Племя - Павел Сергеевич Бутяев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глава 7
Пару дней спустя погода заметно ухудшилась. Над Светлоградом сгущались темные пушистые массы туч, напрочь отделявшие город от солнечных лучей. Обильные дожди казались нескончаемыми, на дорогах города образовались целые озера луж, многочисленные ручьи, движение которых издали напоминало мощные течения рек. Приближение зимы давало о себе знать, холода становились просто невыносимыми при такой влажности.
Шону приходилось работать гораздо больше, чем в первые дни. Многие люди не выдержали столь капризной погоды, заболевал чуть ли не каждый третий житель. К счастью, зачастую, это была обыкновенная простуда, вылечить которую не составляло труда, но если кто-то станет жертвой какого-нибудь вируса, то добром это, вероятно, не закончиться. Вадим вместе со своим парламентом изначально приказали Родригесу изолировать каждого заболевшего, но когда их количество перевалило за десятки и заменять рабочие место стало некем, то Шона вынудили прогнать из палат всех, кто еще был в силах ходить и дышать.
Шон работал с утра до вечера, затем его сменяла Вероника. Хотя Родригес и был профессиональным врачом, в надежные руки которого каждый доверил бы свое потрепанное здоровье, но Вера имела удивительное свойство, которое так сильно шло вразрез с прочими нравами светлоградчан. К каждому пациенту она относилась как к родному ей человеку. Шон замечал, как она склоняла свое маленькое личико над больными, слегка дотрагиваясь до их лба, и ее лицо, по-прежнему такое спокойное и отчасти замкнутое, озарялось умиротворенной тишиной, но в этих красивых зеленоватых глазах проглядывалась тоска и сожаление. Шон не раз замечал ее грусть, когда из больницы забрали всех больных, заставили их работать. Труд у большинства из них был тяжелым, потому Вера относилась к этому приказу Вадима с таким негодованием, что Шон даже не узнал эту девушку в ту минуту, когда она высказывала ему все, что думала о местном правительстве. В том порыве ярости она превратилась из невозмутимой и замкнутой девушки в эмоционального, возбужденного до безумия от такой несправедливости оратора. Шон пытался всячески поддержать ее, соглашался с каждым мнением, из-за чего та стала считать его своим лучшим другом. Однажды Вера высказал свое мнение насчет Светлограда в целом. “Омерзительный рай, но на большее пока рассчитывать и не стоит”. Трудно было подобрать более точно описание этого места. Но у Родригеса, а скорее у Розы, сейчас была проблема гораздо более волнующая.
В очередной тоскливый вечер, когда дождь вновь барабанил густыми каплями по окнам, Шон отдыхал от работы, лежа на одном боку и бессмысленно рассматривая цветочный узор на обоях. Вычурные закорючки расплывались в его глазах, он даже начал было засыпать. В дверь постучали. Этот настойчивый приглушенный стук Шон узнавал каждый раз: именно такой звук создавали легкие движения кисти Розы Андерсон. Оторвавшись от цветочного узора, который все еще маячил перед глазами, точно галлюцинации, Родригес открыл дверь. Да, за порогом стояла укутанная в огромную мешковатую куртку, на пару размеров больше необходимого, дама, длинные и такие светлые, точно сияющие, волосы которой осторожно стекали по ее плечам. Ее взгляд сейчас был очень мрачным и даже злым, что не на шутку напугало Шона. Попытавшись улыбнуться, чтобы немного разрядить напряженную обстановку, у девушки вышла лишь странная гримаса, потому она вновь приняла серьезный, грустный вид. Родригес позвал Розу на кухню. Сняв с себя куртку и свое пальто, она уселась за стол напротив Шона, и выражение лица ее сильно переменилось. Нескончаемая тоска испарилась, и в глазах блеснула ненависть и злость. Казалось, что сейчас она закричит. Шону стало совсем не по себе, и только хотел он что-то ей сказать, как девушка резко воскликнула, и ее сладкий голос превратился в буйные раскаты грома.
— Поздравь, теперь я безработная! — по интонации Родригес сразу понял, что в этой беде виновата не Роза, либо свою вину она признавать не желает. — Нашего театра теперь нет! Глупо было надеяться на подобную работу. О чем я только думала?
— Роза, — пытался утихомирить ее Шон. — Пожалуйста, расскажи все спокойнее.
— Ладно… ладно. Сегодня к нам пришел Вадим. Осмотрел театр, похвалил нас, а затем просто приказал вынести все листы со сценариями, книги и плакаты. Знаешь, зачем? Зима, видите-ли, наступает, холод, нужно что-то для растопки. Моя книга тоже скоро превратиться в пепел. Да, да! — закачала головой Роза, увидев недоумевающий взгляд Родригеса. — Да, та самая книга, которую я писала по памяти все эти дни!
Затем воцарилась тишина. Шон даже и не знал, что сказать, как поддержать, ведь все слова абсолютно бессмысленны. Он просто молчал, смотрел то в окно, то на Розу. Ее полные обиды влажные глаза блестели, она посмотрела куда-то в сторону, моргнула, и по ее щеке медленным ручейком скатилась одинокая, еле заметная слеза.
— Знаешь, к черту это все, — проговорила она это без того дикого энтузиазма и возбуждения. Очень тихим и точно больным голосом. — Меня скоро выгонят или пустят в расход.
— Не говори ерунды, мы найдем тебе что-то.
— Ерунды? Шон, посмотри на меня. Разве я что-то умею, кроме своей этой писанины? Я никогда не видела для себя ничего другого, у меня нет талантов, знаний, однажды я просто нашла то, на что готова тратить свое время, то, в чем я видела свою жизнь. А теперь той жизни нет, нам стали нужны лишь материальные потребности. Оно и ясно. На что я могла надеяться? Как же глупо…
Роза быстро встала со стула и подошла к окну. Было неясно, куда она смотрит: то ли на стекающие капли проливного дождя, то ли на тощие деревья, а может в пустоту, которая теперь кажется Розе всей жизнью. Это самое страшное и самое глупое переживание человека. Ведь, очень часто, то, что кажется нам тупиком, концом нашего пути, что делает нас бессильными
