Записки из арабской тюрьмы - Дмитрий Правдин

Из 21 человека, пришедших на первое занятие, через полгода «уцелело» только девять. Нет, они не «откинулись» из тюрьмы раньше экзаменов, так как на учебу брали только тех, у кого срок заключения совпадал со сроком обучения, просто не смогли освоить программу и перестали ходить. Я, правда, тоже не дотянул месяц до экзамена, но уже по причине своего освобождения.

С занятий пришел как раз к обеду, сегодня давали макароны с перцем, но еда не шла в горло, я ждал известий от доктора. Сокамерники лезли с расспросами, им было интересно, как прошел первый урок. Стараясь немного отвлечься, принялся рассказывать про местное медресе, но не прошло и десяти минут, как посыльный от доктора позвал меня в медпункт.

— Добрый день, Ибрагим! — входя в медпункт, произнес я.

— Здравствуй, Иван! — поздоровался доктор. — Как твое здоровье? Как диурез?

— Спасибо, все хорошо! Но ты ж не только за этим меня позвал? Узнал что?

— Узнал, не буду тебя томить, поговорил я со своим приятелем, он поднял архив. В общем, причина смерти — панкреатит, как ты и предполагал.

— Панкреатит! — повторил я. — То есть нет никакого разрыва печени?

— Нет! Причина смерти геморрагический панкреатит. Повреждений внутренних органов не было. Имелись ссадины на кожном покрове, но они на летальный исход ну никак не могли повлиять, настолько были ничтожны.

— Ну ссадины понятно, это следы от падения в бассейне, — задумчиво произнес я. — Непонятно, откуда «разрыв печени» взялся? И почему меня в тюрьму упрятали? Если смерть наступила от заболевания, то нет состава преступления! А почему я здесь?

— Иван, я не знаю, почему ты в тюрьме и кому это было нужно. Ясно, что ты не виновен, но я не следователь, а на эти вопросы может ответить только он. Тебе нужно встретиться со следователем.

— Да, что-то здесь не так. А на каком языке был протокол написан?

— На французском, а что?

— А по-французски «панкреатит» и «разрыв печени» одинаково звучат?

— Нет, по-разному, — ответил Ибрагим. — Ты хочешь сказать, что кто-то умышленно изначально дал неверную информацию?

— Я пока, кроме того, что сижу невиновным, ничего не могу сказать. Но факт остается фактом, кто-то либо нарочно, либо специально дал информацию о разрыве печени. Причем, когда меня посадили, у следака еще не было самого протокола вскрытия, и он знал о нем только со слов того, с кем говорил, а говорил он с тем, кто ее вскрывал.

— Да, все так запутано, — произнес доктор.

— Ибрагим, а ты не знаешь фамилию доктора, делавшего вскрытие.

— Знаю, это профессор Межди.

— Межди, значит, — задумчиво произнес я. — А почему мне не дали с ним поговорить, как ты думаешь?

— Не знаю, решай со следователем, я что обещал, то сделал. Я всего лишь доктор.

— А твой друг не может передать копию протокола мне?

— Нет, ты что! Протокол вскрытия отдается следователю, а он в журнале регистрации посмотрел диагноз и все.

— А он ничего не мог перепутать?

— Да ну, что тут, каждый день русские туристки умирают?

Я вернулся в камеру еще мрачнее, чем ушел из нее. Вопросы добавились. Если Наташа умерла от заболевания, то почему меня закрыли в тюрьме? И кто пустил «утку» насчет разрыва печени? И главное зачем? И почему меня держат в информационном вакууме? Получается, что есть тот, кому выгодно мое заключение, но кто он?

Ворочался с боку на бок, но ответов не находил, ничего путного в голову не шло. В камере почти все спали, после обеда шел сон-час, не было только Болтуна и Бужни. Да Абдуразак, несостоявшийся доктор, лежал через проход и читал французский роман.

Видя, что я не сплю, перебрался на соседнюю со мной кровать и заговорил. Зная, что я доктор из России, решил сравнить систему здравоохранения наших стран. Честно говоря, мне было не до него сейчас, но он прилип, как назойливая муха, и не отставал.

Через минут 15 я понял, что он довольно хорошо знаком с медициной и ее организацией в Тунисе. Мне нужно было знать, как работает судебная медицина. Естественно, он задал вопрос, зачем мне это надо. Пришлось ему все рассказать.

Я был в таком удрученном состоянии, что хотелось найти «свободные уши» и излить душу. А тут такой подходящий вариант, медик, разбирается в местных «подводных» камнях искусства врачевания, не надо объяснять про разрывы печени и панкреатиты. Тема для него знакома.

И тут произошло то, чего я так долго искал. Я получил наконец ответы на почти все свои вопросы. Но по порядку.

