Заговор против мира. Кто развязал Первую мировую войну - Владимир Брюханов

Вообще практиковавшаяся этика в международной политике была совершенно различной при Александре II, Александре III и Николае II.

Александра II можно было справедливо обвинять в лицемерии – его дела нередко расходились с его словами, но это, скорее, было его бедой, а не виной: и он, и его супруга Мария Александровна вроде бы вполне искренне верили в бескорыстность российской внешней политики; что поделаешь, если бескорыстие и политика – субстанции практически взаимоисключающие! Но подобная наивность не украшает государственных деятелей, и поневоле, повторим, вызывала подозрения в лицемерии.

Александр III был предельно прям и груб, и его внешнеполитическим акциям и заявлениям можно отказывать в наличии ума и такта, но ни лицемерие, ни цинизм никак не могут применяться для их характеристики.

Николай же II четко внес в свою внешнюю политику принципы предельного цинизма завоевателя и агрессора – и никакие миротворческие акции (включая инициативу Гаагской конференции по разоружению) не могли развеять такого впечатления, а, наоборот, еще и усиливали подозрения в лицемерии и тайных умыслах, в чем напрямую обвиняли Николая его недоброжелатели – и в России, и за рубежом.

С китайской правительственной делегацией, также прибывшей на коронационные торжества, был заключен тайный оборонительный союз. Именно тогда и было достигнуто соглашение о строительстве КВЖД – от Читы до Владивостока через китайскую территорию[329].

С этого времени началось, однако, и достаточно активное сотрудничество России с Германией и Францией по внедрению в Китай – вопреки букве и духу новейших российско-китайских соглашений. Такой непроизвольный политический альянс едва не разрушил основную сюжетную линию, ведущую к Первой Мировой войне.

И в это же время, с августа 1896 по февраль 1897 года, едва не разгорелся новый военный конфликт между Россией и Турцией.

В августе 1896 вновь произошла резня армян в Константинополе, охватившая в последующие месяцы все территории Турции, населенные армянами. Счет жертвам снова пошел на сотни тысяч.

С этой историей связано появление на политической арене знаменательного персонажа, сыгравшего заметную роль при разжигании Первой Мировой войны, а затем и при свержении царского режима – Александра Ивановича Гучкова.

Московский купеческий сын, родившийся в 1862 году, питомец четырех университетов (Московского, Берлинского, Тюбингенского и Венского), неутомимый искатель приключений, бретер и интриган, как раз теперь дебютировал и в международной, и во внутренней политике. Вместе с братом Федором Гучковым он совершил путешествие по Турции, объехав вилайеты[330], наиболее охваченные расправами над армянами – Ванский, Битлисский, Эрзерумский, и составил описи и свидетельские показания о совершенных преступлениях[331].

Эта миссия сыграла немалую роль в консолидации общественного мнения и в России, и за рубежом, что в определенной степени повлияло и на официальную политику европейских держав, дипломатическое вмешательство которых заставило турецкое правительство несколько умерить проводимую политику геноцида.

Совсем иное путешествие совершал в это же время антипод Гучкова – сам Николай II. Именно тогда произошел вояж молодых русского царя с супругой по Европе; их встречали повсюду с любопытством, восхищением и восторгом. Одновременно за кулисами происходили и политические консультации в связи с событиями в Турции.

Царская чета побывала в Вене, в Германии (Николай присутствовал на армейских учениях, продемонстрированных Вильгельмом в районах, прилегающих к границам Русской Польши), в Дании, во Франции, где массы людей участвовали в манифестациях, демонстрировавших дружбу России и Франции.

Робкий протест князя В.П.Мещерского (пытавшегося с переменным успехом быть советником императоров Александра III и Николая II) против печальных перспектив русско-французского сближения привел к приостановке издания его «Гражданина» на три недели[332].

Кроме того, царь и царица побывали и в Глазго – в гостях у бабушки Виктории. Консультации с англичанами и сыграли решающую роль в формировании ближайших внешнеполитических планов Николая II.

Во-первых, англичане по-прежнему решительно возражали против желания русских обосноваться на Босфоре[333].

