Обличитель - Рене-Виктор Пий

— Выпьем за Японию и порадуемся сооружению множества зданий из стекла и стали, которые прославляют и украшают этот благословенный архипелаг!

Мы выпили за индустриальное и коммерческое процветание Страны восходящего солнца. Некоторые из нас уже изрядно накачались, когда по знаку Аберо бледные лакеи распахнули двустворчатую дверь в одной из стен, чтобы впустить оркестр. У музыкантов были только духовые инструменты — наподобие тромбонов и охотничьих рожков. Музыка, заинтриговавшая меня в начале ужина, зазвучала снова, но на этот раз оглушительно громко. Аберо встал, хлопнул в ладоши и крикнул:

— Все в большой зал! Прошу!

Мы двинулись вереницей вслед за музыкантами, за нами — несколько бледных лакеев. Шли мы тем же длинным коридором, освещенным фиолетовым светом, только в обратном направлении, и наконец под грохот оркестра вступили в большой зал неправильной формы. Навстречу нам вышли женщины с высокими прическами, в длинных платьях, с суровыми лицами и пышными бюстами, затянутые в корсеты. Музыканты с еще большим жаром наяривали странный мотив в ритме то ли польки, то ли мазурки. К сожалению, у этой мелодии не было слов, и вдруг в порыве вдохновения я выступил вперед и окликнул Аберо, который двигался в объятиях пожилой, дородной матроны:

— Эй, номер пять, как жалко, что такая меланхоличная, пожалуй, даже роковая мелодия звучит без слов! А у меня в голове вертятся простые забавные слова. Хотите послушать?

— Отличная идея, номер семь! — с энтузиазмом подхватил Аберо. — Господа, — закричал он, продолжая кружиться, — номер семь сейчас будет импровизировать! Да здравствует номер семь!

Музыканты окружили меня, и я запел слова, которые в этот необычный вечер неожиданно родились в моей голове. Они подчинились ритму и слились с музыкой, словно она была создана для них. Тем, кто лечит меня и окружает заботами, да и вообще всем, кто когда-нибудь прочтет мои записки, я от души советую напевать эту песню в минуты подавленности и безотчетной тоски.

Ха-ха!Импортируем, экспортируем,производим и пакуем,продаем и растем,хвала тебе, свекла,хвала тебе, соя,слава, слава зерновым,кукурузе и пшенице,ура свинине и говядине.Импортируемлучшие куски:вырезку, и антрекот,и бифштекс, и филе,и баранью ножку,сеньор,и баранью ножку;экспортируембычий хвост, и хрящи,и грудинку, и огузок,суповое мясо, и зашеину,и постную лопатку,сеньор,и постную лопатку;ха-ха,да здравствует Восточное кладбище,да здравствует красотка «Россериз и Митчелл»,пышный бюст и жирный зад,пышный бюст и жирный зад.

Моя песня имела шумный успех. Припев подхватывали хором и лакеи с мучнистыми лицами, и затянутые в корсеты высокомерные матроны, и музыканты, и руководящие сотрудники нашей фирмы — их голоса гулко отдавались под сводами «Гулима». А когда эта бурная ночь закончилась шествием перед входом в здание «Россериз и Митчелл-Франс» на глазах у ошеломленного ночного сторожа, мы все еще продолжали петь, указывая на высокое здание из стекла и стали: «Здравствуй, красотка! Пышный бюст и жирный зад! Пышный бюст и жирный зад!»

Когда такси развозили нас по домам, занимался восход. День, который он предвещал, сулил нам много испытаний и тревог.

