Гроза зреет в тишине - Александр Шашков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— И плохо, что не понимаете. Вы ведь знаете, что к нам прибыли две дивизии?
— Да, знаю, — горбун посмотрел на коменданта и глаза его загорелись. — Значит...
— Удар должен быть неожиданным. А потому и тревожить партизан пока незачем. Пусть думают, что мы смирились.
...Через три часа, уже глубокой ночью, горбун и десять его самых надежных полицейских украдкой подъезжали к Заречью.
VII
Последние два дня Василь почти не выходил из своей землянки и мало с кем разговаривал. Шаповалов и остальные разведчики решили, что причиной всему — трагедия, которая разыгралась в Лозовом, и потому старались не попадаться на глаза своему командиру.
Двое суток Валя напряженно ловила каждый шорох за своими дверями, прислушивалась к каждому голосу, к каждому шагу. Ждала Василя.
...Она знала, что в штаб бригады прилетела новая радистка, девушка, как говорили, очень красивая, что она знает Кремнева, даже посылает ему приветы. Когда Валя спросила об этом у Кремнева, он не стал таиться, рассказал обо всем, что между ними когда-то произошло. Сказал, что эта девушка теперь для него чужая, что он раз и навсегда вычеркнул ее из своей жизни. Уже тогда чутким женским сердцем Валя поняла: Василь искренен, говорит правду.
И вот теперь, пытаясь понять столь резкую перемену в его настроении, Валя вдруг вспомнила эту радистку. Все же, где-то в глубине души она затаила тревогу, страх за свою любовь. Наконец не выдержав, Валя, запахнувшись в полушубок, пошла к Кремневу в землянку.
Василь лежал на нарах и курил. Девушка присела к нему, осторожно дотронулась до его руки, спросила:
— Что с тобой?
— Ты слышала, что они сделали в Лозовом? — вместо ответа спросил Василь.
— Слышала, — зашептала Валя, и на глазах ее выступили слезы. — От этих извергов всего ждать можно. Я понимаю тебя, милый. Все, все понимаю!
Василь, прижав ее руки к груди, устало закрыл глаза.
Глядя на его бледное, осунувшееся лицо, Валя подумала: имеют ли они право так много теперь отдаваться своему, личному, когда вокруг столько крови, смертей?..
Она вытерла платком глаза, наклонившись, нежно коснулась губами его лба, торопливо пошла к двери.
... Проснулся Василь глубокой ночью, услышав в землянке взволнованный голос Шаповалова.
— Василь Иванович, а, Василь Иванович! — настойчиво повторял Михаил, дергая его за ногу. — Вставай! Слышишь?
— Ну, что там? — не вылезая из-под одеяла, глухо спросил Кремнев.
— В Заречье — стрельба. А вечером туда ушли Валя и Крючок. Я только что направил туда Галькевича и Бондаренко. Они взяли пулемет и пошли на лыжах...
Тяжелое одеяло слетело с Кремнева, будто подхваченное вихрем.
— В ружье! Все в ружье! — задохнувшись, крикнул он, срывая со стены автомат. — Нет, подожди. Ты оставайся тут, с радистом и Герасимовичем. Остальных — по тревоге! Кузнецову и Аимбетову — взять второй пулемет.
— Слушаю!
...Они выбежали на берег как раз против хаты Войтенка, и в тот самый момент, когда из-за высокого погреба, занесенного снегом, заговорил пулемет. Бил «Дегтярев» короткими звонкими очередями, и по почерку Василь понял, что стреляет Бондаренко. Он остановился за кустом лозняка и огляделся. Справа, метрах в ста от него, глубоко проваливаясь в снег, перебегали люди в черном. Их было человек десять, не больше. Несколько черных бугорков уже неподвижно лежали чуть дальше, на белой, залитой лунным светом равнине.
«Полицаи! Сейчас они ворвутся в сад. Тут лощинка, и Бондаренко теперь их трудно взять». Кремнев быстро окинул глазами кусты, тихо шепнул:
— Пулемет!
...Длинная очередь срезала сразу четырех полицейских, остальные дружно бросились назад, залегли.
— По-пластунски — за мной! — вполголоса приказал Кремнев. — Обходим кусты, ударим с фланга.
Тем временем полицаи пришли в себя. Из-за маленького пригорка вынырнула нескладная фигура, и пронзительный голос резанул тишину:
— Вперед! Перевешаю!
«Горбун», — молнией пронеслась догадка в голове Кремнева, и руки у него задрожали. Он лихорадочно ловил пальцем спусковой крючок и никак не мог его отыскать. Тогда, со злостью оттолкнув пулемет, Василь выхватил пистолет и выстрелил, не целясь. Горбун покачнулся и медленно осел на снег. В тот же момент кто-то из полицейских бросился к горбуну, подхватил его на руки и, спотыкаясь, побежал к кустам.
— Взять! Взять гада живым! — пружинисто вскочив на ноги, крикнул Кремнев. Ему кто-то мгновенно заступил дорогу, распростер руки и, медленно поворачиваясь всем корпусом, будто желая что-то сказать, боком повалился на снег.