Во-вторых, англичане вовсе не возражали против защиты армян от турок – и предлагали создать на турецкой территории автономную Армению.

При энергичных действиях русских и англичан и сочувствии всей остальной Европы к избиваемым армянам, этот план носил вполне реальный характер и мог кардинально изменить всю последующую судьбу армянского народа, предотвратив массовое истребление армян и окончательное изгнание их остатков из Восточной Турции во время Первой Мировой войны (а из Западной – по завершении этой войны).

Но такой хэппи-энд армянского вопроса вовсе не привлекал ни царя, ни его дипломатов: радикальная порча отношений с Турцией, от которой отрезался бы значительный кусок территории, происходила бы в данном случае в интересах не России, а нового национального формирования.

Печальный опыт подобного бескорыстия уже имел место в недавние времена: «Нам не нужна вторая Болгария»[334] – прямо заявил князь А.Б.Лобанов-Ростовский[335] английскому послу в Петербурге.

К тому же англичане, готовые щедро распоряжаться тем, чем не владели и что им вовсе не было нужно (а скудная природными условиями Армения, лишенная богатых запасов полезных ископаемых, не привлекала и не привлекает по сей день ничьих алчных интересов), предлагали комбинацию, которая заведомо поставила бы в обозримой перспективе проблему воссоединения армян, оказавшихся по разные стороны русско-турецкой границы.

Такая постановка вопроса заметно шокировала царя и его клевретов, и привела к очень характерным изменениям русской политики на Кавказе!

С назначения в декабре 1896 года главноначальствующим на Кавказе князя Г.С.Голицина развернулась более чем семилетняя эпопея, не имевшая до того прецедентов в истории российского правления в Закавказье.

Как известно, армяне и грузины, спасаясь от угрозы истребления со стороны мусульман, добровольно и по собственной инициативе стали подданными российской короны в XVIII столетии – это и послужило причиной и поводом последующего покорения Кавказа: Россия пробивала твердую дорогу к новым владениям через территории, заселенные мусульманами.

Теперь вдруг армяне подверглись самым притеснительным мерам уже со стороны русских властей – против армянского языка и религии, сохранявшей церковную независимость от русского православия. Усилилось давление и на Грузинскую церковь и на все проявления грузинского патриотизма, вызывая соответствующую реакцию и культурных, и некультурных слоев местного населения.

Посеешь ветер – пожнешь бурю: в числе молодежи, воспитанной этой насаждаемой сверху обстановкой нетерпимости и возмущений, оказался и юный семинарист Сосо Джугашвили!

Венцом тогдашних гонений стала несколько позже деятельность министра внутренних дел В.К.Плеве (любимого политического деятеля Елизаветы Федоровны, как будет рассказано ниже), инициировавшего закон от 12/25 июня 1903 года о секуляризации церковных имуществ армяно-григорианского духовенства[336]. Поскольку все начальные школы в Армении были церковно-приходскими, то означенная мера наносила колоссальный удар по всей системе обучения грамоте на армянском языке; это был совершенно недвусмысленный курс на принудительную русификацию.

Сопротивление, оказанное армянами, носило дружный массовый характер.

Поскольку терроризм к этому времени был уже прекрасно освоен армянами на турецкой территории, то теперь с армянским терроризмом предстояло ознакомиться и русским властям, многие представители которых оказались жертвами покушений – в том числе главные начальники местной администрации. Сначала был убит Андреев – вице-губернатор Елизаветпольской губернии, а затем, 14/27 декабря 1903 года произошло покушение на самого князя Г.С.Голицына[337]; он был тяжело ранен и вскоре бесславно покинул Кавказ.

В конце концов дискриминационный закон был отменен – в ходе всех прочих вынужденных уступок, на которые должно было пойти царское правительство в 1905 году[338].

Николай II, решивший повернуться спиной и к Константинополю, и к армянам, сделал осенью 1896 года публичное заявление: «Я теперь вовсе не думаю о Константинополе, все мое внимание обращено на Китай»[339]. Тем не менее не все сразу из высших дипломатов и военных последовали этой недвусмысленной директиве; главное же было в том, что и самому Николаю его собственные слова не были указом.