Они под запретом (СИ) - Салах Алайна

— О-о-о, чувствую, если мы когда-нибудь соберемся поехать на горнолыжку вместе, нам будет чем заняться, — смеется Луиза.

Я смотрю на Арсения. Мой личный оберег спокойствия, мое счастливое настоящее, с которым легче не оглядываться на прошлое. Наполненность, появившаяся внутри меня благодаря ему, не позволяет принимать все остальное слишком близко к сердцу.

— Раз уж все сегодня собрались, можно Новый год обсудить, — отчим окидывает стол цепким взглядом. — Так. У тебя, Луиза, планы какие?

— Пока сложно сказать, пап, — сестра неопределенно пожимает плечами, но по ее беззаботному виду становится ясно, что скучать в эти праздники она явно не собирается. — Я чуть позже дам знать.

— Если что — приводи своего Михаила, — усмехается отчим. — Не выгоним.

Я готова победно улыбнуться тому, что даже Петр в курсе отношений сестры, но в этот момент он задает вопрос Арсению, и моя улыбка меркнет.

— А вы с Инессой как? Тридцать первого заглянете?

Луиза застывает с чашкой в руке, Арсений откладывает приборы. Я немею. Воздух за столом стремительно сгущается. Даже Лена, поддавшись общей атмосфере, выпрямляется и быстро перемещает взгляд с Арсения на Петра.

— У Инессы не получится.

— А чего так? — голос отчима меняется, становясь озабоченным и немного растерянным. — Повздорили, что ли?

Я опускаю глаза. Петр переживает за их союз. И дело не столько в родстве с именитой семье Инессы, а в том, что он хочет счастья для своего любимого сына. Его тон — взволнованный, но не требовательный, убеждает меня в этом.

— Нет. Давай после ужина поднимемся к тебе. Нужно будет обсудить кое-что.

— Что за тайны мадридского двора такие? Заинтриговал. Если ты поел, можем и сейчас подняться.

Мои ладони, спрятанные под стол, вспотели настолько, что могут оставить следы на джинсах. Мне вдруг отчаянно хочется наплевать на всех присутствующих, подойти и обнять Арсения. Совсем недавно я мечтала избежать подобного разговора, а сейчас кажется несправедливым, что Арсению придется переживать его одному. Нас ведь это обоих касается. Я хочу быть с ним рядом. Я хорошо помню, что в гневе Петр может быть очень грозным.

Не дожидаясь ответа Арсения, отчим поднимается из-за стола. Становится ясно, что оттягивать разговор до конца ужина он не собирается. Арсений вытирает руки салфеткой и встает за ним следом. Бросает короткий взгляд на меня, после чего разворачивается и, не дожидаясь отца, идет к лестнице.

— Вы пока чай попейте, ладно? — Петр касается плеча Лены, треплет макушку Луизы. — А ты организуй.

Мужчины уходит и за столом повисает тишина. Едва ли Лена до конце понимает, в чем дело, но тоже выглядит взволнованной. Мы с Луизой, не сговариваясь, отодвигаем стулья, бросаем друг другу ничего не значащие любезности: «сиди, я сделаю», «нет, ты сиди». Как итог, на кухне мы оказываемся вместе.

Я трясущимися руками открываю шкафы в поисках заварки, Луиза ставит чайник. Перед глазами маячит картина кабинета отчима и высокая фигура Арсения, стоящая перед его столом. Я снова затаиваю дыхание, словно это поможет мне различить крики. Если Петр станет повышать голос, я не смогу оставаться здесь. Поднимусь и скажу, что если хочет злиться на кого-то, то пусть злится на меня.

— Аина… — голос сестры заставляет меня обернуться. Луиза обнимает себя руками, лицо напряженное.

— Что? — беззвучно выдыхаю я.

Она переминается с ноги на ногу, трет предплечья. Собирается сказать что-то важное.

— Береги его, ладно? Арс же только с виду такой… Бык пуленепробиваемый. Но он очень хороший. Не все может сказать, но поступками обязательно докажет. И если молчит, это не значит, что ему все равно… — голос Луизы начинает вздрагивает, будто она собирается расплакаться. — Он наверное однолюб, если вот так у него все… Не было же отношений столько времени... А сейчас вот даже с папой пошел разговаривать... Цени его и не подводи, пожалуйста. Потому что если подведешь… — она издает нервный смешок, вместе с которым ее глаза начинают влажно блестеть. — Я, блин, тебе сама глаза выцарапаю. Арс ради тех кого любит горы свернет. Такие на дороге не валяются, надеюсь ты это понимаешь.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Грудь сдавило обручем, странно першит в горле. Все что я могу, это кивать. Просто слишком всего много… Оголенная любовь сестры к брату и все эти слова… Луиза будто дает мне благословение, пусть и в своем духе — с угрозами.

— Я его очень люблю, — тихо говорю я, когда она, отвернувшись, начинает греметь заварочником. Это должно все ей объяснить.

Когда мы возвращаемся в гостиную, Лена по-прежнему сидит неестественно прямо и мелкими глотками пьет минералку. Я испытываю к ней почти сочувствие. Прекрасно понимаю, каково это — находится на обочине происходящего.

— Лен, а вы какой чай будете? — великодушно прихожу ей на помощь. — Черный или на травах?

— Давай на травах, — отзывается она, сдабривая эту фразу благодарной улыбкой. — А что за травы, кстати?

Я отвечаю не сразу — сначала прислушиваюсь. Может быть, дело в хорошей звукоизоляции, но криков по-прежнему нет.

— Здесь хмель, чабрец, мята, иван-чай и суданская роза, — подсказывает сестра. — Очень вкусный и полезный сбор. Если понравится — скажу, где покупаю.

Я наполняю три чашки этим самым полезным сбором, и мы рассаживаемся. Слава богу, Луизе удается поддерживать разговор с Леной, потому что сама я витаю далеко за пределами стола и даже гостиной. Я там, в кабинете Петра, держу Арсения за руку. Пожалуйста, — мысленно повторяю я про себя. — Пусть они не поругаются. Пусть Петр не злится и поймет, что у нас с Арсением все по-настоящему. Мы же не виноваты, что нас так тянет друг к другу.

Моя чашка опустела, и я машинально подливаю себе еще одну. Делаю глоток, обжигая губы, и жду, жду. Становится страшно, что Петр навсегда выставит меня из Одинцово. Или попытается запретить нам с Арсением видеться. Хотя… разве он может? Арсений вряд ли позволит так собой манипулировать, а я… Я тоже не позволю, даже если придется ради это отказаться от квартиры. Но пожалуйста, пусть отчим не ставит никаких ультиматумов. Я так не хочу в нем разочароваться.

Звук разговора Лены и Луизы обрывается одновременно с шагами, доносящимися с лестницы. С колотящимся сердцем я оборачиваюсь. Арсений спускается первым: ворот его рубашки расстегнут, лоб напряжен. Отчим идет следом за ним, на щеках заметны тени багровых пятен, но выражение лица нечитаемо.

Так же молча они садятся за стол. Луиза суетливо вскакивает, расставляет перед ними чашки и разливает чай. Сжавшись в тугой узел, я смотрю на Арсения, умоляя дать мне ответ. Он берет бокал с водой, долго и жадно пьет, поле чего откидывается на спинку стула и едва заметно улыбается мне уголками губ.

— Значит так, уважаемые родственники, — громко и с нажимом произносит Петр, вонзая в меня тяжелый взгляд. — Сюрприз вы мне устроили не из приятных, сразу вам скажу, — он вновь смотрит на Арсения и чуть понижает голос: — Но а что теперь делать. Про то, что баллотируюсь, все знаете, правильно? — новый взгляд на меня, под которым я слишком резко и заискивающе трясу головой. — Так вот, сделайте пока так, чтобы о вашей связи языками не чесали. Я конечно не в президенты собираюсь, но черт его знает, что у людей на уме. Припишут инцест семейный. Детей же пока не надумали заводить?

Арсений усмехается и отрицательно мотает головой. Я тоже мотаю, не в силах сдерживать улыбку. Улыбается Луиза и даже Лена, которая кажется даже без объяснений все поняла. Мне хочется обнять весь мир.

45

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Расскажи-расскажи-расскажи, как все прошло! — от возбуждения и нетерпения Радмила начинает слегка повизгивать, чем привлекает внимание посетителей за соседними столами. — Ты и Аверин… Ну серьезно! Это же охренеть просто!

— А почему ты так удивляешься? Он же приехал за мной на твой день рождения, — напоминаю я не без укора. Даже обидно немного, что Раде нужны были другие доказательства.