Волшебница страны коз, или Рассмешить Бога - Наталья Александрова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вы слушаете передачу «Театр у микрофона». Сегодня в нашей программе пьеса Шекспира «Укрощение строптивой» в постановке Новосибирского драматического театра…
Рядом с дверью на низеньком столике стоял включенный репродуктор.
– Блин! – завопил Стас, вертясь волчком и оглядывая все углы. – Где же они?
– Во всяком случае, не здесь! – Надежда выключила радио, и в квартире наступила гнетущая тишина.
Следующие две минуты они бегали по квартире, проверяя все комнаты.
В квартире не было ни души.
Встретившись в прихожей, засыпанной осколками разбитого зеркала, Надежда и Стас переглянулись.
– Перехитрил, гад! – выдохнул Стас. – Опять уйдет!
– Самое ужасное, что он успеет убить Настю! – пробормотала Надежда.
До конца рабочего дня оставалось полтора часа.
Настя машинально работала, развешивала конфеты, красиво упаковывала их, улыбалась покупателям.
На душе у нее было неспокойно.
У нее из головы не выходила та странная женщина, которая зашла сегодня в салон и пыталась предупредить ее об опасности. Она говорила, что с Таней Ермаковой случилось несчастье…
Настя вспомнила, что уже недели две не разговаривала с Татьяной, даже не перезванивалась с ней. Надо будет непременно позвонить ей, убедиться, что у нее все в порядке.
Покупатели, как назло, шли сплошным потоком, не оставляя ни минуты свободной.
Но та женщина говорила также про Лену Серебровскую… про Лену Настя слышала, с ней действительно случилось ужасное. Неужели в словах этой странной женщины есть доля правды? Да не может быть, просто многие слышали об убийстве Серебровской и выдумывают теперь всякие ужасы…
Хотя откуда та женщина могла знать, что Настя знакома с Татьяной и Леной?
– Настя, – окликнула ее хозяйка, – поступил срочный заказ, детский праздник на улице Римского-Корсакова. Собирайся, поедешь прямо сейчас. Марина тебя заменит.
– Да, но у меня встреча после работы… – начала Настя, но Ангелина Васильевна перебила ее:
– Тебе деньги нужны?
– Нужны, – вздохнула Настя.
Деньги ей были нужны всегда, в этом Ангелина права. А сейчас они были особенно нужны, потому что Дениске выписали дорогущее австрийское лекарство, которое должно укрепить его слабые сосуды…
– Хорошо, Ангелина Васильевна, – проговорила Настя и отправилась в подсобку переодеваться.
Игорь уже дожидался ее в кабине микроавтобуса.
Настя села рядом с ним, откинулась на мягкое сиденье, чтобы отдохнуть хотя бы полчаса, перед тем как снова приступить к работе…
Хотя она и любила детские праздники, поскольку заканчивались они пораньше, чем корпоративные вечеринки, иногда здоровые, веселые, шумные дети из обеспеченных семей заставляли задумываться о том, чего лишен ее Дениска.
«Но ничего, – думала Настя, прикрыв глаза, – может быть, это лекарство поможет, и у нас тоже все будет в порядке…»
Игорь, как все водители, обожал какие-то полублатные песни, и сейчас из динамиков лился хриплый нетрезвый голос, который с надрывной тоской пел о Владимирском централе.
Наконец машина остановилась.
– Ты уверен, что это здесь? – Настя оглядела старый дом, в котором светилось всего несколько окон.
– Адрес этот, – Игорь пожал плечами, сверился с накладной. – Только никто не встречает…
– Я поднимусь в квартиру, уточню, чтобы зря не таскать оборудование, – предложила Настя.
Игорь в ответ проворчал что-то нечленораздельное.
Она вошла в подъезд, удивившись, что тот не закрыт ни на домофон, ни на кодовый замок.
Внутри было темно, только откуда-то с верхних этажей сочился слабый желтоватый свет, едва освещающий ступени лестницы. Настя зябко передернула плечами и начала восхождение.
Как она и опасалась, квартиры в этом доме располагались не по порядку: на первом этаже были вторая и почему-то двенадцатая, на втором – четвертая и седьмая. Поэтому каждый номер приходилось долго разглядывать, чтобы не пропустить квартиру заказчиков. Настя привстала на цыпочки, всматриваясь в очередной номер, когда за спиной у нее послышались шаги.
– Скажите, какая это квартира? – спросила она, медленно поворачиваясь.
Ответа она не услышала. Вместо ответа на ее голову обрушился удар, и Настя провалилась в бездонную темноту. В темноту без звуков, без прикосновений.
Через какое-то время из этой темноты проступило первое ощущение.
Лучше бы его не было!
Это была боль.
