Шелепин - Леонид Млечин

– Вот, думаю, черт возьми, еще и часы свои сломал из-за этого капиталистического холуя. И так мне обидно стало, что я снял ботинок и стал им стучать.

Он все-таки получил слово, вышел на трибуну и стал кричать:

– Франко установил режим кровавой диктатуры и уничтожает лучших сынов Испании! Настанет время, народ Испании поднимется и свергнет кровавый режим!

Председательствовавший на заседании Генеральной Ассамблеи ирландец Фредерик Боланд пытался его остановить:

– Выступающий оскорбляет главу государства Испании, а это у нас не принято.

Хрущеву никто не перевел эти слова. А он решил, что председательствующий вступился за испанца, и накинулся на Боланда:

– Ах, вот как?! И вы, председатель, тоже поддерживаете этого мерзкого холуя империализма и фашизма? Так вот я вам скажу: придет время, и народ Ирландии поднимется против своих угнетателей! Народ Ирландии свергнет таких, как вы, прислужников империализма!

Обычно сдержанный и невозмутимый Боланд крикнул, что лишает Хрущева слова. А тот продолжал говорить, хотя микрофон у него отключили. Он покинул трибуну только тогда, когда Боланд просто вышел из зала и заседание прервалось. К Хрущеву бросился генерал Николай Степанович Захаров, начальник девятого управления (охрана высшего руководства страны) КГБ, он не на шутку боялся мести пылких испанцев. Захаров проводил Хрущева на его место.

– Там годами царила тошнотворная атмосфера парадности и так называемого классического парламентаризма, – рассказывал Аджубей с трибуны партийного съезда. – Советская делегация развеяла эту мертвящую скуку… Когда уставали кулаки, которыми делегаты социалистического лагеря барабанили по столам в знак протеста, находились и другие способы для обуздания фарисеев и лжецов. Может быть, это и шокировало дипломатических дам западного мира, но просто здорово было, когда товарищ Хрущев однажды, во время одной из провокационных речей, которую произносил западный дипломат, снял ботинок и начал им стучать по столу.

Зал партийного съезда взорвался аплодисментами.

– Причем, – продолжал Аджубей, – Никита Сергеевич Хрущев ботинок положил таким образом – впереди нашей делегации сидела делегация фашистской Испании, что носок ботинка почти упирался в шею франкистского министра иностранных дел, но не полностью. В данном случае была проявлена дипломатическая гибкость!

В зале засмеялись и зааплодировали. Когда ровно через три года Хрущева снимут, этот эпизод в ООН те же самые люди поставят ему в упрек и назовут невиданным позором…

Через полгода после победного пленума, решившего судьбу Хрущева, в апреле 1958 года, Никита Сергеевич перевел Шелепина в партийный аппарат и поставил заведовать отделом партийных органов ЦК КПСС по союзным республикам.

О том, что Шелепин уходит, было известно заранее.

Виктор Михайлович Мироненко, который был тогда первым секретарем Ставропольского крайкома комсомола, рассказывал мне, как в апреле 1958-го, накануне ХШ съезда комсомола, приехал в Москву. Вдруг его позвали в ЦК ВЛКСМ.

На заседании бюро ЦК комсомола обсуждался отчетный доклад. Потом Шелепин предложил:

– Теперь давайте решим остальные дела. Есть предложение назначить товарища Мироненко заведующим отделом комсомольских органов по союзным республикам.

Мироненко опешил:

– Так со мной никто не беседовал.

– Ну и что? – отмахнулся Александр Николаевич, дескать, повышение предлагаем, сюрприз приятный.

– Мне надо подумать.

– Вот и думай, – предложил Шелепин, – пока мы тут другие дела решаем.

– Мне надо позвонить первому секретарю крайкома партии, – объяснил Мироненко, – поставить его в известность. Он хотел меня на партработу перевести.

– Позвони из приемной, – разрешил Шелепин.

Мироненко заказал разговор по правительственной междугородной ВЧ-связи. Первый секретарь Ставропольского крайкома Иван Кононович Лебедев даже не удивился:

– Я все знаю. Ты, кстати, поздравь Шелепина – его завотделом партийных органов ЦК КПСС утвердили. Он теперь большой начальник. Я не могу с ним спорить.

Так Виктор Мироненко узнал, что Шелепин уходит в партийный аппарат. Александр Николаевич был доволен – он проработал в комсомоле почти восемнадцать лет, из них почти шесть – первым секретарем. Ему было почти сорок, хотелось попробовать себя на новом поприще.

Прямо на съезде Шелепину и его предшественнику на посту первого секретаря ЦК комсомола Николаю Михайлову по предложению Семичастного присвоили только что учрежденное звание «Почетный член ВЛКСМ» и занесли в книгу почета ЦК ВЛКСМ.

Семичастный рассказывал, как перед заключительным заседанием съезда он зашел в комнату президиума, где находилось все партийное руководство, и обратился к Хрущеву:

– Никита Сергеевич, я сейчас буду о Шелепине объявлять. Мне не нравится формулировка «в связи с переходом на большую партийную работу». Почему не сказать, что мы нашего первого секретаря провожаем на работу заведующим отделом парторганов ЦК партии?

– Нельзя, – ответил Хрущев, – нет еще решения президиума ЦК.

– Так тут президиум в полном составе…

– Это надо организованно решать! – возмутился Хрущев. – Ну и нахальный ты парень.

Но Никита Сергеевич, видимо, все-таки почувствовал, писал Семичастный, что предложение правильное, посовещался с другими членами президиума и согласно кивнул.

Впрочем, в стенограмме ХШ съезда комсомола слова Семичастного изложены так:

– Мы хотели бы особенно сердечно и тепло напутствовать нашего друга и товарища Александра Николаевича Шелепина, который уходит на большую партийную работу.

При упоминании имени Шелепина зал встал и бурно зааплодировал.

– На протяжении многих лет, – продолжал Семичастный, – товарища Шелепина знают в комсомоле как талантливого руководителя, хорошего организатора комсомола и молодежи, принципиального коммуниста, как душевного и чуткого товарища. Позвольте от имени ХШ съезда ВЛКСМ сказать ему комсомольское спасибо и пожелать от души такой же плодотворной деятельности и на новом ответственном посту.

Шелепин попросил слова:

– Дорогие товарищи! Трудно выступать в такую минуту… Я на всю жизнь сохраню в памяти те годы, которые провел в комсомоле. Позвольте мне, товарищи, от всего сердца выразить вам, делегатам съезда, и товарищу Семичастному, который здесь так хорошо говорил обо мне и моей деятельности, большую благодарность за ту высокую оценку, которую вы дали моему скромному труду… Все, что было сказано хорошего в мой адрес, все это я отношу в адрес коммунистической партии Советского Союза… Разрешите мне на этом съезде заверить вас, товарищи, заверить Центральный комитет КПСС, что я и впредь не пожалею своих сил, а если придется, я готов отдать жизнь за дело нашей партии, за генеральную линию нашей партии, за дело коммунизма!