Купите книгу — она смешная - Олег Сенцов

Утром была снова ранняя побудка. Выступали не завтракая, так как особо было нечем. Кто-то совершил намаз, кто-то быстренько помолился, Джим совершил свой ставший впоследствии обязательным утренний обход своих больных. С кем-то он заговаривал, к кому-то прикасался, мимо кого-то просто проходил, но всех заряжал какой-то особой энергией, так что даже если не проходил мимо тебя, то есть не хотелось до самого вечера. Вечером, вдоволь нашагавшись на солнцепеке, ты хотел только лечь спать, но так, чтобы проснуться утром у себя дома. А следующее утро было точно таким, как предыдущее — ты вставал голодный и с испорченным настроением. Но как только пробегало как легкий ветерок перешептывание: «Идет, идет», ты сразу начинал искать Его глазами и даже пытаться подпрыгивать, чтобы хоть на миг увидеть Его фигуру. К сожалению, даже в самые удачные прыжки ты не видишь ни Его, ни Его лица, только по позам и колыханию людей вдалеке ты понимаешь, что Он где-то рядом, рядом с тобой. И вот на миг головы расступились и, подпрыгнув, ты на миг увидел его спину, Его Спину, и ты не мог перепутать, это точно был Он. Сразу нахлынула волна воспоминаний чужих рассказов о Нем, и голода как не бывало, и ноги не болят, и хочется идти, а поначалу даже бежать — лишь бы за Ним! На таком вот энтузиазме мы протопали, а кто и проехал пять дней, затем запал начал заканчиваться, впрочем, как и еда, и бензин. Вода закончилась за день до этого. Кое-кого положили в грузовики, кое-кого из них потом пришлось прикопать. Не успел начаться голодный бунт среди самих революционеров, как одному городишку вдруг не повезло — мы до него добрались. Я видел в детстве, что делает саранча с кукурузными полями, но тут и ей было чему поучиться. Городок мирно подремывал в послеобеденном сне, когда в него вторглись революционные массы и начали творить то, что обычно творят в таких случаях революционные массы, за исключением разве что зарегистрированных случаев сексуального насилия. Джим и другие члены реввоенсовета только к вечеру успокоили своих соратников по борьбе, но к тому времени было уже поздно — количество разгневанных жителей уж достигло очень критической температуры кипения терпения и было готово выпустить свой пар негодования на головы восставших. Кое-где в проулках начались репетиции гражданской войны. В конце концов, после того как борцы за свободу утолили свою жажду и голод, появилась возможность их усмирить и снова направить в нужное место. Сложнее было с местным населением, у многих оказалось на руках оружие, достаточное количество патронов, но недостаточный уровень толерантности по отношению к революционерам. Мы же, как я уже говорил, шли свергать власть с голыми руками, не взяв с собой даже достаточного количества шапок, надеясь, похоже, на то, что правители настолько зажрались, что их тугие жирные животы полопаются от смеха, когда они увидят наш легион бомжей под своими стенами. Но сейчас надо как-то было успокоить местное население, и кто-то вспомнил про доброго дядю Билла. Меня разыскали, привели поговорить, хотя до этого в упор не хотели замечать. А до Джима мне так вообще было нереально добраться первое время. Я приехал на своем грузовичке на центральную площадь и устроил повальную компенсацию для всех пострадавших от набега. Когда чемодан показал мне свое дно, а в очереди потерпевших я стал все чаще замечать пыльные революционные лица — я свернул свой офис, а всем недополучившим моей любви предложил прийти завтра в десять утра, на это же место, но уже с полным перечнем ущерба и требуемой суммой компенсации. Многие поверили и разошлись. И тут ко мне подошел Джим, мы обнялись и, судя по выражениям тех лиц, что я успел рассмотреть краем глаза, стало понятно, что у меня вырос нимб и обулись сандалии. Пока ночью все население от мала до велика считало и пересчитывало сметы убытков, наше войско тихонечко снялось с места и покинуло город еще до рассвета. Днем, на привале, я предложил Джиму, что для того, чтобы в следующий раз не пришлось так сорить деньгами, надо отправлять вперед интендантов, которые заранее, к прибытию основной массы, успеют заготовить еды, воды и место для ночлега — так будет и удобнее и денег меньше потратится. Джим как-то очень странно на меня посмотрел, будто взвешивая мой мозг, прикидывая процентное соотношение во мне доброты к скабрезности, и, судя по всему, остался не очень доволен полученным результатом, но, тем не менее, посоветовал мне поговорить по этому поводу с Елен. Мне не хотелось знаться с этой особой, но милая Елен обставила все как нельзя лучше. Она вынырнула откуда-то из толпы ближайших последователей, вечно гурьбой везде следовавшей за Джимом, так что ему было очень удобно в пустыне справлять естественные надобности — они просто окружали его плотным кольцом и поворачивались к нему спиной. Остальная же часть путешествующих в некомфортных условиях восставших была вынуждена приобщить к этому делу картонные коробки без дна. Едешь ты или идешь в колонне, глядь — кто-то сидит наполовину в коробке, думаешь, зачем он это делает? А потом как приспичит самому, так начинаешь бегать, занимать. Скоро все обзавелись персональными или общими коробками, их можно было складывать и носить с собой в походном положении, особо умные и ловкие в процессе умудрялись еще и читать. Так вот, Елен отодвинула штакетину в этой живой ограде, окружавшей Джима, и бросилась мне на шею с криком: «Билли!», так, что несведущие люди, а они тут были почти все такие, могли подумать, что у нас с ней как минимум несколько общих детей и годы разлуки. Знаете, я вообще по природе не обидчив и меня легко уговорить, а еще легче послать. В общем, уже через десять минут я на своем грузовичке с сами знаете каким экипажем, усиленный еще двумя джипами с такими же сообразительными парнями, что и мои, выдвинулись в авангарде нашего воинства света на поиски следующего города или поселка. На другой день мы его обнаружили — в пустынях тоже есть иногда дороги, по ним ездить намного удобнее и они всегда выводят к тому месту, где массово и давно живут люди — это я сам для себя отмечаю, вы можете за мной не записывать. Затем я занялся закупкой фуража и организацией загона для нашего стада, а джипы вернулись в пустыню ловить его и загонять на меня. Уставшие путники получили все, что им было нужно, город остался не разоренным и в то же время с достаточным финансовым вливанием, Джим смог спокойно проповедовать (среди сытых это обычно получается намного эффективнее), короче, все были счастливы, как всегда не понимая, чьим деньгам и заботам они должны быть благодарны. Чтобы хоть как-то выделяться, я завел себе коробку, обшитую золотой фольгой, но это не могло полностью компенсировать мое самолюбие, и мы продолжали перебираться так от одного городка к другому. В каждом из них часть революционеров обычно выбывала из строя, понимая, что спокойная жизнь в этом захудалом уголке цивилизации будет намного лучше, чем бесцельное хождение по пустыне, даже вместе с сомнительным удовольствием редкого лицезрения Егошной спины. Но зато на их место приходили новые адепты, из числа жителей этого городка, готовые променять эту захолустную бесцельную жизнь на интересное путешествие с великой целью, да еще при возможности увидеть Его, хоть даже и со спины.

Если бы в этой стране кто-то когда-нибудь составил нормальный рейтинг популярности и, не взглянув утром на градусник и с него списав показания популярности действующего президента по Фаренгейту, а спросил бы людей, то Джимми уделал бы нынешнего главу по всем правилам. Людям нужно верить в чудо и в чудо-людей, в то, что они есть, в то, что они лучше обыкновенного человека и даже тебя самого. Они все знают, они все могут, за ними надо идти, куда — не важно, они знают, куда надо! Человек, который хоть раз в жизни слышал Джима, был готов идти сдавать за него кровь, всю до последней капли, и если надо, то выпить ее сколько нужно и у его врагов. Если Джим сам заговаривал с таким человеком, то он автоматически записывался в кандидаты в лоно святых нашей церквушки. Правда, лоно святых, окружавших Джима, особенно во время справления им нужд, было уже давно сформировано довольно плотным кольцом и пробиться туда не представлялось возможным. Кстати, самого Джима к тому времени уже никто не называл Джимом. Кроме меня все к нему обращались на ТЫ, но на именно такое ТЫ с больших букв, и произносилось это так же величественно как и писалось. За глаза Джима все, соответственно, называли Он, с одной заглавной буквы — все-таки третье лицо, как ни крути. Местные же Джима называли Набии, в любых случаях. Я не знал, что означало это слово, но мне кажется, я уже где-то его слыхал.

Вообще где-то примерно так, потихоньку, помаленьку мы с нашими набиизятами, или, лучше, набиизявцами добрались до пригородов Столицы. Меня удивляло, почему правительство никак не реагирует на перемещение такой огромной массы народа, нас было, по меньшей мере, тысяч сто. Во всех городках, которые мы проходили, наличие какой-либо власти, а тем более военного присутствия не наблюдалось, лишь когда наше путешествие стало подходить к концу, над нами стали иногда пролетать военные вертолеты, да и то высоко. А то, что наше путешествие, впрочем, как и весь путь земной подходят к концу практически одновременно, я понял, когда увидел через щелку в брезенте оборонительную линию, аккурат перед началом первых кварталов — траншеи, колючая проволока, мешки с песком, пулеметные гнезда, танки, пушки и много, много касок и автоматов. Мы уверенно подошли на расстояние полета стрелы и так же уверенно встали. Джим со своим политбюро ушли в свой штаб на совещание — в одном из городов благодарные фанаты подарили Джиму огромный красный шатер, расшитый золотыми попугайчиками. Я почему-то был уверен, что первый залп из пушек будет именно по нему. В шатре наверняка снова нарезали бумажки с крестами и скоро приступят к гаданию на кофейной гуще, но тут из динамиков прозвучал голос самого Зевса о том, что всем надо расходиться — нам тут и без вас тошно и жрать нечо, зато есть разрешение правительства на округление населения страны, которое как раз выпирает тысяч так на сто таких вот голодранцев. Затем нам дали три минуты до начала розыгрыша подачи противником, а наш тренерский состав все никак не мог объявить комбинацию, хотя тайм-аут уже подходил к концу. Тут меня прострелила мысль о том, что у меня практически на передовой стоит грузовик, набитый чемоданами с деньгами! Меня начало тошнить и скручивать. Я начал ползать по своим баулам и ощупывать их, как слепой. Почему, вы спросите, я не оставил большую часть в сейфе, а все взял с собой?