Записки генерала-еврея - Михаил Грулев

Отлично подготовили и взрастили эти «истинно-русские» спасители то, что переживает теперь Россия. Чтобы судить, насколько изменилось настроение в массах, в особенности инородческих, - не к России, а к официальным лицам, власть имущим, - можно судить по следующему факту. Вместе с прибывшим в крепость вновь назначенным комендантом, генералом Юрковским, мы выехали, однажды, на манёвры «с обозначенным противником». Наблюдая манёвр в районе боя, мы были неприятно поражены, когда мимо наших ушей стали жужжать настоящие пули. Не было сомнения, что нас обстреливают боевыми патронами под прикрытием манёвров. Явно целились, стараясь убить высшее начальство.

Мы, конечно, немедленно остановили манёвр. Приказали осмотреть оставшиеся патроны. Произведено было дознание на месте. Дело было передано военному следователю. И что же оказалось? У многих солдат-латышей найдены были маневренные патроны, домашним образом превращённые из холостых в боевые. Из писем с родины, из прибалтийских губерний, обнаружено было, что матери в письмах наставляли солдат-сыновей, как холостые патроны обращать в боевые, чтобы убивать начальников на манёврах.

Откуда такая вражда и ненависть в официальной России со стороны латышей, которые всегда считались лучшими солдатами, самым желательным элементом в ротах, как трезвые, сильные, степенные и лучшие стрелки! Вспоминаю, когда я ещё был вольноопределяющимся в Красноярском полку, расположенном в Ревеле, комплектовавшемся из разных губерний, частью латышами из Курляндской губернии, то ротные командиры прибегали ко всевозможным фокусам, чтобы получить в роту побольше латышей. А теперь, 30 лет спустя, вот до чего дожили!

Умудриться нужно так плодить вокруг себя, внутри и вне, только врагов и врагов.

Я твёрдо решил оставить службу этому мертвящему режиму, явно губившему Россию. Посильно продолжал я бороться в прогрессивной печати под разными псевдонимами «Боевой», «Строевой», «Старый генерал» и другими - хотя все эти псевдонимы стали секретом полишинеля. Одна из таких статей, напечатанная в московской газете «Утро России», вызвала бурю в главном управлении Генерального штаба, который возглавлял тогда генерал Жилинский, известный в Петербурге под кличкой живой труп.

Это действительно был олицетворённый живой труп, закоснелый военный чиновник, крайне бездарный, способный убить всякое живое дело при своём прикосновении. Он это вполне доказал как в бытность во главе Генерального штаба, так и впоследствии, на должности варшавского генерал-губернатора и во время Великой войны. Жалость берёт, когда подумаешь, что в мертвящих руках этого живого трупа была боевая подготовка России в эту критическую эпоху. Но - по Сеньке шапка: умирающий режим только и мог выдвинуть живые трупы.

15 и 20 июня 1911 г. я получил два конфиденциальных предостережения за номерами 143 и 146, в которых от имени военного министра мне ставится в упрёк моё литературное направление вообще, и в особенности сотрудничество в газетах «Речь» и «Утро России»; причём меня предупреждали, что «если направление ваших печатных статей не изменится, то к вам будет применена 69 статья кн. XXIII Свода Военных Постановлений», т.е. просто увольнение в отставку в дисциплинарном порядке...

Не довольствуясь угрозой уволить меня со службы в дисциплинарном порядке, указано было командующему войсками Варшавского округа, генералу Скалону, не представлять меня на должность начальника дивизии в течении трёх лет, пока не исправлюсь, хотя я аттестован был «выдающимся».

Словом, я не нравился режиму. И мне режим был противен до глубины души. Я подал прошение об отставке «по болезни». Всем известно было, какая это болезнь, хотя я ни с кем не делился своими переживаниями.

Замечательно, как общественное мнение массы офицеров отнеслось к моей отставке. Обнаружилось это вот по какому поводу: получил я приглашение на полковой праздник Владикавказского полка; сам я не мог поехать и послал поздравительную телефонограмму. На празднике, как водится, читали поздравления отсутствующих начальников и провозглашали соответствующие тосты. Когда командир полка провозгласил тост за меня, то масса офицерская устроила настоящую сочувствующую демонстрацию по моему адресу, заключавшуюся в том, что после продолжительного «ура» не давали произносить какие бы то ни было другие тосты, требуя бесконечного возобновления тоста «за Грулева».