XIX

В десять часов утра меня разбудил телефонный звонок. Голова у меня трещала от жестокой мигрени, и я с трудом дотащился до телефона. Звонил Сен-Раме: он удивился, что меня нет на работе, и, довольно резко выразив свое недовольство, потребовал, чтобы я как можно скорее пришел к нему, ибо, подчеркнул он, в это утро произошли новые события. Я вяло запротестовал, ссылаясь на недомогание, но он довольно сухо перебил меня, велел быть у него в кабинете ровно в одиннадцать и повесил трубку, пренебрегая обычными формами вежливости. У меня оставался час — достаточно, чтобы привести себя в порядок и доехать, но явно недостаточно, чтобы рассеялись ночные пары, туманившие мне голову. Я проглотил таблетку от головной боли, принял почти холодный душ, выпил кофе и вызвал такси. Поджидая его, я пытался разобраться в собственных мыслях. Прежде чем предстать перед генеральным директором, очень важно было решить, как вести себя с ним. Надо подробно пересказывать все события этой ночи, или, наоборот, скрыть их, или дать в сжатом виде? Чем вызвано его неприкрытое раздражение по поводу того, что меня не было в девять часов? Ведь он знает: я человек добросовестный, преданный и по его же совету примкнул к мятежной группе. Такси прибыло без задержки, и всю дорогу я рассматривал эту проблему со всех точек зрения. Выходя из машины перед главным входом, я принял решение неукоснительно соблюдать официальную, узаконенную иерархию.

Головная боль моя прошла, и я почувствовал благотворное действие крепкого кофе. Я вошел в лифт, поднялся прямо на этаж генеральной дирекции. Сен-Раме тотчас принял меня. Но он был не один: Мастерфайс, Ронсон, Рустэв, Рюмен и два детектива уже находились в его кабинете, и все были явно возбуждены. Они бросали на меня укоризненные взгляды, должно быть потому, что на нашу фирму свалились новые неприятности, а директор по проблемам человеческих взаимоотношений нежится в постели, вместо того чтобы быть на своем посту.

Стол генерального директора был завален газетами и письмами, и из этой груды бумаг торчал свиток, перевязанный зеленой с черным лентой. Я понял, чем было вызвано нетерпение Сен-Раме, сухость и лаконизм нашего телефонного разговора. Появилось третье обличение.

