Шкатулка воспоминаний - Аллен Курцвейл

Плюмо вслух поинтересовался, а разве не могли ей дать такое прозвище после того, как открылись ее необычайные способности, но Ливре не принял вызова. У Клода имелись свои сомнения на этот счет, в конце концов его старшую сестру звали Фиделита.[76]

Ливре медленно продвигался вперед. Когда один язык исчерпал себя, он перешел к другим. Латынь, греческий, халдейский, древнескандинавский, английский – ему было все равно, лишь бы список имен рос. После истории о сбившемся с пути священнике Ду Сине Ливре начал приводить примеры из медицины, цитируя работы Кокберна о сифилисе, Смелли – об акушерстве и Бэтти – о слабоумии. Он все говорил и говорил, пока скучающие гости не начали выражать свое беспокойство. Один из писак теребил брюки, юрист выбивал ногой ритм, известный только ему самому. Двойной подбородок опустился, пальцы зашевелились, очки соскользнули с маслянистого носа полусонного типографщика. Мадам Хугон теребила локон волос и задавалась вопросом, когда же список имен подойдет к концу.

Как оказалось, не скоро. «Книга судного дня» с перечисленными в ней совпадениями имен подошла к концу, лишь когда Ливре дошел до случая своего ученика, Клода Пейджа.

– Никто не смог бы справиться с этой работой лучше! – провозгласил лектор. – Кстати, совпадение не только в его фамилии. Судьбоносная Неизбежность и в его имени! Клод, покажи им свое уродство.[77] – Ливре поднял руку юноши, чтобы подтвердить сказанное. – Такие физические недостатки уже успели стать традицией, вспомните хотя бы императора Клавдия или того горбатого дурачка Клаудио! Нелепость и уродство предопределены судьбой одной половине моего ученика, зато второй его половине уготована лучшая участь, она – его спасение! Как я часто говорю, чем был бы мой книжный магазин без страниц?

Ливре закончил. Последовали бурные аплодисменты. Чтобы Ливре не слишком зазнавался, аристократ решил вмешаться:

– А что вы скажете на это: лучшего лондонского механика зовут Мерлин!

– О, ну конечно же! Ведь это волшебник за работой!

Наступил отличный момент для перехода к другой теме, интересовавшей Клода, но, естественно, этого не произошло. Перед тем(как уйти, Плюмо пригласил Клода зайти в какой-нибудь кабак и просидеть там до утра. Юноша отказался, помахав другу на прощание. Мадам Хугон подождала, пока уйдут все гости, и отвела книготорговца в сторону.

– Господин Ливре, у вашего ученика редкий дар. Пока вы отсутствовали, он был очень внимателен ко мне. Я бы хотела еще большего внимания с его стороны. Мне нужны книги из Коллекции за Занавеской. Можем ли мы договориться? Могу я рассчитывать, что ваш ученик будет сам выбирать мне книги? Я заплачу.

– Конечно, мадам.

Она ушла так же, как и пришла, с сумочкой на одной руке и эскортом на другой.

Ливре повернулся к Клоду:

– Надеюсь, ты наконец понял, что твоя судьба – быть здесь, а не заниматься механикой. Ты можешь навсегда забыть о той лекции! – Флегмагорл сплюнул. – У тебя есть и более важные дела. Теперь тебе предстоит служить своей госпоже.

31

Мадам Хугон брала по одной книге из Коллекции за Занавеской каждую неделю. Она определила четкие условия соглашения. Клод должен был выбирать книги и каждую пятницу приносить их к ней домой. За эту услугу, а также за ряд других услуг, на которые она рассчитывала, мадам Хугон платила Ливре в три раза больше, чем за обычный прокат, хотя расценки «Глобуса» и так были очень высокими (в связи с философской природой предлагаемого материала). Патронесса никогда не объясняла своего интереса к порнографии, да такого условия и не было в договоре. Когда Клод вежливо спрашивал об этом, она отвечала, что обстоятельства супружеской жизни заставляют ее читать подобную литературу. Больше Александра ничего не говорила. Клод довольствовался теми словами, что Ливре произнес в Турне: «Мадам Хугон не в состоянии выполнять супружеские обязанности».

Каждый четверг Ливре позволял Клоду выбрать предмет чтения для мадам Хугон. Юноша выбирал очень внимательно. И «перлы» всегда были у него под рукой. «Никогда не бери книгу, которая может быть расценена как слишком откровенная». Доверяясь Ливре, Клод завернул «Историю дочки шляпника».

