Ключ Сары - Татьяна де Ронэ

– Мы просто проверяем. Сейчас закончим с подвалом, а потом вы поедете с нами в Kommandantur.

Девочка делала все, что могла, стараясь ничем себя не выдать, ни единым движением, ни единым вздохом, пока луч метался над ее головой.

– Ехать с вами? – Жюль не мог опомниться от удара. – Но почему?

– Еврейка у вас в доме, а вы еще спрашиваете почему?

Потом вмешался голос Женевьевы, до странности спокойный. Она больше не плакала.

– Вы же прекрасно видели, что мы не собирались ее скрывать, лейтенант. Мы хотели только помочь ей выздороветь. И все. Мы не знаем ее имени. Она не смогла его назвать. Она была так больна, что не могла говорить.

– Моя жена говорит правду, лейтенант, – подхватил Жюль, – мы даже позвали врача. А если бы мы хотели ее спрятать, сами понимаете…

Повисла пауза. Девочка слышала, как лейтенант откашлялся:

– Именно так нам Гийемен и говорил. Что вы не прятали ребенка. Так он и сказал, наш добрый Doktor.

Девочка почувствовала, как над ее головой зашевелились картофелины. Она застыла как статуя, не дыша. В носу щекотало, ей хотелось чихнуть.

Она услышала голос Женевьевы, по-прежнему спокойный, ясный, почти жесткий. Такого тона она от нее не ожидала.

– А не желают ли месье выпить по стаканчику вина?

Картофелины перестали двигаться:

– Вина? Jawohl! [28]

– И немного паштета, чтобы лучше пошло? – продолжала Женевьева тем же тоном.

Солдаты двинулись в обратном направлении, поднимаясь по ступенькам. Люк с шумом закрылся. Девочка чуть не лишилась чувств от облегчения. Она крепко обхватила себя руками и позволила пролиться слезам. Сколько еще времени они оставались наверху, сколько еще времени звонко чокались, топали и громко смеялись? Вечность. Громогласный голос лейтенанта становился все веселее. Она даже слышала его утробную отрыжку, но Жюля и Женевьеву не слышала. Они все еще там? Что происходит? Было ужасно ничего не знать, только помнить о необходимости прятаться в этом подполе, пока один из стариков не придет за ней. К девочке вернулись силы, но она все еще не смела шевельнуться.

Наконец в доме стало тихо. Собака гавкнула разок, потом замолчала. Девочка напрягла слух. Неужели немцы забрали Жюля и Женевьеву? Неужели она осталась одна в доме? Она услышала сдавленные рыдания, потом дверца подпола со скрипом открылась. Жюль позвал ее:

– Сирка! Сирка!

Когда она добрела до них на затекших ногах, с красными от пыли глазами и мокрыми грязными щеками, то увидела совершенно убитую Женевьеву, уткнувшую в ладони лицо. Жюль делал что мог, чтобы утешить жену. Девочка беспомощно смотрела на них. Старая женщина подняла на нее глаза. Ее лицо внезапно совсем постарело, покрывшись глубокими морщинами. Это ужаснуло девочку.

– Твоя подруга, – пролепетала старая женщина, – они забрали ее. Она умрет. Я не знаю, куда они ее увезли и где будут держать, но она умрет. Они ничего не хотели слышать. Мы постарались их напоить, но они крепко держались за свое. Нас они оставили в покое, но Рашель увезли.

Морщинистые щеки Женевьевы были залиты слезами. Ее голова раскачивалась из стороны в сторону в приступе отчаяния. Она взяла руку Жюля и прижала к себе:

– Господи, куда катится эта страна?

Женевьева сделала девочке знак подойти и ухватила ее маленькую ручку своими старыми натруженными пальцами. «Они спасли меня, – повторяла себе девочка. – Спасли». Они спасли ей жизнь. Может, кто-то вроде них спас Мишеля, и Папу, и Маму? Еще