Подойдя к тому месту, как я беседовал сегодня с доктором, Абдуразак внезапно спросил:

— А ты в каком отеле жил? Ну, где твоя подружка умерла?

— «Шамс эль хана». А что?

— А доктора не Усама часом звали?

— Не знаю, как его звали, а ты что, знаком с ним?

— Он длинный, под два метром роста, с такой квадратной челюстью? — проигнорировав вопрос, дальше расспрашивал Абдуразак.

— Точно, он! — почти вскрикнул я. — Да, шпала такая нескладная и резкая прогнатия (выпирающая нижняя челюсть)! Такого век не забудешь!

— Ну, тогда все понятно. — Араб был в этот момент похож на сытого кота, потягивающегося на кровати, того гляди замурлычет. — Я тут всех докторов в отелях знаю! Я ж немного после института подрабатывал в отелях, приличные деньги имел, один визит 50 динаров. Как раз сеть отелей «Хана» я и обслуживал, пока этот Усама меня не вытеснил, у него большие связи, можно сказать, из-за него в Ливию и уехал, так как больше нигде не смог врачом пристроиться.

— Ну и что с того?

— А ты знаешь, как его фамилия?

— Нет, не знаю! Да в чем дело?

— Его имя Усама Межди!

— А как фамилия доктора, делавшего вскрытие? Тоже Межди! Профессор Межди — родной дядя Усамы Межди! Он его и пристроил в отель на мое место! Сечешь?

Меня словно громом поразило! Ну конечно, все так просто! А я голову ломаю!

— Абдуразак, а ты ничего не путаешь? Может, однофамильцы?

— Какие однофамильцы? Дядя его у меня судебку вел, а Усама на год позже учился. У дяди подвязки везде: и в прокуратуре, и в полиции, и в тюрьме.

— Да, а откуда этот Усама русский язык знает, я думал, он у нас учился?

— Да мать у него русская, вот и знает.

— Ясно! Получается, этот Усама прохлопал воздушную эмболию, так как сразу в нескольких номерах капельницы ставил, бегал все туда-сюда. Второпях не заметил, что воздух в системе остался, когда предыдущая капельница закончилась. Воздух из системы не стравил, а следующую поставил, он в вену и пошел. Поэтому она капельницу вырвала и умерла стоя! Она погибла от воздушной эмболии!

— Похоже на то, — согласился Абдуразак. — Когда тебя в полицию на допрос увезли, он к дяде кинулся, спаси, мол, помоги! Ну а дальше дело техники.

— Да, а меня в тюрьму зачем засадили?

— Как зачем? Чтоб ты в Россию не приехал и повторного вскрытия не потребовал, по горячим следам.

— Да, но воздушную эмболию можно только при первичном вскрытии выявить, а потом никак!

— Эмболию да, при первичном! А панкреонекроз можно подтвердить или опровергнуть и при повторном. Может, там и был панкреатит, раз ты его клинически видел, но не думаю, чтобы от него она так быстро умерла.

— Совершенно верно! — согласился я. — Клиника была, но когда я пошел за водой, боли прошли и живот при осмотре был мягкий и безболезненный. А тут вдруг за полчаса, что я отсутствовал, умерла, и написали панкреатит.

Теперь, после разговора с Абдуразаком, я понял, что стал жертвой обыкновенной подставы. По чудовищной халатности тунисского доктора Наташа умирает от воздушной эмболии. Чтобы скрыть преступление и остаться «чистеньким», перекладывают вину врача на меня. Для этого, воспользовавшись родственными связями, скрывают воздушную эмболию, истинную причину гибели девушки, пишут панкреатит, который действительно имел место, но не в такой смертельной форме. А по телефону говорят о разрыве печени. Этого достаточно для ареста, меня в клетку — и все шито-крыто.

Остается еще опасность, что родственники без моего ведома могут захотеть организовать повторное вскрытие, но надо убедить их этого не делать. А для этого надо убедить консула, что я убийца и им все ясно, дело только за приговором.

Уже вернувшись в Россию, убедился, что так оно и было. Родственников убедили не делать повторного вскрытия, объяснив, что и так все понятно, мол, убил он ее, доказательств выше крыши, зачем мертвых тревожить? Все!

Только я вот не согласен! Получается, из меня сделали козла отпущения, а истинные виновные наказания избежали!

Теперь, когда мне раскрыли глаза, стало понятно, почему никто не обращал внимание на то, КАК умерла Наташа, не проводил следственный эксперимент и не вел следственных действий.

Возможно, если бы наш консул с первого дня моего ареста проявил кипучую деятельность, то результат был бы иным. А если б еще и привлекли нашего российского доктора, попросили б кого-нибудь из хирургов наших поприсутствовать при вскрытии, их в Тунисе предостаточно, тем более что произошло оно на четвертый день гибели Натальи, то тунисские эскулапы вряд ли бы отвертелись.