– Вам должно это понравиться, – сказал Клод, представляя книгу мадам Хугон. Книжка была скучной и более сдержанной, нежели та, которую патронесса заказывала впервые. В ней описывалось несколько сцен с поцелуями украдкой и одна сцена с объятиями на черной лестнице, не больше.

– Жаль, – сказала патронесса, когда возвращала книгу, – что ожидания главной героини не оправдались.

Клод не знал, как понимать сказанное. Он молча передал ей очередной любовный роман. Через три недели мадам Хугон выразила нетерпение по поводу историй о безответной любви.

– Разве ты не можешь обеспечивать меня более откровенными предложениями? Разве ты не можешь делать чуть больше для удовлетворения моих желаний?

Двусмысленность подобных высказываний смущала Клода. Он нервно выискивал на книжных полках все более откровенные и непристойные книги, приглашая патронессу в мир сельских шалостей и взглядов украдкой. Он принес ей «Эротические наставления» Аретино, классику жанра «Школа Венеры», переизданную Ливре при помощи секретного пресса братьев Жак, самые откровенные религиозные подборки: «Мария в монастыре», «Влюбленная аббатиса», «Анатомия французской монахини», и две книжки, напечатанные специально для Ливре, которые он давал только самым лучшим и надежным клиентам: «Любовь Зео Кинизаля» и «Король кофиронов», а также «Эротическую Библию» Мирабо. Ливре, волнуясь за свою репутацию, отметил, что сам Мирабо не писал этой книги, а заказал ее одному писателю.

Ни одно из этих развратных повествований не удовлетворило требований мадам Хугон. Клод фантазировал на тему источника ее расстройства, однако действовать отказывался. Никакие побои не заставили бы юношу приблизиться к женщине, пленившей его. Клода смущали нерушимые сословные барьеры. Через три месяца подобных отношений мадам Хугон решила заявить о своих намерениях. Она использовала свое искусство обольщения в двух целях: из спортивного интереса и ради удовлетворения сексуальных потребностей. Начала она с того, что просила Клода вслух зачитывать отрывки из взятых напрокат книг. Мадам Хугон рассчитывала, что вокальное воспроизведение порнографических сцен пробудит в нем желание. Когда Клод читал известный диалог между Тулией и Октавией или отрывок из «Дела о совращении, или Последние судебные тяжбы в Париже против аббата Руе, изнасиловавшего сто тридцать три девственницы, написанное им самим», его голос дрожал.

Только ему все равно не хватало смелости, чтобы проглотить наживку. Это заставило мадам Хугон удвоить прилагаемые усилия. На следующий день она вернула иллюстрированную книжку без одной страницы, вырезав из нее эротическую гравюру. Получив несколько палок от Ливре, Клод побежал к мадам Хугон, чтобы взыскать с нее полную стоимость книги.

– Мадам, я обнаружил, что в книге не хватает гравюры. Вы последняя ее брали.

– А что за гравюра? – Александра не казалась удивленной, но и не предлагала возможных вариантов, куда могла подеваться картинка.

– Если мне не изменяет память, это та самая гравюра, где принцесса занята пикантной беседой с придворным пажом.

– А-а, под нижней юбкой? – Мадам Хугон потянулась к собственному платью.

– Да, под ее нижней юбкой. – Клод покрылся испариной. Юноша не знал, то ли он играет роль строгого блюстителя нравов, то ли действительно им является.

– Как же это получилось? – спросила патронесса.

– Что?! – Клод запнулся.

Патронесса задала вопрос по-другому:

– Как она могла пропасть?

Клод указал на торчащие нитки, которые выдавали отсутствие страницы.

– Ее вырвали, мадам. Вырезали.

Мадам Хугон позвала служанку. Та внесла в комнату горшок, полный дорогих фиалок – любимых цветов патронессы. Две женщины удалились в смежную комнату. Клод услышал пощечину, после которой хозяйка чересчур строго отчитала девушку. Клод не сомневался, что все подстроено и никто никого не бил – звук был больше похож на хлопанье в ладоши, нежели на пощечину. Мадам Хугон вернулась в комнату и извинилась. Александра попросила Клода подождать, пока она напишет продавцу книг записку, где спросит у него о стоимости поврежденной книги. Затем патронесса вручила ее Клоду. Будучи дома, она не надевала перчаток, а Клод, когда убегал из «Глобуса» по поручениям, снимал свои. Пока записка переходила из рук в руки, пальцы ученика и мадам Хугон впервые соприкоснулись. Клоду показалось, нет, он был уверен, что мадам на секунду задержала его руку. Конечно, этот жест казался невинным по сравнению с чтением вслух отрывков из взятых напрокат книг. И тем не менее теперь Клод убедился в том, что подразумевалось с самого начала.