Графоман - Бронислава Бродская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Гриня, ты прав. Танька – не элегантна. Она вообще – не хозяйка, не обольстительница, не 'центровая'. Она – другое.
– Что, что … другое? Я хочу понять. Что ты в ней нашел?
– Она, Гриш, романтична. Ей неинтересна повседневность жизни, бытовуха. Ее кайф не в шмотках, а в черном звездном небе. Понимаешь? Ты просто не можешь понять, что значит зависать в воздухе, свободно падать раскинув руки и ноги, почувствовать себя невесомым … птицей … неземным существом. Она живет ради неба.
– Да, я вижу, Валер, ты ее понимаешь. Ты о ней так красиво говоришь. А она тебя понимает? Твою науку, стремления, интересы, друзей, принципы? Что она может с тобой разделить? Если у людей одна жизнь, они всё в ней должны разделить. Она хоть старается? Если парашютный спорт занимает в ее жизни так много места, зачем ей ты? Вы хоть о чем-нибудь разговариваете, спорите, есть темы, которые вас обоих интересуют?
Валера Таню защищал, придумывал ей оправдания, находил во всем ее поведении особую логику. У него была назначена предзащита. Таня не пришла под предлогом, что 'она все равно ничего не поймет'. Валера обиделся, для него было важно ее присутствие, а не понимание. Вскоре они помирились, поехали вместе отдыхать на Селигер, и оттуда Таня приехала беременная. Гриша был уверен, что это получилось случайно, так как у Валеры еще перед их отъездом в отпуск началось к ней охлаждение, он часто даже при Грише в те редкие разы, когда они были все вместе, на Таню злился и не мог сдержать своего раздражения. Он рассказывал анекдоты, они все смеялись, а Таня – нет. Один раз кто-то из них, говоря о какой-то выставке, сказал 'признак позднего ренессанса'. Таня спросила 'позднего чего?', а Валера ей раздраженно ответил 'да, ничего … позднего … и все.' Это было грубо, но Гриша друга понимал, ему самому Танька действовала на нервы. Валера не давал себе труд ничего ей толковать, было видно, что в нём что-то к ней угасло. Танька 'не тянула' на определенный уровень, никогда не тянула, но вдруг это показалось Валере явным.
Но замаячивший ребенок все изменил. Валера пришел к Грише, говорил логичные вещи, насчет того, что он 'перебесился', что вот, у них с Маней есть малышка Аллка, и ему пора … что Таня – его судьба, как бы это ни казалось странным, что может быть из нее выйдет хорошая мать, что парашюты ей придется бросить, что может это и к лучшему. Гриша помнил, что ему было Валерку жаль. Казалось, что для друга сложилась безысходная, такая всегда неприятная для них ситуация, когда 'надо жениться'. Именно 'надо', а не хочется. Вот если бы Танька сразу на пике Валериного увлечения залетела, тогда все было бы отлично, а так, на излете, когда он начал видеть ее серость, убогость и зашоренность, в их счастье не верилось. Ее молчание в разговоре, ее полную зацикленность на себе, на соревнованиях, призах, местах … он всё бы это принял, но Таня отказала Валере в самом для него к тому времени главном: она отказалась родить ребенка. Какое-то время она колебалась, говорила, что ей надо подумать, а потом …
Валера изложил другу суть их разговора. Она – член сборной страны, на нее рассчитывают товарищи и тренеры … она просто не может себе позволить так всех подвести, и вообще … Когда дело дошло до 'вообще', Валера нервно насторожился. Оказалось, что она 'вообще' не собирается так менять свою жизнь, что она не видит себя в роли просто матери. Спортивные амбиции Таню буквально сжигали. 'А я что буду делать сейчас? Мне через неделю нельзя будет прыгать. Я с тоски сдохну' – вот к чему сводились ее возражения. 'Да что ты все я да я' … не можешь хоть раз не о себе подумать? Это же и мой ребенок тоже. Как ты смеешь думать только о себе?' – Валера был все-таки поражен такой ее реакции. 'Танька, ты с ума сошла? – кричал он. Разве нормальные женщины так поступают? Я предлагаю тебе быть моей женой и матерью моего ребенка. А ты … для тебя твой спорт важнее? Важнее?'. Валера не ожидал, что она так ему со всем прямотой и скажет: 'да, важнее.'.
О чем тут было говорить. Таня не просила у него денег на аборт, он не предложил. Аборт она, конечно, сделала, но Валера даже не знал, где и как. Она вернулась к своей жизни, он к своей, тем более, что все свое время он теперь принялся отдавать диссертации, кое-что приходилось переделывать. Защита обещала стать на факультете событием. Но однако Гриша знал, что Таня оставила в Валерином сердце зарубку, может быть самую по-настоящему серьезную.
Очередное американское лето пролетело и Гриша вышел на работу. В этом семестре он был занят: три класса, два простых, а третий – семинар для аспирантов. Он ехал на работу, стараясь настроиться на французских писателей, но про писателей думать не удавалось. Семинар по современной французской литературе не воспринимался животрепещущей проблемой. Гриша думал о Валере и Йоко. Ее защита была назначена на середину октября, через неделю она будет в Беркли. Все было готово. Каждый вечер Гриша боролся с собой: надо позвонить Валере, но сделать это было трудно. Что говорить? О чем спрашивать? Понятное дело Валера сделал все от него зависящее, чтобы Йоко с блеском защитилась, но … нужна ли уже ей была эта защита? Какая-то суета. Может и не стоило ничего делать. Гриша знал, что ничего этого он с другом обсуждать не может, и уже сам не понимал, зачем ему звонить. Может Валера хочет, чтобы он тоже присутствовал на защите? Надо ехать и они все будут делать вид, что все хорошо, что так и надо. Ужас, что придется принимать в этом участие. Ее родители приедут, брат? Скорее всего. Блестящее научное будущее, которого не будет. Хорошенькое дело. Валерка – прав. Он делает, что должен, а остальное …
Ему конечно надо ехать на защиту, он тоже 'должен'. Ничего не поймет … и ладно. Был же на защите самого Валерки, а как же! Смотрел на Валерку, по сторонам смотрел и слушал …
