Крушение мировой революции. Брестский мир - Юрий Фельштинский

В ответ президент США Вильсон перед самым открытием съезда Советов послал в Москву обращение, пусть и не предлагающее конкретной американской помощи Советам, но написанное в очень теплом по отношению к советскому правительству и русской революции тоне. Выразив «искреннее сочувствие русскому народу, в особенности теперь, когда Германия ринула свои вооруженные силы в глубь страны с тем, чтобы помешать борьбе за свободу и уничтожить все ее завоевания», Вильсон указал в обращении, что «народ Соединенных Штатов всем сердцем сочувствует русскому народу в его стремлении освободиться навсегда от самодержавия и сделаться самому вершителем своей судьбы»[80]. 12 марта Робине передал Ленину текст послания Вильсона. Ленин, видимо, отказался его принять, может быть из-за опасения спровоцировать немцев. Тогда послание было вручено председателю Моссовета М. Н. Покровскому для передачи ВЦИКу[81]. Советское правительство ответило на этот замирительный шаг американского президента пропагандистской телеграммой, высказав «твердую уверенность, что недалеко то счастливое время, когда трудящиеся массы всех буржуазных стран свергнут иго капитала и установят социалистическое устройство общества»[82]. К этому времени выбор уже был сделан — в пользу ратификации мира с Германией[83].

В связи с выходом из советского правительства всех левых эсеров и некоторых левых коммунистов (Коллонтай, В. М. Смирнова, Оболенского /Осинского/, Дыбенко и др.) Совнарком 18 марта, через день после окончания работы Четвертого съезда Советов, рассмотрел вопрос «об общеминистерском кризисе». С сообщением по этому поводу выступил Свердлов, формально членом СНК не являвшийся, но постепенно начинавший оттеснять Ленина не только в партийной, но и в советской работе. На съездах и конференциях того времени все чаще и чаще он был докладчиком или содокладчик председателя Совнаркома (Ленина). В частности, Свердлов председательствовал на Седьмом партийном съезде и выступал там с отчетом ЦК (что в будущем, по должности, станут делать генсеки).

Ленин раскалывал партию и Советы. Свердлов взялся за сплочение редевших рядов. Видимо, по его инициативе Совнарком принял решение начать переговоры о вхождении в правительство вышедших из него ранее членов Московского областного комитета РКП(б), стоявшего в оппозиции к брестской передышке. Свердлов же начал переговоры с С. П. Середой и рядом других большевиков, чьи кандидатуры намечались на посты наркомов земледелия, имуществ, юстиции и на пост председателя ВСНХ вместо ушедших в отставку левых эсеров и левых коммунистов. На том же заседании СНК было заслушано сообщение Свердлова о Высшем военном совете республики, откуда в связи с уходом левых эсеров из СНК был выведен левый эсер Прошьян (на его место назначили Подвойского). Через несколько дней были произведены остальные назначения.

