Нет больше слез - Линда Ховард

Изнутри послышался шум драки, затем дверь слегка приоткрылась, и в щели появился всматривающийся в них темный глаз. Владелица глаза приглушенно вскрикнула, как будто узнала незваного гостя.

— Лола Герреро, — произнес Диас командным тоном.

— Si[18], — осторожно сказала женщина.

Диас протянул руку и открыл дверь. Женщина пискнула протестующе и отступила на несколько шагов, но, когда он не вошел, заколебалась, глядя на него. Он ничего не говорил, просто ждал. Крохотная комната была освещена очень тускло, но Милла все-таки увидела, что мексиканка смотрела на нее взволнованно. Возможно, присутствие другой женщины несколько успокоило ее, потому что она пробормотала:

— Pase[19], - и жестом пригласила их внутрь.

Внутри стоял кислый запах. Единственная голая лампочка горела в маленькой лампе в углу, и старый электрический вентилятор с металлическими лопастями без сетки, шумно трещал, перемешивая воздух. Лола выглядела лет на шестьдесят пять — шестьдесят восемь, но с хорошей, со здоровым блеском кожей, которая говорила, что, хотя ее жилище и представляло собой свалку, еды у нее было достаточно.

В руках Диаса снова появились деньги, и он предложил их женщине. Она осторожно следила за его протянутой рукой, затем вдруг схватила деньги, как будто боялась, что он передумает.

— У тебя есть брат, — сказал он по-испански. — Лоренцо.

«Интересная техника допроса» — подумала Милла. Он не задавал вопросы, он утверждал факты, как будто уже хорошо знал их. Горькое выражение пересекло лицо женщины.

— Он мертв.

Милла все еще держалась за пояс Диаса, и в этот момент ее рука судорожно сжалась на его ремне.

Ну, вот, еще один след, который никуда не ведет. Она склонила голову, борясь с острым желанием завыть от боли и бессилия. Как будто почувствовав ее боль, Диас протянул руку назад и прижал ее к себе, охватив ее рукой и рассеянно похлопывая по плечу.

— Лоренцо работал с человеком по имени Артуро Павин.

Лола кивнула и плюнула на пол, что еще сильнее ухудшило мнение Миллы о ее манере вести домашнее хозяйство. Лицо Лолы потемнело от ненависти. Поток испанских слов полился слишком быстро для Миллы, но ей, все-таки, удалось разобрать, что Павин то ли убил Лоренцо, то ли как-то оказался причиной его гибели, а также, что Павин представляет собой одно из этих мерзких животных, которые вступают в сексуальные отношения с разнообразными видами других животных, а также со своей матерью.

Лоле Герреро очень не нравился Павин.

Когда набор ее ругательств, наконец, истощился, Диас сказал:

— Десять лет назад Павин украл ребенка этой женщины.

Лола бросила на Миллу внимательный взгляд и сказала мягко:

— Я сожалею, сеньора.

— Gracias[20].

У Лолы, должно быть, были дети; ее пристальный взгляд создал ту мгновенную, почти универсальную связь между матерями, которая говорила: я понимаю эту боль.

— Она была ранена во время нападения; я думаю, это Лоренцо ударил ее ножом, — продолжал Диас. — Твой брат был известен умелым обращением с ножом. Обычно он бил в почки.

О, мой Бог. Милла задрожала, впервые понимая, что тот человек старался преднамеренно ударить ее именно в почку. Ей захотелось спрятать лицо на плече Диаса, закрыться от окружающего ее уродства.

Диас сделал паузу, его холодный взгляд впился в Лолу.

— Твоей обязанностью было заботиться об украденных младенцах, — сказал он. Милла вся напряглась и подняла голову. Лола была в этой банде? На ее лице отражалось не сочувствие, а вина. Милла услышала низкое рычание, и в шоке поняла, что оно вырвалось из ее собственного горла. Рука Диаса обняла ее сильнее, прижимая сбоку и не давая двигаться.

— Моя спутница выцарапала Павину глаз, когда боролась с ним за своего ребенка. Даже если ты сама не видела его, то Лоренцо, по крайней мере, рассказывал тебе об этом. Ты должна была запомнить этот случай и запомнить ребенка.

Пристальный взгляд Лолы метался между Диасом и Миллой, как если бы она старалась решить, кто из них представляет большую угрозу. Как у всякой крысы, инстинкт самосохранения работал у нее прекрасно — она выбрала Диаса. Ее настороженный взгляд следил за ним, она замерла в тревоге и готовности действовать, которую он прекрасно понимал. Она хотела солгать: Милла видела, что она рассматривает эту возможность, мысли были написаны на ее лице так ясно, как если бы она высказала их вслух. Но Диас был неподвижен как скала, ожидая ответа, и Лола никак не могла сообразить, что ему уже известно, а что нет. Так или иначе, она, должно быть, рассудила, что он все равно увидит любую ложь. Она сглотнула и буркнула:

— Я помню.

— Что вы сделали с ребенком?

Ногти Миллы впились в грудь Диаса, она застыла в ожидании ответа, не в силах даже вздохнуть.

— Их было пятеро, — сказала Лола. — В тот день их перевезли через границу самолетом. Ребенок гринго был последним.

Она осторожно посмотрела на Миллу.

— С ним было много проблем, его искала полиция, мы не могли ждать.

Самолетом. Милла зажмурилась.

— Что, самолет упал? — хрипло спросила она.

Лицо Лолы немного прояснилось: она могла сказать что-то хорошее.

— Нет, нет, это было потом. Другой ребенок.

Не Джастин. Он был жив. Жив! После всех этих лет она, наконец, знала наверняка. Рыдание стиснуло ей горло, и теперь она, действительно, спрятала голову на груди у Диаса, почти падая и рассыпаясь на части, потому что невыразимое, ничем не снимаемое напряжение этих десяти лет, наконец, оставило ее. Диас издал низкий успокаивающий звук и снова перенес внимание на Лолу.

— Кто отвечал за кражу младенцев? Кому принадлежал самолет? Кто платил тебе?

Под градом вопросов она заморгала.

— Лоренцо платил мне. Он давал деньги из своей части.

— Кто был боссом?

Она покачала головой.

— Этого я не знаю. Это был богатый гринго, самолет принадлежал ему. Но я никогда не видела его и не слышала его имени. Лоренцо был очень осторожен, он сказал, что ему бы перерезали горло, если бы он проговорился. Этот гринго говорил Павину, сколько нужно младенцев, и Павин находил их.

— Крал их, — яростно исправила Милла; рубашка Диаса приглушала ее голос.

— Что случилось с Лоренцо? — спросил Диас.

— Ему перерезали горло, сеньор. Павин. Точно, как он и сказал. Он не говорил со мной, но он, должно быть, сказал что-то кому-то еще. Лоренцо, он был всегда глуп. Ему перерезали горло как предупреждение остальным, чтобы молчали.

— Кто еще знал что-нибудь о богатом гринго?