Лу Рида «Уличная суета» есть такая строчка: «И первое, что они видят, первое, что дает им право на существование, это невезение, поэтому они и следуют за ним».

Неважно, что Лу Рид написал эти строки для вульгарной и депрессивной песни о наркоманах и проститутках. Те же правила распространяются и на домохозяек. Лиза тоже последовала за первым, что увидела, первым, что дало ей право на существование: ролью жены и матери. Но теперь захотела сменить эту роль.

Когда первая роль перестает нравиться, надо как-то от нее избавляться. Что-то должно подтолкнуть вас к свободе. А все знают: чтобы уйти от мужа, чтобы принести в свою семью глобальные изменения, должна произойти катастрофа.

Но это не та катастрофа, которая падает на голову, как кувалда в мультике. Не большая катастрофа, мини-катастрофы вполне достаточно. Такую вполне можно сотворить собственными руками. (Как и всё, что вам приходится делать в этой долбаной семье.) Вы сами должны взорвать замок, в котором служите королевой.

И Лиза принялась методично планировать свою катастрофу.

Через несколько дней после вечеринки она позвонила и призналась, что чуть не переспала с Чарли. Как-то само вышло, сказала она. Никого это не удивило, кроме нее самой.

Брюс начал собирать вещи для поездки в Белиз. Я пошла в магазин и купила еды на время его отсутствия. Мятный шоколад — всегда его грызу, когда мне грустно. По стейку на каждый вечер, когда его не будет. Вино с удобной откручивающейся крышкой. У меня не было сил орудовать штопором.

Брюс уехал, как всегда, ночью, чтобы успеть на рейс в 5.30 утра. Поцеловал меня и ушел, бесшумно заперев за собой дверь. Но было слишком поздно. Я уже проснулась. И стала лежать и думать о непобедимой плесени, которая цвела и цвела на южной стене нашей спальни.

Пока Брюса не было, однажды днем зашла мама посидеть с детьми.

— Иди, дорогая, — сказала она, — поработай немножко. Или отдохни.

Чувствуя себя беглянкой, я пошла на рынок и в наш знаменитый супермаркет, где купила еще мятного шоколаду, стейков и вина с откручивающейся крышкой. Там я встретила одну мамочку из школы Люси, которая тоже жила в нашем районе. Та с несчастным видом стояла в сырном отделе.

— Что с тобой? — спросила я.

— Я должна принести сырную тарелку на праздник с общей едой и пытаюсь найти сыр местного производства! Здесь такого нет, а у меня нет времени идти в другой магазин! — Она чуть не плакала.

— Вот этот чеддар органический, — попыталась успокоить ее я.

— Знаю, но мы едим только местные продукты.

То было самое начало волны движения в поддержку местных продуктов, и такие заявления тогда еще кого-то удивляли. Я взглянула на нее и подумала: вот оно. Вот во что превратилась наша жизнь. Мы пытаемся покупать местные продукты в обычном супермаркете; естественно, у нас ничего не получается, и кто виноват? Мы сами. Я на мгновение прониклась к ней сочувствием, которое тут же сменилось чувством вины. А я почему не ем только местные продукты? Что со мной не так? Может, подать петицию в администрацию супермаркета, чтобы закупали местные сорта сыра?

Домой я вернулась в депрессии, но потом Люси залезла рядом на диван и сказала:

— Давай, мам, я покажу тебе страничку из каталога деревянных игрушек, которая всегда поднимает мне настроение.

Кажется, Лиза начала собирать мужиков. Не знаю, где она их находила. В Интернете? На йоге? Под яблоней, куда они попадали, как яблоки?

Она всё время ошивалась у меня дома с разным набором детей и верещала, верещала, верещала. Но мне не удавалось выпытать у нее ни слова о ее мужчинах. Она не признавалась, где брала их и чем с ними занималась. Когда я спрашивала, в глазах у нее загорался коварный огонек, а потом она деликатно меняла тему.

Ей хотелось говорить о другом: что будет дальше. Где она будет жить. Как Стив сводит ее с ума своей апатией.

Лиза совершала грандиозный, важный и невеселый шаг: начинала новую жизнь. Пропуском в эту жизнь были развлечения и мужчины. Другие мужчины — непростительный поступок, который Лиза должна была совершить, чтобы выбраться из «этого дома».

С этой точки зрения, чем бы она ни занималась с этими мужчинами (целовалась? спала? ходила на свидания?), это было самым невинным во всей ситуации. Об этом я могла спокойно думать, спокойно рассуждать. Разговоры о парнях — это ничего. О чем мне совсем не хотелось думать, так это о другом. О том, что Лиза — мать, которая собирается бросить мужа и разрушить свою семью.

Замечали ли дети, что происходит между нами с Брюсом? Однажды утром в декабре мы проснулись от звука гигантских капель дождя, падающих на крышу. Все проспали. Люси не могла найти библиотечную книжку и носилась по дому с горькими слезами на глазах. Уилли должен был идти в сад и потому сидел в кресле и бубнил: «Не пойду в сад, не пойду в сад». Я знала, что он всё равно пойдет в сад и, мало того, прекрасно проведет там время, но его бубнеж, тем не менее, действовал мне на нервы.

Брюс прикрикнул на обоих. Я накричала на него за то, что накричал на детей. А потом для порядка сама наорала на детей. Уилли убежал. Я нашла его на крыльце за домом.

Он взглянул на меня:

— Грустно с вами. (Хотя он произнес это как «глустно».)

Я взяла его на руки, и он обнял меня за шею. Клянусь, каждый раз, когда этот ребенок прикасался ко мне, я чувствовала себя счастливой обезьяной, настоящим млекопитающим. Я обошла дом с ним на руках. Люси распевала песенку из мюзикла. Мы трое были командой. Брюс ушел на работу один, под дождем. Мне было его не жалко.

В конце концов Лиза остановилась на одном-единственном парне. Его звали Карл. Но у меня по-прежнему складывалось впечатление, что личность ее избранника не имела значения. Бедняга Карл. Он не знал, что ему предстоит стать террористом, не знал, что его выбрали за умение разрушать.

Мне позвонил друг из Нью-Йорка, которому, как мне, было почти сорок, и сказал, что наконец решил жениться. Я стала допытываться, кто невеста, и постепенно мы перешли к обсуждению семейной жизни в целом. За день до моей свадьбы почти десять лет назад я призналась этому самому приятелю, что выхожу замуж, потому что «секс потрясающий, и с ним есть о чем поговорить. Думаешь, этого достаточно?». Он тогда рассмеялся. «Да, — ответил он, — кажется, ты открыла секрет семейной жизни».

— Главное — ценности, — вещала я теперь, разговаривая с другом по телефону. — Чтобы брак удался, у вас должны быть общие ценности.

— Общие ценности? — растерянно переспросил он.

— Да, — отвечала я. — Одинаковые понятия о том, как растить детей, где жить, как тратить деньги, что такое хорошо и что такое плохо.

— Что такое хорошо и что такое плохо? — еще раз переспросил он.

— Да.

Он не сказал: господи, да это самое жалкое описание семейной жизни, которое я когда-либо слышал. Что с тобой случилось за эти годы? Вслух он этого не сказал, но я знала, что про себя он именно так и думает.

А сказал он вот что:

— А ты не считаешь, что вам просто должно быть вместе весело?

Брюс вернулся домой ненадолго, и мы с ноутбуками поехали в модное новое кафе с пончиками, которое недавно открылось. Вошли и увидели Лизу. На ней были высокие сапоги, юбка и свитер. Она выглядела ухоженной, как кошечка, уютно завернувшаяся во все красивое и вязаное. Я лет пять видела ее только в старом спортивном костюме — и вот, пожалуйста: сидит разряженная, как французская кинозвезда.

Она сидела за маленьким столиком на маленьком стульчике, высокая и стройная. Напротив сидел мужчина совершенно обычной внешности. Его пропорции больше соответствовали столу и стулу, чем Лизе. Он был похож на человека, только что узнавшего, что в жизни его ждет гораздо больше пончиков и секса, чем он рассчитывал.

— Привет, ребята, — как ни в чем не бывало поздоровалась Лиза.

— Привет, — ответили мы.

Она указала на своего спутника длинной ладонью:

— Это Карл.

«Знаю», — подумала я.

— Очень приятно, — проговорила я вслух. — Клер, а это Брюс.

Карл посмотрел на нас так, будто хотел, чтобы мы ушли. Брюс готов был сбежать оттуда прямо сейчас. Я чувствовала себя не в своей тарелке, но улыбалась безумной улыбкой. Одна только Лиза казалась безмятежной.