Золотое на чёрном. Ярослав Осмомысл - Михаил Казовский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Слышу… - очень слабо проговорила старуха.
- Видишь ли Ростислава, что доводится племянником Осмомыслу?
- Вижу…
- Долго ли скитаться ему?
- Очень долго. Почитай что цельную жизнь…
- Стает ли он князем в Галиче или же в других землях?
- Нет, не станет. Токмо у других князей служить будет.
- Много ль проживёт он на свете?
И опять колдунья не ответила на главный вопрос.
- Мамушка Арепушка, - в третий раз произнесла Настя, - слышишь ли меня?
- Слышу, слышу…
- Видишь ли Олега Настасьича, сына моего дорогого?
- Вижу…
- Вырастет ли в здравии?
- Вырастет, вестимо…
- Станет ли он князем в Галиче или же в других землях?
- Станет… обязательно станет…
- Много ли прокняжит?
- Нет, немного, меньше полугода…
- А потом? Отчего оставит престол?
Старая женщина скрючилась, начала подёргивать шеей, бить руками и ногами в крышку стола. Испугавшаяся правнучка Чарга шлёпнула её по темечку, чтобы вывести из самогипноза, но уже было поздно. У Арепы начались предсмертные судороги и удушье. Изогнувшись и ударившись затылком о твёрдое, чародейка затихла. Как ни звали её по имени, как ни тормошили, - к ней сознание больше не вернулось. Настя, плача, целовала покойницу и молила простить их всех. А подняв зарёванное лицо, с ненавистью сказала:
- Сё Андроник виновен. Ты пошто заставил няньку гадать?
- Мы ж не думали… - принялись оправдываться мужчины. - Разве ж кто желал ея смерти?
- Убирайтесь, слышите? Дайте мне одной попрощаться!..
Удручённые Ярослав, Чаргобай и Андроник вышли на крыльцо. Ночь стояла тёплая, звёздная, безлунная. Где-то между брёвен стрекотал сверчок - тонко, жалобно, вроде бы оплакивал половчанку-волшебницу.
- Жаль несчастную, - сокрушённо сказал галицкий правитель, - добрая была и весёлая, с Настеньки пылинки сдувала…
- А однако же кое-что поведала любопытное, - отозвался Комнин. - Будто бы добьюсь императорства… Ха! Занятно!
- А меня, судя по гаданию, ждёт нелёгкая доля, - сумрачно вздохнул сын Ивана. - Княжить, вишь, не стану…
- Так ещё неизвестно, что слаще - княжить иль не княжить, - бросил Осмомысл. - Средь князей истинно счастливых людей немного… Про Настасьича тоже напророчила странное: коли станет княжить, стало быть, Володька помрёт? Али отречётся? Ох, тревожно мне, друзи, боязно!..
Во дворе у кого-то залаяла собака, ей ответила вторая и третья. Но потом всё смолкло. И Тысменица, и Галиция погружались в сон. Надо было набраться сил, чтобы выдержать все дальнейшие испытания.
4
Главным врагом Ярослава в то нелёгкое лето сделался, как ни странно, византийский император Мануил I Комнин. Надо сказать, что его сестра Елена, изгнанная Андреем Боголюбским из Суздаля и переживавшая за судьбу своей дочери, Ольги Юрьевны, поливала зятя почём зря. А к самой сестре Мануил отнёсся очень нежно: поселил её с дочерью и младшим сыном у себя во дворце, старшим же её сыновьям выделил во владение несколько византийских городков в среднем и нижнем течении Дуная. И прислушивался к тем оценкам, что она давала галицкому князю.
Тут ещё пришли два недобрых для императора известия. Первое - о готовящемся бракосочетании Евфросиньи Ярославны с Иштваном III, упрочающем союз между Венгрией и Галицией. И второе - о прекрасном приёме, что оказан был Ярославом Андронику Комнину, убежавшему из башни Анемы. Этого стерпеть Маниул не мог.
Посоветовавшись с сестрой и своим помощником - евнухом Фомой, он отправил в Киев своего посла, близкого родича, чтобы тот уговорил великого князя не поддерживать Галич и Венгрию в случае войны с Византией, сохраняя нейтралитет. Князь, польщённый столь высоким визитом и богатыми, ценными дарами, с радостью согласился выполнить все условия.
Далее правитель Константинополя вызвал к себе из Австрии герцога Генриха Язомирготта (тот был женат на племяннице Мануила) и послал его с аналогичной миссией к Фридриху Барбароссе, императору Священной Римской империи. В эту империю входили Германия, часть нынешней Швейцарии и Север Италии. Герцогу также удалось заключить соглашение - если и не поддерживать Византию открыто, то и не сражаться на стороне её недоброжелателей.
В-третьих, глава Царь-града снарядил посольство к самому Осмомыслу, предъявив ему следущие требования: а) не поддерживать Венгрию в её войне с Византией; б) разорвать помолвку Евфросиньи и Иштвана; в) возвратить Андроника на родину.