Это сочувственная демонстрация со стороны чужой для меня части, т.е. мне не подчинённой, не относилась, конечно, к моей личности. Это было сочувствие и солидарность к моему литературному направлению и замаскированный протест против моей отставки, хотя и добровольной. Причина отставки всем была хорошо известна: это моя книга «Злобы дня в жизни армии» и вся моя литературно-публицистическая деятельность.

Признаюсь, и самому мне больно было расставаться с армией в такое время, когда умудрённый боевым опытом я мог быть полезным моей Родине. Говорю это без лицемерной скромности - по собственному сознанию и по отзывам других, в том числе и ближайших начальников. Но - что делать! Под игом свирепствовавшего, рокового для России режима Родина наша лишалась слуг поважнее и значительнее меня...

Шумно отпраздновал крепостной гарнизон проводы сначала моей семьи, а затем, в мае 1912 г., и мои проводы, в той самой Брест-Литовской крепости, в которой я начал когда-то свою офицерскую службу. Вслед за тем я выехал на постоянное жительство в Ниццу.

Моё исповедальное слово

...ездить с докладом к Николаю II... - В тексте данной книги Михаил Владимирович Грулев ограничивается описанием своей служебной карьеры до русско-японской войны 1904-1905 гг. Продолжив его послужной список, сообщаем, что во время этой войны он командовал 11-м пехотным Псковским полком, был контужен и за боевые отличия награжден орденами св. Владимира 4-й и 3-й степеней, а также Золотым оружием. По окончании войны в 1906 г. Грулев был назначен постоянным членом комиссии по описанию Русско-японской войны (председатель комиссии - генерал-майор Ромейко-Гурко), во время службы в комиссии был произведен в генерал-майорский чин. Никакими сведениями об исполнении М.В. Грулевым должности военного министра мы не располагаем, равно как и о его докладах императору. Известно, что в октябре 1906 г. М.В. Грулев принимал участие в представлении императору личного состава вновь образованной комиссии по описанию Русско-японской войны, и о других встречах Грулева с Николаем II у нас сведений нет. По окончании работы комиссии в 1910 г. М.В. Грулев был назначен начальником штаба Брест-Литовской крепости, и с этого поста в 1912 г. ушел в отставку, будучи, по обычаю того времени, вознагражден при отставке следующим чином генерал-лейтенанта Генерального штаба.

...евреев на пушечный выстрел не подпускали... - сопоставляя свои служебные успехи с ограничениями по государственной службе для евреев, автор, вольно или невольно, смешивает разные понятия - евреев как национальность и иудеев как религиозную конфессию. Такое смешение понятий было характерно в то время для еврейских националистов, а в книге генерала Грулева националистические моменты просматриваются достаточно явственно. В законодательстве Российской империи не было никаких ограничений по национально-биологическим признакам, ограничения были только религиозными. Они применялись к еврею, сохранявшему свою религию, но для крестившегося еврея все двери распахивались, и карьера автора данной книги определялась как раз фактом его крещения. Подобные заявления автора, рассеянные по всей книге, показывают нестойкость его ассимиляции в русское общество, впрочем, в известной мере, объясняющуюся глубоким кризисом этого общества во время революции.

...черты оседлости. - Территории Российской империи, внутри которых разрешалось проживание евреев. Впервые о черте еврейской оседлости упомянуто в 1791 г. В черту входили 15 губерний (Бессарабская, Виленская, Витебская, Волынская, Гродненская, Екатеринославская, Ковенская, Минская, Могилевская, Подольская, Полтавская, Таврическая, Херсонская, Черниговская и Киевская (кроме г. Киева)), именуемых губерниями постоянной еврейской оседлости. С течением времени ряд мест и территорий добавлялся или исключался из числа тех, где евреям было дозволено селиться. Ограничения на место проживания не распространялись на евреев: купцов 1-й гильдии, лиц с высшим образованием, лиц, занимающихся цеховыми и нецеховыми ремеслами, лиц, прошедших военную службу на основании рекрутского устава. Ограничения, налагаемые чертой оседлости, не распространялись на караимов и, разумеется, на евреев, принявших христианство, с точки зрения тогдашнего законодательства, евреями больше не являвшихся.

...1880 г., во время погрома в Варшаве... - Очевидно, автор имеет в виду погром, имевший место в Варшаве в декабре 1881 г. Одна из причин погрома - обвинение поляками евреев в том, что они являются проводниками русификации Польши.