Кремнев не сразу понял, что случилось. Потом быстро опустился на колени, посмотрел в лицо человеку.
...Это был Аимбетов. На губах его дрожал темный пузырь. Приподнятая голова Ахмета безвольно и тихо легла на снег...
Вздрогнув, Василь припал ухом к груди разведчика. В теплой еще груди была жуткая холодная тишина...
«Убили... Прикрывал меня...» Не понимая, зачем — Кремнев поправил на голове Аимбетова шапку, снегом вытер окровавленные губы. Потом тяжело поднялся на ноги и пошел вперед.
Из-за недалекого сугроба, прямо в упор, ударил немецкий пулемет, но Кремнев, кажется, не слышал ни его скороговорки, ни зловещего посвиста пуль. Он только видел неровные вспышки огня над пригорком и спешил к этому пригорку, к этим вспышкам. А когда до пулемета осталось несколько метров, выхватил из кармана гранату и вырвал чеку...
...Не взрыв, внезапная тишина оглушила Кремнева. Он остановился. Вокруг как будто уже не было ни души. Только там и тут, на синеватом, истоптанном ногами, снегу виднелись редкие черные бугорки, да высоко в небе, ловко ныряя между туч, куда-то убегала огромная луна, словно напуганная всем, только что происшедшим на освещенной ею земле...
Бросив в снег чеку от гранаты, которую он все еще сжимал в левой руке, Кремнев зябко втянул в плечи голову и повернул назад.
— Галькевича ранили... В грудь... И Валю... — поспевал за ним следом чей-то очень знакомый голос, но и эти тревожные слова пролетали мимо него, теряясь в синеве морозной ночи, не задевая ни слуха его, ни сознания...
VIII
План захвата немецкого генерала, разработанный Миколой Скакуном, был более чем прост. Два партизана залягут вдоль дороги, на подступах к Заборью, как раз в том месте, где густой подлесок почти сливается с деревенскими садами. Партизаны должны автоматной очередью прошить колеса автомашины, в которой генерал будет ехать в имение. А как только машина остановится, на нее сразу же насядут все остальные, они перебьют охрану, свяжут генерала и — в лес.
Как и всегда, Микола до поры до времени держал этот план в тайне и теперь весело шагал во главе своей четверки по глухой лесной дороге.
От Черного озера до Заборья было километров двадцать, и уже выглянула луна, когда партизаны вышли на опушку и остановились возле стожка, от которого до деревни петляла узенькая тропинка, сплошь засыпанная сеном. В заснеженных неподвижных кустах стояла синеватая тень и тишина. Тихо было и в деревне, и на большаке, который вел в райцентр.
— Вот что, хлопцы, — обратился Скакун к партизанам. — Я схожу в деревню и узнаю, где нам переночевать. До утра на дорогу не пойдем, ночью генералы кататься не любят.
Он подходил к деревне без опаски. Может, потому, что очень уж тихо было вокруг, а возможно, и потому, что ходить в Заборье он просто привык. До войны почти целый год работал тут трактористом. Не один раз бывал здесь и теперь, чтобы встретиться со своей связной Валей Ольховской.
Сад кончился, и перед Скакуном неожиданно вырос приземистый хлевок-развалюшка, до самой крыши занесенный голубым искристым снегом.
«Чья же это усадьба? — притаившись за яблоней, старался угадать Микола. — Радиевичей? Нет, их хата вон, справа, через четыре двора... Неужто Теклин хлев?»
Чтобы окончательно разрешить этот важный для него вопрос, Микола осторожно вышел из-за яблони и, ухватившись руками за верхнее бревно высокого тына, подтянулся, стараясь заглянуть во двор...
...Сначала ему показалось, что по его левой руке кто-то ударил палкой. Ойкнув, он сорвался с тына, упал в снег и испуганно посмотрел на руку. Пальцы были целы, но почему-то не хотели слушаться.
«Холера, или мне показалось, или я действительно слышал выстрел? Неужели...» Он быстро оголил левую руку и увидел около локтя маленькую ранку, из которой сильно сочилась кровь.
«Ранили!» — Он растерянно оглянулся. Надо было удирать. Но куда? Назад, к стожку? Убьют!
На миг его глаза задержались на хлеве. «Да, только сюда!» Микола сорвал с головы шапку, швырнул ее на стежку, которая через сад вела к чьей-то пуне, а сам, с ловкостью затравленного зайца, перемахнул через высокий сугроб и скрылся в узкой снежной пещере под нависшей стрехой хлевушка.
Отсюда он хорошо видел тын, несколько соседних хат и сараев, а также значительную часть залитого лунным светом сада. Он рассчитывал, что немцы полезут в сад через калитку в тыне, но ошибся. Трое полицейских высунулись из-за угла соседнего дома. Они долго оглядывались, потом осторожно вышли на открытое место. Теперь до них было метров двадцать, не больше, и Микола мог срезать всех одной очередью. Но он сдержался. Немцы могли схитрить, скрыться за стеной, для приманки выставив вперед полицейских.
