Анжелика. Тени и свет Парижа - Анн Голон

В конечном итоге Людоед оказался вознагражден за свое терпение, обнаружив рядом с собой прекрасное гибкое тело, пускай молчаливое и не горящее желанием, но покорное. Постанывая от удовольствия, он овладел им.

Анжелика даже не успела испытать отвращения или выказать протест. Потрясенная жарким натиском капитана, напоминающим напор урагана, она почти сразу же вновь оказалась на свободе.

— Ну вот и все, — вздохнул капитан.

Ладонью своей могучей руки он перекатил молодую женщину на другой край кровати словно полено.

— Давай, поспи в свое удовольствие, моя славная девочка. На заре мы повторим наше маленькое развлечение и тогда будем квиты.

И через пару секунд капитан шумно захрапел.

Анжелика полагала, что долго не сможет уснуть, но «любовные подвиги», наложившиеся на усталость последних часов, а также мягкая и теплая постель способствовали тому, что она тотчас погрузилась в глубокий сон.

Немногим позже Анжелика проснулась в абсолютной темноте и довольно долго не могла понять, где находится. Храп капитана стал чуть тише. Было так жарко, что Анжелика сняла рубашку, грубая ткань которой царапала ее нежную кожу.

Она больше не боялась, но в ней зарождалось странное беспокойство. Анжелика чувствовала себя не в своей тарелке, но не из-за массивной туши спящего рядом Людоеда. Это было что-то иное… необъяснимое, пугающее…

Женщина вновь попыталась уснуть, вертясь с боку на бок. Наконец она напрягла слух.

И тогда Маркиза Ангелов различила неясные и непонятные звуки, которые и пробудили ее ото сна. Они напоминали голоса, но голоса далекие — непрерывная, монотонная, жалобная мелодия. Она становилась то тише, то громче. И вдруг Анжелика поняла: это заключенные.

Через толщу массивных стен в комнату долетали приглушенные жалобы, отчаянные крики узников, несчастных, замерзающих, сражающихся с помощью башмаков с тюремными крысами, сопротивляющихся гнилой воде и самой смерти. Преступники поносили имя Господа, а невиновные обращали к нему молитвы. Кто-то, изнуренный допросами и пытками, полузадушенный, истощенный голодом и холодом, мог только хрипеть. Вот откуда брались эти таинственные и зловещие звуки.

Анжелика задрожала. Крепость Шатле обрушилась на нее всей тяжестью прошедших веков и небывалых ужасов. Молодая женщина задавалась вопросом: вдохнет ли она когда-нибудь глоток свежего воздуха. Отпустит ли ее Людоед? Он спал. Он был таким сильным и могущественным. Он был хозяином этого ада.

Очень тихо Анжелика приблизилась к этой огромной туше, храпящей на своей половине кровати, и, удивляясь самой себе, прикоснулась к спящему великану, находя некоторую привлекательность в его толстой коже.

Капитан пошевелился и, повернувшись, чуть не раздавил свою случайную подругу.

— Ха-ха! Моя маленькая курочка проснулась, — произнес он сонным голосом.

И Людоед тут же притянул Анжелику к себе с такой силой, что она утонула в его объятиях, почувствовав, как у него под кожей перекатываются мощные мускулы.

Здоровяк громко зевнул. Затем он отдернул шторы и увидел за оконной решеткой бледный отблеск солнца.

— А ты ранняя пташка, моя красавица.

— Что это за звуки тут раздаются?

— Это заключенные. И стоит заметить, что они не развлекаются так, как мы.

— Они страдают…

— А их сажают в крепость не для того, чтобы веселиться. Тебе здорово повезло, знаешь ли, что удалось выйти отсюда. Поверь мне, уж лучше находиться в моей постели, чем по другую сторону стены, на соломе. Скажешь, я не прав?

Анжелика так серьезно кивнула головой, что привела капитана в восхищение.

Гигант взял со столика, стоящего около кровати, пинту красного вина и надолго приложился к сосуду. Кадык на его мощной шее поднимался и опускался в такт глоткам.

Потом он протянул кувшин Анжелике.

— Это тебе.

Молодая женщина согласилась, потому что понимала: в зловещих стенах Шатле только вино может спасти от отчаяния; и пусть этот напиток и чувственное удовольствие подарят ей состояние низменного блаженства, которое заставит ее забыться.

Людоед подбодрил Маркизу Ангелов:

— Пей, моя кошечка, пей, моя красавица. Это хорошее вино. И оно пойдет тебе на пользу.

Когда Анжелика наконец откинулась на подушки, ее голова кружилась; терпкая и крепкая жидкость затуманила ей мозг. Ее больше ничего не волновало, главное, что она осталась живой.

Мужчина тяжело повернулся к Маркизе Ангелов, но она уже не боялась его. Она даже начала испытывать некое удовольствие, когда капитан принялся ласкать ее тело широкой ладонью, не слишком нежно, но зато неистово и умело. Эти ласки, больше напоминавшие грубое растирание, чем легкое дуновение зефира, помогли Анжелике расслабиться. Людоед целовал ее по-крестьянски, долгими смачными поцелуями, которые удивляли и даже веселили Анжелику.

Затем он обхватил женщину сильными волосатыми руками и не спеша положил поперек кровати. Маркиза Ангелов поняла, что на этот раз бравый вояка решил в полной мере воспользоваться представившимися возможностями, и закрыла глаза.

В любом случае, Анжелика никогда не собиралась вспоминать о том, что должно было случиться.

Между тем все оказалось не так ужасно, как она это себе представляла. Людоед не был жестоким. Конечно, он вел себя как человек, не до конца осознающий всю свою силу и не понимающий, насколько он тяжел. Но, несмотря на это неудобство, а Анжелика ощущала себя наполовину раздавленной, женщина была вынуждена признать, что почти испытала некое подобие наслаждения, оставаясь «добычей» этого колосса, полного мощи и желания. Когда все закончилось, собственное тело показалось ей легче перышка.

Капитан одевался, напевая военный марш.

— Клянусь своими потрохами, — повторял он, — ты доставила мне удовольствие! А я тебя вообще-то боялся!..

Вооружившись тазиком для бритья и бритвами, в комнату вошел хирург Шатле.

В то время как ее необъятный любовник на одну ночь позволил подчиненному завязать у себя под подбородком полотенце и намылить лицо, Анжелика закончила одеваться. Капитан продолжал бурно выражать свое удовольствие:

— Ты это сам сказал, цирюльник! Свежа, как роза!

Анжелика не знала, как ей распрощаться с навязанным кавалером. Вдруг он бросил на стол кошель.

— Возьми, это тебе.

— Вы мне уже заплатили.

— Бери, коли говорят, — взревел Людоед. — И убирайся отсюда.

Анжелика не заставила просить себя дважды. Но стоило ей оказаться на улице, покинуть стены Шатле, как женщина поняла, что у нее просто не осталось мужества и она не может сразу вернуться на улицу Валле-де-Мизер, расположенную так близко к ужасной тюрьме. Она спустилась к Сене. К лету на набережной Морфондю[50] лодочники устроили купальни для женщин. Парижане и парижанки проводили три самых жарких месяца, плескаясь в Сене. Купальни представляли собой небольшой участок реки вдоль берега, отгороженный от русла грубым полотном, натянутым между вбитыми в дно сваями. Женщины заходили в воду в рубашках и чепцах.