История княжеской Руси. От Киева до Москвы - Валерий Шамбаров

Однако при дворе великого князя сидели не простачки, ухищрения греков видели насквозь, и подобная роль церкви Всеволода ничуть не устраивала. В 1089 г. Иоанн умер, и из Киева направили делегацию в Константинополь – самим подобрать себе митрополита. Причем возглавила делегацию княжна Янка Всеволодовна. Ведь она долго жила в столице империи, хорошо знала придворных, иерархов патриархии. Это было и красноречивое напоминание Комнину, в качестве посла к нему прибыла невеста низложенного законного императора. Со своей задачей Янка справилась блестяще, провела непростые переговоры при дворе, в патриархии, и привезла на Русь митрополита Иоанна III, аскета, молитвенника, совершенно чуждого политике [73].

Хотя через год он преставился, и Всеволод, как когда-то Ярослав Мудрый, вообще не стал брать митрополита из греков. Комнину как раз приходилось туго, его теснили печенеги и турки, и великий князь, пользуясь этим, провел свою кандидатуру – митрополитом стал русский, постриженик Печерского монастыря Ефрем. Ко всем прочему, он был епископом в родовом гнезде Всеволода, Переяславле. С таким митрополитом государь добился канонизации еще одного русского святого – настоятеля Печерского монастыря преподобного Феодосия.

А Янка, несостоявшаяся императрица, замуж уже не вышла. Она построила в Киеве женский Андреевский монастырь, где и приняла постриг, стала его игуменьей. При нем княжна организовала первую на Руси школу для девочек. Но не только Янка, другие русские женщины тоже отличались от европейских и византийских современниц, были более свободными, более развитыми. Законы защищали их права. Их оскорбление наказывалось вдвое большим штрафом, чем оскорбление мужчин. Женщины полноправно владели движимым и недвижимым имуществом, сами распоряжались своим приданым. Вдовы управляли хозяйством при несовершеннолетних детях. Если в семье не было сыновей, наследницами выступали дочери. Допускались разводы. Супруги могли расторгнуть брак при неподобающем поведении своей «половины». Но если муж ушел к другой, он обязан был вернуться к жене и заплатить ей «за срам». Жена, ушедшая к другому, к мужу не возвращалась. Она лишь несла церковное покаяние, второй ее избранник платил штраф, а первый брак расторгался [93]. Женщины заключали сделки, судились. Среди них было много грамотных, новгородскими берестяными записками обменивались даже простолюдинки.

Пройдет некоторое время, и внучка Мономаха Добродея-Евпраксия тоже станет невестой византийского наследника. В Константинополе она поразила всех своей ученостью. «Цивилизованные» греки даже пытались обвинять ее в «колдовстве и знахарстве» – она была великолепным врачом, умела лечить травами, писала медицинские труды. Сохранился ее трактат «Алимма» («Мази»). Ни к какому колдовству он и близко не лежал, но для своего времени княжна обладала глубочайшими знаниями. Книга содержит разделы по общей гигиене человека, гигиене брака, беременности, ухода за детьми, по правилам питания, диеты, наружным и внутренним болезням, рекомендации по лечению мазями, приемы массажа. Наверняка Добродея-Евпраксия была не единственной такой специалисткой. На родине у нее имелись наставницы, у наставниц были другие ученицы.

Конечно, как и во все времена, девушки и дамы старались выглядеть привлекательно, пококетничать. Русские ювелиры изготовляли для них изумительные серьги, колты, браслеты, ожерелья. Большим спросом пользовались заморские самоцветы, византийские шелковые ткани. Женщины следили за константинопольской модой, копировали новинки. Впрочем, греческие фасоны служили только для парадных нарядов, да и то их шили более просторными, более удобными, чем у самих греков. А в быту предпочитали свои, русские костюмы – сарафаны, летники, кокошники, шубки, шапочки с меховой опушкой, нарядные сапожки. Расшивали одежду красивыми узорами, жемчужным бисером [55]. Все больше женщин тянулось к церкви, появлялись настоящие подвижницы. Но любили и поплясать, покружиться в хороводах – уже без всякого языческого смысла, а просто для радости.

Хотя русские представительницы прекрасного пола умели и владеть оружием. Обороняли стены городов вместе с мужчинами. Крестьянка хватала мужнин лук или рогатину, чтобы защитить детей от набежавшего половца, а жительница муромского и суздальского села – от болгарина. Женщины участвовали даже в судных поединках. Вообще в таких случаях разрешалось нанимать вместо себя бойца, но Псковская Судная грамота оговаривала: «А жонки с жонкою присужати поле, а наймиту от жонки не быти ни с одну сторону» [73]. Если присудили поединок женщине с мужчиной – пожалуйста, выставляй наемника, а если с женщиной – нельзя. Сами облачайтесь в доспехи, выходите конными или пешими, берите мечи, копья, секиры, уж какое оружие предпочитаете, и рубитесь сколько влезет. Впрочем, закон имел и хитрую подоплеку. Повздорят две бабы, заплатят бойцам, и один из них погибнет или покалечится из-за пустяковой ссоры. А сами-то не будут по мелочам рисковать, помирятся.

Замужество для девушки считалось обязательным, это вменялось в долг родителям. Невыдача дочери замуж каралась штрафом в пользу церкви [93]. А для князей браки сыновей и дочерей оставались важным средством международной политики. Постоянная угроза со стороны Польши (и связанных с ней сыновей Изяслава) подтолкнула Всеволода к сближению с Германией. Дочь Евпраксию он выдал за властителя Саксонии, маркграфа Генриха Штаденского. Мономах женил сына Мстислава на шведской принцессе. Русские княжны отправлялись в Венгрию, Норвегию, Данию.

Правда, политические браки далеко не всегда были удачными. Та же Евпраксия приехала в Германию одиннадцатилетней девочкой, до совершеннолетия ее поселили в Кведлинбургском монастыре у аббатиссы Адельгейды, родственницы короля Генриха IV. Он часто бывал здесь, приглядывался к подрастающей русской. Но королю в это время приходилось несладко. Противостояние с папой дошло до открытой вражды, а Григорий VII не остановился перед крайними мерами – отлучил Генриха IV от церкви и освободил вассалов от присяги ему. Немецкие графы и герцоги очень этому обрадовались, взбунтовались, вознамерились судить и низложить короля. Генриху пришлось каяться. Среди зимы он пробирался через альпийские снега, прибыл к замку Каносса, где находился папа. Три дня приходил к воротам в рубище и босой, обморозил ноги. Лишь тогда его приняли, он ползал перед Григорием VII и получил прощение [13].

Но папа перегнул палку. Снял отлучение лишь условно, требовал, чтобы король все равно явился на суд феодалов. А покаяние перепугало германских епископов, отнюдь не желавших церковной реформы. К Генриху метнулись и итальянские князья, враждовавшие с папой. Он приободрился, разгромил и подавил мятежников и выступил на Рим. На повторные отлучения король уже не обращал никакого внимания, Григорию VII пришлось бежать к норманнам, где он и умер. А Генрих поставил другого папу Климента III, который безоговорочно короновал его императором.