Они знают, кроме всего прочего, что такое самофинансирование и самоорганизация. Ибо рядовые сотрудники и работники административного аппарата, не входящие в главный штаб, могут сколько угодно вопить и вызывать беспорядки — ни те, ни другие не имеют понятия об ответственности, лежащей на представителях генеральной дирекции наших предприятий, которые должны неусыпно следить за постоянной занятостью и выплатой заработной платы, без чего сотрудники и сотрудницы, их семьи — дети и старики — были бы обречены на голод и жили бы под угрозой великих бедствий. Наша эпоха отличается неблагодарностью по отношению к тем, кто, находясь в самом сердце предприятий, администраций и правительств, овладел сложнейшими теориями и труднейшим механизмом управления, породившими невиданный прогресс нашей цивилизации. Впрочем, эта неблагодарность проистекает из глубокого невежества, которое, вследствие странного парадокса, свойственно в наши дни огромному большинству людей. Вот почему полезно время от времени напоминать — если уж не объяснять — несколько важнейших понятий, которые являются основой счастливой жизни народов в нашу индустриальную эпоху. А понятия эти — «cash-flow», «staff and line» и «интегрированное управление». Миллионы рабочих, служащих, сотрудников среднего и высшего административного аппарата каждое утро вливаются в ворота и подъезды наших великолепных фирм, как будто иначе и быть не может, как будто — благодаря ежедневно повторяющемуся чуду или какому-то закону природы — эти стены, конторы, машины построены здесь по воле святого духа, чтобы предоставить им работу, заработную плату, оплачиваемый отпуск и массу других материальных и духовных радостей! Ни одной из этих женщин и ни одному из этих мужчин не придет в голову задать себе вопрос: что стало бы с этими стенами, с этими конторами, с этими машинами, с этой заработной платой и всеми благами без хорошего cash-flow, разумного staff and line и твердой системы интегрированного управления? А что думают о cash-flow работницы и работники, которые целый день слышат разговоры о нем, как они себе его представляют? В общем и целом они представляют себе, что cash-flow означает приток денег. Согласно этому определению, cash-flow в семейном бюджете, например, — это наличные деньги, которые остаются после того, как оплачены все расходы. Нет, вы только подумайте! Видите, куда нас заводит пресвятая вульгаризация! Будь это определением правильным, разве людям приходилось бы так долго изучать специальные научные труды и вводить понятие cash-flow в учебные курсы великих американских профессоров и их знаменитых немецких, японских и голландских последователей? Нет! По правде сказать, cash-flow — понятие более высокое и более неуловимое, и определить его может лишь тот, кто обладает безупречным опытом управления и врожденной способностью к современной высшей административной деятельности. Вот Анри Сен-Раме, наш генеральный директор, который, быть может, станет первым европейцем, поднявшимся на пост президента громадной американской и транснациональной компании, знает, что такое cash-flow предприятия. Да будет угодно небу, чтобы этот текст, несмотря на свою вынужденную сжатость, послужил примирению массы рядовых сотрудников, которыми управляют, с горсткой тех, кто ими управляет, хотя бы в том, что касается cash-flow. Итак, что же на самом деле знают о cash-flow те, кто управляет фирмой «Россериз и Митчелл»? Скажем так — они могут точно и откровенно ответить на следующие вопросы: Откуда берутся доходы компании? От продажи машин, которые она производит. На что идут эти доходы? Прежде всего, на оплату счетов от поставщиков. Затем на заработную плату рабочим, служащим, техникам и административному персоналу. Потом эти доходы служат для оплаты использованной энергии, горючего и т. д. Наконец, эти денежные средства служат для оплаты общих расходов. После чего оставшуюся сумму используют на покрытие амортизации и создание некоторых запасов. В конце концов остаются еще кое-какие деньги — это и называется прибылью. Кончаются ли на этом познания Сен-Раме? Ничуть не бывало. В его обязанности входит еще немало умственных упражнений. Что же он будет делать дальше? Он подсчитает эту прибыль и разделит на три части: одна пойдет на уплату налогов (вот откуда пошло выражение, часто непонятное рядовым служащим: прибыль до или после вычета налогов), вторая часть предназначается для акционеров, пайщиков и администраторов в виде тантьем и дивидендов. А что такое тантьемы? Сен-Раме это знает. Он знает, что это определенное чис* ло частей от известной суммы. А дивиденд? Ну что ж, дивиденд, или делимое, — это понятие, противоположное делителю. Это количество прибыли, или проценты, которые приходятся на долю каждого акционера. Чтобы получить ее, достаточно произвести деление, однако и это надо знать. Третью часть прибыли предприятие оставляет себе в виде резервов, которые в свою очередь делятся на резервы, определенные по закону, и на резервы, определенные уставом компании. Вот теперь мы приближаемся к cash-flow — к маленькому сердечку каждой компании, которое бьется внутри большого сердца. Мы только что говорили, что предприятие продало свои машины, получило выручку от этой продажи, оставило себе сумму, в которую вошли амортизация, стоимость запасов и нераспределенная часть прибыли, помещенная в резервные фонды. Эти деньги, эти звонкие монетки, которые предприятие никому не должно отдавать, — его собственность, оно кладет их в собственную кассу, и они служат источником самофинансирования. Это значит, что предприятие, не прибегая к помощи третьих лиц, к займам у банков или у частных кредиторов, сможет покупать новые участки, возводить новые здания, приобретать новые машины, финансировать исследования — короче говоря, инвестировать капитал. Вот что обозначается термином cash-flow. Это свободная сумма денег, находящаяся в полном распоряжении предприятия, положившего ее в свою кассу. Можно подумать, будто знания Сен-Раме о cash-flow этим ограничиваются, что уже было бы неплохо, но наш генеральный директор и его пэры знают еще больше, и в частности никто не сравнится с ними в умении разумно использовать свой cash-flow. Что же они знают еще, черт возьми? А вот что: они долго размышляли и спрашивали себя: каким образом наш cash-flow может принести человечеству максимальную пользу? И однажды, хлопнув себя по широким и выпуклым лбам, они ответили: увеличиваясь. Здесь не следует поддаваться первому впечатлению, будто ответ этот упрощает дело, ибо, по правде говоря, вовсе не обязательно отвечать именно так. Можно было бы сказать: уменьшаясь.