Раскол между большевиками и левыми эсерами продолжался недолго и не был серьезным. Левоэсеровские функционеры во ВЦИК и на местах продолжали свою обычную деятельность. Из 207 членов ВЦИК четвертого созыва (март-июль 1918 года), избранного Четвертым съездом Советов, левых эсеров было 48 человек (большевиков — 141). Левые эсеры работали в военном ведомстве, различных комитетах, комиссиях и Советах. В коллегии ВЧК, например, к июлю 1918 года из 20 человек 7 были левыми эсерами. Уже через неделю после выхода левых эсеров из СНК, 22 марта, на заседании Петроградского бюро ЦК был поднят вопрос о вхождении левых эсеров в Совнарком Петроградской коммуны[84]. А еще через неделю, 30 марта, ЦК РКП(б) рассмотрел вопрос о возможности возвращения Прошьяна в состав Высшего военного совета республики. Переговоры с левыми эсерами по этому поводу вел Свердлов[85]. 4 апреля большевики и левые эсеры договорились оставить левых эсеров членами коллегий ряда наркоматов, а Прошьяна включить в состав ВВСР на условиях лояльного отношения к нынешней брестской политике, подчинения общим решениям правительства и выхода из ВВСР, в случае серьезных разногласий с большевиками, без политической демонстрации. О согласии на эти условия левые эсеры должны были дать подписку[86]. Большевистско-левоэсеровское сотрудничество входило, казалось, в свое обычное русло. Но инициатива воссоздания этого блока была предпринята вопреки воле Ленина. Влияние последнего в советском и партийном аппарате в марте 1918 года начало стремительно падать. Стало очевидно, что Ленин обманул съезд, когда обещал передышку в несколько дней, что его целью, как и в октябре 1917 года, оставался сепаратный мир с Германией. И даже те, кто на съезде голосовал вместе с Лениным за подписание соглашения (из нежелания иметь Ленина в оппозиции), понимали, что тот просчитался. Он отколол от большевистской партии наиболее революционно настроенные элементы, настроил против большевиков весь советский актив, создал угрозу интервенции Антанты, провоцировал Японию на оккупацию Дальнего Востока. Наконец, Ленин отдал под германскую оккупацию огромные территории бывшей Российской империи, которые были бы, удержись на них советская власть, важными плацдармами для скачка в Западную Европу. Но главное, Ленин настоял на договоре, который не соблюдался ни одного дня. Брестский мир стал ахилесовой пятой большевистского правительства. Большевики должны были теперь либо уступить своим политическим противникам, признать их критику правильной и формально или фактически разорвать передышку, либо пойти еще дальше по пути углубления контактов с германским правительством, по пути усиления зависимости от Германии. В первом случае Ленин мог потерять власть как обанкротившийся политик. Понятно, что он предпочел второй путь. Под его давлением ЦК согласился обменяться послами с «империалистической Германией». Сегодня шаг этот не кажется из ряда вон выходящим. Но в апреле 1918 года, когда германская революция могла разразиться в любой момент, официальное признание советским правительством «гогенцоллернов», никак не оправдываемое необходимостью сохранения ленинской «передышки», с точки зрения интересов германской (и мировой) революции было уже не просто ошибкой: это было преступление.

Глава девятая. Мир, которого не было: Закавказье

Брестский мир остался бумажной декларацией прежде всего потому, что ни одна из сторон не смотрела на него как на деловой, выполнимый и окончательный. В случае победы Германии Брестский мир должен был быть пересмотрен и конкретизирован в рамках общего европейского соглашения. В случае поражения Германии в мировой войне договор, очевидно, потерял бы силу и потому, что его расторгла бы Россия, и потому, что не допустила бы Антанта. Неподконтрольное советской власти население Брестского мира вообще не признавало[1]. Внутри советского лагеря и те, кто голосовал за договор под давлением Ленина, и те, кто поддерживал соглашение с немцами под давлением обстоятельств, рассматривали Брестский мир как кратковременную передышку, которая может оборваться в любой день[2]. Неудивительно, что вскоре после ратификации Брестского мира секретарь ЦК РКП(б) Е. Д. Стасова указала в письме местным организациям: «Нет сомнения в том, что Германия, хотя и заключила мир, приложит все усилия к ликвидации советской власти»[3].

С военной точки зрения Брестский договор не принес желаемого облегчения ни Германии, ни РСФСР. Со дня на день ожидалось падение Петрограда, занятие его немцами. 4 марта, на следующий день после подписания мирного договора, петроградский комитет РСДРП(б) обратился в ЦК с письмом, в котором ставил вопрос о переходе петроградской организации партии на нелегальное положение в связи с угрозой занятия города немцами — настолько никто не верил в только что подписанное соглашение. На случай ведения работы в условиях подполья петроградский комитет просил выделить ему несколько сот тысяч рублей. Комитет также предлагал не собирать Седьмой партийный съезд в Петрограде, а перенести его в Москву и эвакуировать туда всех прибывших на съезд делегатов, чтобы не «потерять своих лучших товарищей» в случае захвата города немцами[4]. Впрочем, председатель Петросовета Зиновьев старался быть спокойным:

«Реальное соотношение сил показывает, что немецкий империализм в настоящий момент в силе потребовать от нас беспошлинно фунт мяса, но все же он не имеет возможности требовать выдачу головы Совета. [...] Германия не пойдет на дальнейшее наступление, как ни соблазнительна перспектива оккупации Петрограда и разгром Смольного[5]. [...] А если Вильгельм все-таки будет в силах продолжать наступление против нас, что тогда? Тогда нам ничего не останется, кроме как продолжать войну, причем эта война впервые приобретает действительное революционное значение»[6].