Цап-царап, моя радость - Елена Рахманова

Лина кивнула, подтверждая его подозрения.

Но Таран-Бороновский не был бы самим собой – известным мастером теледрамы, если бы не сумел бы поставить эффектную точку в их отношения. Творческих, разумеется.

– Ну что же, – небрежно улыбаясь, произнес он, – это даже к лучшему. Можно сказать, я тебя пристроил на теплое местечко и теперь умываю руки. Прости, дорогуша, но больше нам с тобой встречаться не стоит: жена с детьми из Сингапура возвращаются. Мне будет просто не до тебя.

Вообще-то Софочка с Ульяной и Гриней прилетели неделю назад, и теперь в книжном шкафу сценариста красовалась белая вазочка с золотым изображением Мерлиона – мифической рыбы с головой льва, символа страны и очередной магической штучки, приносящей удачу. Но тогда Лине ни о чем этом знать не полагалось, не то что сейчас.

– Понятно… – еле слышно прошептала Лина и почувствовала себя дурочкой, которую обвели вокруг пальца. Вот тебе и необихоженный холостяк.

Ее потерянный вид стал для Эмиля Григорьевича целительным бальзамом, пролитым на рану, в который уже раз нанесенную двуликими, лживыми притворщицами-женщинами…

Итак, теперь на время и талант Лины претендовали только Центральное телевидение и «Аркадиа-пресс». Но от этого не стало легче. Антонина Захаровна незримо нависала над ней, энергичная Марианна четким контуром вырисовывалась на заднем плане, и обе заставляли девушку ломать голову над тем, чтобы не повториться, не поставить героев в аналогичные ситуации в разных местах. Да что там ситуации – чтобы не перепутать имена этих самых героев. А тут еще Валерия с Николь из сериала Эмиля Григорьевича не к месту возникали в памяти и путались под ногами со своими французско-российскими проблемами.

К Новому году положение более-менее стабилизировалось. Во всяком случае, Лина поняла, что укладывается в немыслимо короткие сроки и ее работой довольны. В какой бы глубокий ступор она ни впадала от ужаса, узнав о новом задании, где-то на задворках сознания брезжила мысль: это уже было и закончилось, тьфу-тьфу-тьфу, благополучно.

С деньгами стало значительно легче, даже появлялась время от времени мысль обзавестись собственной съемной квартирой. Но почему-то было жаль расстаться с колоритной парочкой – Акси и Сявой. Фамилия в титрах, естественно, сказалась на гонорарах, выплачиваемых издательством, в смысле их повышения. А на телевидении задумали снимать сериал по мотивам одного из ее романов. Словом, Эвангелина Ковальска постепенно становилась популярной.

Лишь один человек на свете невзлюбил Эвангелину Ковальскую лютой ненавистью. И чем больше было на слуху имя этой входящей в моду писательницы, тем сильнее росла в Артеме глухая злость на нее. Ведь именно с ней был связан самый темный момент его жизни.

«Ну выбрала бы какую-нибудь другую книгу… Дюма там или Жорж Санд, например. Все не так бы резало ухо и глаз, как это претенциозное словосочетание – Эвангелина Ковальска!» – негодовал Артем, натыкаясь на эти имя и фамилию и делая вид, что не видит и не слышит их. А может, он точно так же возненавидел бы и Дюма, сделай Лина прощальную надпись на одном из его творений. Кто знает? Но ей под руку попалась именно Ковальска, и для Артема она стала знаком беды в его жизни.

Дело дошло до того, что он уже завидовал Лехе, в канун Нового года сочетающегося законным браком со своей Светкой. Десятидневные рождественские каникулы они решили обратить в свадебное путешествие, избрав своей базой гостиницу в Суздале, с лоскутными покрывалами на кроватях и шкурами на полу, и наезжая, когда возникнет душевная потребность, в города Золотого кольца. Будущим молодым эта идея показалась классной своей патриотичностью и интеллигентностью. Ни Париж, ни Гавайи, ни Хургада, ни Коста-Браво, а исконно русские земли, Святая Владимиро-Суздальская Русь. «Прослезиться можно, черт возьми, от умиления, глядя на самих себя», – думал Леха, обалдевая от собственной неординарности.

Правда, со всеми остальными атрибутами свадебных торжеств они согласились. Будут и белый лимузин с помятым ветром и непогодой букетом искусственных цветов на радиаторе, и пара голубков, подброшенных в небо у порога ЗАГСа, и дождь из лепестков роз и крупяных изделий при входе в ресторан и прочее, прочее, прочее. Но и тут Леха со своей невестой умудрились выпендриться: у свидетелей через плечо вместо красных лент с пояснительной надписью золотом, кто они такие есть, будут полотенца. Те, что еще Светкина прабабушка вышивала и обвязывала кружевом для собственной свадьбы.

«У меня тоже такие будут», – решил Артем, принимая деятельное участие в подготовке празднования знаменательного события. И вдруг погрустнел: да ждет ли его когда-либо нечто похожее? Под «похожим» он подразумевал счастливо суетящуюся, с восторженно сияющими глазами невесту, его невесту с чудесными ямочками на щеках…

Время шло, а он все никак не мог забыть Лину. И не поддавалось сие никакому разумению, хоть тресни.

Одно только радовало: фрекен Бок и Мурка неожиданно заключили перемирие, и у него уже не замирало сердце от дурного предчувствия, когда он подъезжал к дому. Обе, правда, поглядывали друг на друга с опаской и подозрительно, но активных вылазок в сторону противника не предпринимали. Артем готов был расцеловать кошку за то, что та усмирила свой скверный нрав и пошла на уступки. А за неделю до Нового года он в очередной раз нашел повод возгордиться Муркой.

Возвращаясь в тот день домой, Артем клял на чем свет стоит гнилую московскую зиму, когда, сколько ни мой, машина все равно оказывается заляпана грязью, а ботинки промокшими. Вдруг истошное кошачье мяуканье привлекло его внимание.

Он взглянул направо, туда, где стояли невзрачные пятиэтажки, из-за оформления балконов по принципу «кто во что горазд» выглядевшие на редкость неряшливо. На желтой газовой трубе, опоясывающей один из жилых домов на уровне первого этажа, боязливо переминалась с лапы на лапу толстая серо-белая кошка, оглашая окрестности душераздирающими воплями. В метре от кошки из приоткрытого окна к ней протягивал руку пожилой усатый мужчина, другой он придерживал у шеи ворот байковой клетчатой рубахи. Но кошке никак не хватало решимости – или сноровки – развернуться на узкой, скользкой от наледи трубе, и она продолжала взывать о помощи на своем родном языке.

Не отдавая отчета в своих действиях, Артем притерся к обочине и затормозил. Затем, наплевав на то, что на нем тонкие кожаные ботинки, распахнул дверцу. Под окнами дома дворники набросали сугробы высотой до метра, но что значат загубленная обувь и возможный насморк по сравнению со спасенным живым существом!