Болела голова от удара, и еще почему-то болели запястья и щиколотки.
Настя застонала, пошевелилась и приоткрыла глаза.
В первый момент свет показался ей ослепительным, и она снова зажмурилась. Однако прятаться от действительности было не в ее правилах, и, немного выждав, Настя снова открыла глаза.
На этот раз ей удалось разглядеть окружающее.
То есть разглядела-то она не очень много – настольную лампу, полупустую комнату и внимательно наблюдающего за ней молодого мужчину.
Мужчина был бы довольно привлекательным, даже, пожалуй, красивым, и шрам на левой щеке нисколько не портил его. Портило его другое – выражение лица.
Его лицо было самоуверенным, безжалостным и одновременно испуганным. Словно он чего-то боялся и хотел передать этот свой страх другим, как будто это избавило бы от страха его самого.
И еще это лицо показалось Насте смутно знакомым. Кажется, она несколько раз видела этого человека в последние дни, он мелькал среди уличной толпы, пристально смотрел на нее из ресторанного зала… но не только это.
Она видела его когда-то давно, очень давно.
Когда он еще не был таким взрослым, да и она сама была совсем девчонкой.
Настя пошевелилась, попробовала устроиться поудобнее и только тогда поняла, почему болят ее запястья и щиколотки.
Ее руки и ноги были туго связаны толстой бельевой веревкой. Руки, кроме того, были накрепко привязаны к подлокотникам тяжелого старинного кресла.
– Кто… кто вы? – непослушным, охрипшим голосом спросила Настя. – Что вам от меня нужно?
Он ничего не ответил, только внимательно разглядывал ее, словно пытаясь узнать после долгого расставания.
– Вы, наверное, с кем-то меня перепутали… – проговорила девушка. – Я не представляю для вас никакого интереса… у меня нет денег…
– Нет, я тебя ни с кем не перепутал, – отозвался наконец мужчина. Голос его оказался приятным – мягкий бархатистый баритон. Такой голос должен вызывать доверие. – Я тебя узнал, – продолжил он. – И мне кажется, ты тоже меня узнала…
И тут Настя действительно вспомнила, где она раньше видела это лицо.
С тех пор прошло примерно пятнадцать лет. Они, пять девочек, ехали в прокаленном солнцем поезде. За окнами проносились бесконечные выгоревшие степи, скучные сонные полустанки, пропыленные рабочие поселки. Поезд шел долго, бесконечно долго. Девочки болтали, смеялись, пели. Пели они хорошо – ведь они впятером составляли детский вокальный ансамбль «Звездочка». Пять девочек, пять лучей звездочки – Эля Маленко, Таня Ермакова, Лена Серебровская, Маша Чонишвили и она, Настя Рубинина. В составе этого ансамбля они ездили на фестиваль детских самодеятельных ансамблей, который Гостелерадио проводило в крупном сибирском городе. Удачно выступив на фестивале, «Звездочка» возвращалась домой, в Петербург. Сопровождала девочек славная немолодая женщина Варвара Степановна, сотрудница петербургского радио.
Дорога была долгая, но они не скучали.
Особенно после того, как познакомились с двумя мальчиками из соседнего вагона. Мальчики были года на два старше их и ехали тоже в Петербург. Таня Ермакова, кажется, даже успела влюбиться в одного из них… как же его звали? Юра! А второй – Сережа… вот и имена всплыли в памяти…
Пятнадцать лет отмотались назад, как выцветшая пленка кинохроники, и Настя узнала это лицо. Сквозь взрослые, самоуверенные черты проступила мальчишеская растерянность, неуверенный, беспомощный взгляд…
– Сережа! – удивленно проговорила Настя. – Это… это ты?
– Узнала! – проговорил он с тяжелым вздохом. – Этого-то я и боялся! Ну, что поделаешь! Ты сама во всем виновата…
– В чем виновата, Сережа? – удивленно проговорила девушка. – Что ты делаешь? Зачем… зачем ты это делаешь?
– Я не Сережа! – выдохнул он с ненавистью. – Я Юра! Понятно? Юра!
Он и сам уже верил в это. Ему казалось, что он действительно стал Юрой Магницким.
Собственно, он ничего не сделал. Судьба сама сыграла с ним эту шутку.
Сережа Калганов жил с матерью в небольшом сибирском городке.
Мать его, пожалуй, любила. Но только еще больше она любила пить дешевую водку или портвейн с работягами-строителями. Сколько раз Сережа видел ее на лавочке в соседнем дворе в компании трех-четырех небритых мужиков в робах и ватниках. Потом ее приводили домой, иногда приносили. Иногда она сама спускалась по шатким ступенькам в их полуподвальную комнату, размазывала по щекам пьяные слезы и бормотала:
