Моменты - Даниэла Стил

Он выглядел безмерно довольным собой.

— Теперь я вижу, что достиг цели.

— Сверх самых твоих безумных ожиданий, — призналась она.

— Ну, открывай свой подарок.

Она распустила ленточку и увидела под бумагой ювелирный футлярчик. Она, конечно, поняла, что там найдет, и почувствовала себя неловко. Она не могла носить ни сережки, которые Амадо подарил ей на Рождество, ни браслет, присланный им в коробке с розами на Валентинов день ни элегантное колечко, которое он спрятал в торте в день ее рождения, без ощущения, что рекламирует продукцию фирмы «Де Бирс».

— Амадо, в этом нет необходимости. Я была бы счастлива и…

Он едва мог удержаться от нетерпеливой улыбки.

— Элизабет, ты сначала загляни внутрь, прежде чем говорить.

Элизабет нерешительно откинула крышку. Это оказалось еще хуже, чем она представляла. Значительно хуже. Она пыталась придумать, чтобы такое сказать, не сводя глаз с камня в центре. Существовали государства в третьем мире, годовой бюджет которых был меньше, чем цена этого изумруда, не говоря уж об алмазах, обрамлявших его, и тех, что образовывали собственно ожерелье.

— У меня нет слов, — сказала она ему.

Это, во всяком случае, было правдой.

— Можно я надену его на тебя?

— Пожалуйста. Не думаю, что мне это удастся самой.

Амадо обвил ожерелье вокруг ее шеи. Камни, касавшиеся ее кожи, были холодными. И тяжелыми.

— Ну-ка, дай мне посмотреть на тебя, — сказал Амадо, разворачивая ее.

Рука Элизабет двинулась к горлу, чтобы коснуться этого изумруда. Да, подобные штучки носят кинозвезды, а не дочь Билла и Анны Кэйвоу. А потом она вспомнила о замечании Эланы на Рождество при виде Элизабет. На ней тогда были сережки, подарок Амадо. Этаким театральным шепотком, когда Элизабет проходила мимо, Элана сказала Эдгару:

— Это все, конечно, шаблон, но, честно говоря, я боюсь. Единственное, что отличает взрослых мужчин от детей, — это цена их игрушек. Очень плохо, что папа не выбрал что-нибудь такое, чтобы мы все могли этим пользоваться. Что-нибудь вроде яхты или самолета.

Губы Элизабет растянулись в улыбке, когда она прикинула, какой должна быть реакция Эланы на этот, самый последний подарок ее отца.

— Ну? — подстегнула она Амадо.

Он потряс головой, словно бы в разочаровании, но в его глазах промелькнула озорная искорка.

— Ты затмеваешь эту вещицу. С тобой ничто не может сравниться. Думаю, нам придется вернуть его.

И это мгновение с захватывающей дыхание мучительной болью напомнило Элизабет о том мужчине, каким был Амадо, когда они поженились. Да неужели это было всего год назад? Она бы с радостью отдала все камни из этого ожерелья, чтобы вернуть назад того Амадо, хотя бы на одну ночь! Отвечая на его игривость, она посмотрела на него с вызовом.

— Ты просто пытаешься отобрать у меня это ожерелье. Я же знаю всю эту официальную чепуху о том, что девять десятых судебных процессов — это тяжбы о собственности.

Амадо подошел к ней, и на какое-то мгновение она подумала, что вот сейчас он заключит ее в объятия и поцелует. Сердце ее радостно забилось, и она поверила, что этот кошмар, в котором они прожили последние три месяца, может быть, и в самом деле остался позади.

Права она оказалась наполовину. Он действительно поцеловал ее. Но губы его прижались к ее щеке, а не ко рту. Ей пришлось приложить усилия, чтобы скрыть свою досаду.

— Спасибо, Амадо, — сказала она. Эти единственные слова, пришедшие ей на ум, лежали на поверхности. — Это самый прекрасный подарок, который мне когда-либо дарили.

— Носи на здоровье, Элизабет.

Прежде чем он успел отвернуться, она заметила, да-да, безусловно, печаль в его глазах, под стать ее собственной. Она хотела было спросить его об этом, но когда он опять повернулся к ней, его стальные доспехи снова скрыли его.

— Ну, пойдем? — спросил он.

— Нам надо поговорить о том, что с нами происходит.

Время явно неудачное. Элизабет понимала это, еще не выговорив этих слов. И все-таки не могла остановить себя.

— Да, — согласился он. — Только не сегодня вечером.

— Ты в самом деле так считаешь?

Он довольно долго пристально смотрел на нее, а потом, как бы уступая борьбе, бушевавшей и в нем, наклонился и поцеловал ее. На этот раз их губы встретились. Не было ни колебаний, ни сомнений в том, что он хотел ее так же сильно, как и она его. В жилах Элизабет вспыхнул огонь. Она открыла рот и поцелуй их становился все глубже, а она прижималась к мужу все теснее. Но тут поцелуй закончился так же внезапно, как и начался.

— Никто не стал бы скучать без нас, если бы мы и опоздали на несколько минут, — тоном предложения сказала она.

Амадо улыбнулся и крепко сжал ее в объятиях.

— Где-то когда-то я, видимо, сделал нечто удивительное, чтобы заслужить тебя. Только твои терпение и понимание поддерживают меня.

Но это была признательность вместо чего-то совершенно иного, чего она хотела от него.

— Амадо, я скучаю без тебя.

— Я всегда буду здесь, всегда с тобой. Столько, сколько я буду тебе нужен.

— Значит, ты будешь здесь вечно.

Он прижался губами к ее лбу.

— От твоих губ и до могилы, моя дорогая.

Глава 17

На безлунном небе было трудно различить линию горизонта и определить, где кончаются звезды и начинаются огни в долине. Стояла глубокая ночь. Элизабет засучила рукава легкого свитерка и, опершись на перила, бездумно смотрела в густую темноту. Затем она пересекла террасу, подумав, что, быть может, прогулка развеет грустные мысли, утомит и тогда захочется спать. Но тут она вспомнила, что в коттедже «гости». В половине третьего ночи они, несомненно, уже спали, но Элизабет не хотелось рисковать: если Элана или Эдгар увидят ее в саду, сплетен не избежать. Поэтому она отказалась от прогулки, уселась в одно из кресел на террасе и стала слушать сверчков. Спустя некоторое время Элизабет подтянула колени и положила на них голову.

Все гости сошлись на том, что прием удался на славу. Амадо не поскупился на расходы: белужья икра, семга с Аляски, мясо из Небраски, кондитер из «Стэнфорд-Корт» и струнный квартет из симфонического оркестра Сан-Франциско. Элизабет содрогнулась при мысли, во сколько это обошлось в расчете на одного гостя. А ведь потом надо еще и помножить эту сумму на три сотни, ведь именно столько гостей они принимали сегодня.

Но не цена беспокоила ее, а ужасающая беспечность и чрезмерность траты. В их кругу человека ценили не за то, какие шикарные приемы он закатывал.

Если этот прием давался исключительно ради того, чтобы доставить ей удовольствие, то ей был бы куда милее интимный обед при свечах. Один лишь намек, что Амадо с радостью примет ее в своей постели в эту ночь, взволновал бы ее несравненно больше, чем его обещание о двухнедельном отдыхе во Франции.