Состояло посольство из двух византийских митрополитов - Дионисия и Григория. Прибыли они в конце августа 1165 года и остановились в покоях старого епископа галицкого Кузьмы. Тот отправился во дворец к князю, чтобы доложить обстановку. Но навстречу ему вышел Кснятин Серославич и сказал, что владыка не принимает, так как нездоров и находится у себя в одрине.
- Что такое с их светлостью? - испугался церковный иерарх.
Оглядевшись по сторонам, не подслушает ли кто из челяди, и понизив голос, первый из бояр вопросил:
- Ты не знаешь разве?
- Нет, не ведаю, истинно не ведаю! - и перекрестился.
- Тимофей донёс, будто бы Настасья спуталась с Андроником.
У епископа перехватило дыхание:
- Да не может статься! Ведь такая присуха у них была…
- Получается, что сплыла…
- Слава Богу! Может, образумится Ярославка-то, проклянёт сию ведьму половецкую и вернётся в лоно семейства?..
- Надо уповать. А пока света Божьего не видит, плачет и не ест ничего. Страшно поглядеть.
- Хорошо, хорошо, пусть покается. Поблудил - ответь. За грехи-то положены муки да терзания. - Он огладил совершенно белую бороду, покачал головой в синем клобуке и продолжил: - Лишь бы смертоубивство не учинил по глупости.
Кснятин криво усмехнулся:
- Ой, какое смертоубивство! Нешто он способен на сё? Прежде чем букашку прихлопнуть - трижды повздыхает да передумает. А Настасью он любит, несмотря на измену.
- Но Андроника теперь вышлет. Собственно, посольство за сим и прибыло.
- Вероятно, вышлет, - согласился вельможа. - Остальные претензии Мануилки вряд ли выполнимы. Мы ж уже отправили нашу дружину во главе с Избышкой - драться на стороне унгров супротив греков. Там и половцев ещё - видимо-невидимо вместе с нами… Да и Фросю не вернёт, знамо дело. Коль уже сговорено…
- Жалко, жалко. Нам с Царём-градом воевать не пристало. Мы ведь православные, веру приняли по греческому канону. С латинянами-унграми русским не по пути.
А боярин же только отмахнулся:
- Я твердил Ярославу много раз. У него одно на уме: «Иеропия, Иеропия»! «Унгрия да Ляхия»! Срамно слушать… Но теперь, ежели расстанется с Наськой да помирится с Ольгой, Мануилковой племянницей, может быть, одумается, переменит взгляды.
- Помоги Господь! Мы молиться станем за сё. А уж ты, Кснятинушка, подсоби встрече Ярослава с митрополитами. Ить они послание к нему привезли от его императорского величества…
- Постараюсь, отче.
Да, вначале Осмомысл не поверил сообщению Тимофея об измене Настеньки и, схватив его за грудки, чуть не задушил, повторяя: «Врёшь! Не может быть!» Тот хрипел и боясился: «Истинно, поверь! Вся Тысменица уже знает… Над тобою смеются…» Князь обмяк, сморщился, затих. Глядя вдаль, в окно, сам себя спросил: «Что ей не хватало, дурёхе? Нешто я любил ея мало?» Тимофей, поправляя вылезшую из-за пояса рубаху, сокрушённо ответил: «Может быть, и мало. Бабы - существа непонятные. Сами зачастую не ведают, что хотят. Сладкого объевшись, наслаждаются горьким. Всё у них не так, как у нас, мужей…» - «Может, возжелала стать императрицею? Так Андроник женат…» - «Мало ли чего ей наплёл!» Галицкий правитель голову откинул назад, смежил веки и проговорил одними губами: «Настя, Настя! Как же ты обидела меня больно… отплатила злом на добро… Никогда не смогу простить - никогда, никогда…» - и заплакал. А его слуга и товарищ подумал: «Сможешь, к сожалению. Приползёт, покается - и простишь».
Целую неделю пролежал он пластом, никого не желая видеть, ни о чём не желая слышать и отказываясь от пищи, только воду пил. Но к концу недели кое-как опомнился, съел овсяной каши и позвал к себе Серославича для доклада. Выслушав его, а особенно - о посольстве из Византии, повелел позвать двух митрополитов, чтобы получить от них послание императора.
Встреча состоялась день спустя. Ярослав уже во многом воспрянул, хоть и выглядел довольно бледным, говорил приветливо, потчевал приезжих гостеприимно. Те отметили его дружелюбие и учтивость, совершенное отсутствие спеси, тонкие замечания по соотношению сил в Европе и по интересам Галиции в этой связи. «Если Его Величество не гнушаются заключить союз с бусурманами-сарацинами, то сам Бог велел не вести войну с братьями-христианами - будь то латиняне унгры, будь то православные мы, - говорил им русский. - А тем более что я родственник Комнинов - через Добродею-Ирину и Ольгу Юрьевну. Мы с последней были в ссоре, но в ближайшее время сможем замириться и восстановить разрушенную семью». Прочитав письмо византийца, писанное по-гречески, собственными глазами и поняв его совершенно без переводчика (это обстоятельство также удивило Дионисия и Григория), Осмомысл сказал:
