Ладога - Ольга Григорьева

– Пошли, что ли?

– Пошли, – прошептала Беляна, опустив голову. Толкотня и суета в торговых рядах была прежняя.

Даже хуже. Появились гончары со своими кувшинами и плошками, медники, кожемяки, бондари и множество приезжих торговцев с разными диковинами. Славен долго приценивался к мечам, качал их в руке, крутил так и сяк и, в конце концов, со вздохом положил обратно:

– Дружинниками станем – будем мечи носить, а пока мне рогатина больше по сердцу.

Я тоже привык к не раз выручавшей косе да небольшому топорику и не собирался их менять. Зато тонкий, словно жало, нож с трехгранным лезвием и искусно кованной рукоятью поразил мое воображение.

– Бери, – нахваливал торговец, – кинжал хорош. Харлужный, цельный – хоть камень режь. А легкий! Да ты возьми, подержи на руке-то…

Я взял, а отдать уже не смог. Кинжал и вправду был изумителен. Настолько изумителен, что я решил поступиться гордыней и, забрав кошель у Беляны, вытряс торговцу две монеты. Узрев деньги, он заорал пуще прежнего, призывая обратить внимание на копья с литыми наконечниками, кривые басурманские сабли и широкие римские мечи. После оружейника отправились к тканям и женским безделушкам. Как никак, а приодеться Беляне не мешало. Да и куцые волосы спрятать. К моему удивлению, обладая несметным количеством денег, она выбрала скромный летник из крашенины, такой же платок, сермяжный серник и к ним лозяные пленицы. На украшения смотрела долго, словно размышляя, сколько сможет унести, а взяла лишь шейное, красное, словно рябиновые гроздья, ожерелье да медные одинцы с браслетами. Девке не терпелось примерить обнову, и мы поспешили обратно. Тем паче что вся площадь гудела слухами об убийстве варяга.

У самой избы Медведь приостановился, разглядывая глинистую землю под ногами.

– Что не так? – насторожился Славен.

– Пока нас не было, здесь много людей ходило. Беляна, выронив покупки в грязь, прижала руки к груди и рванулась к дверям.

– Чужак, – едва слышно выдохнул Славен, устремляясь за ней. Меня пронзило недоброе предчувствие. Чужак оставался один, без своей чародейной сумы, и если варяг, припомнив старое, вернулся, ему пришлось нелегко. Подтверждая мои опасения, глухо заворчал Медведь. Опасаясь увидеть в горнице искалеченное тело ведуна, я робко протиснулся под его плечом.

На полу действительно распластались два бездыханных тела. Но ни ростом, ни одеждой они на Чужака не походили. Следов драки и крови на полу не было, словно незнакомцев втащили сюда уже мертвыми. Лис поддел одного из них под плечо и перевернул на спину. Тело еще не окоченело, а в остекленевших глазах застыло недоумение.

– Да это ж тот, с площади. – Славен нагнулся, зацепил мертвого мужика за ворот рубахи. – Точно, у него такая подоплека была, и лицо похоже. Я еще удивлялся, чего ему от нас надо. Следил он за нами.

– Похоже, не за нами… – Лис обвел взглядом пустое помещение. – И не следил, а момента выжидал. Чтобы тихо было да без видоков.

Беляна остервенело плюнула мертвецу в лицо и выругалась так, как наши девки никогда б не посмели. Успокаивая ее, Славен приобнял хрупкие девичьи плечи.

– Где же Чужак?

Кто ему мог ответить? Кто мне мог ответить – какие посулы, какая неведомая сила увела нашего ведуна? Или сам ушел, отняв две человеческие жизни? Но куда?

Под полоком раздался шорох. Лис молнией метнулся на звук, отдернул, сползающий до пола край полавочника и, сунув под него руку, дико взвыл. Брат поспешил ему на помощь, и вскоре они с величайшим трудом выволокли на свет божий девку-чернявку. Словно нажравшаяся валерьянового корня кошка, она рвала ногтями и зубами держащие ее руки. Глаза девки с перепугу были плотно закрыты, а разметавшиеся по плечам волосы придавали ей сходство с кликушей.

Я знавал бешеных девок и как их угомонить – тоже знал. Размахнувшись сильно, наотмашь ударил ее по щеке. Голова чернявки дернулась, глаза распахнулись, и, внезапно осев на столец, она горько разрыдалась. Беляна опустилась возле нее на колени, ласково заправила под берестяной кокошник растрепанную косу. Девица сначала отводила ее руки, отворачивалась от вопрошающих глаз, а потом, словно почуяв родную, истосковавшуюся по теплу и ласке душу, прижалась к Беляне, заходясь жалкими всхлипами. Славен подтолкнул меня вперед, и, стараясь говорить как можно мягче, я спросил:

– Скажи, красавица, что здесь случилось? Девушка вскинула на меня красные припухшие глаза, и вдруг я понял, что она совсем еще девочка. Испуганный и очень одинокий ребенок, которому пришлось увидеть то, чего и взрослому не под силу выдюжить.

В груди застонало, словно трава-баранец проросла внутри. Бросив поспешный взгляд на Славена, она сразу признала в нем старшего и, пряча слезы, быстро-быстро затараторила:

– Прости, нарочитый. Испугалась я очень, потому и пряталась…

– Да ты не спеши, угомонись. Расскажи только, что видела.

Девчонка сглотнула слезы, постаралась говорить спокойно:

– Меня хозяйка прислала. Все знают – дрались здесь, вот она и велела мне прибрать да помыть все. Я идти не хотела, боялась человека страшного, того, что в охабень прячется, но она выгнать грозилась, и я пошла. В сенях прибрала, рогожки разложила, утварь на место поставила, а в горницу входить побоялась. Стою, не знаю, как дальше быть – то ли обратно с кривдой идти, то ли страх побороть и работу доделать, как дверь отворилась и колдун ваш вышел. Посмотрел на меня, засмеялся и говорит: «Иди, не бойся, худа тебе не сделаю, но помни: коли придут ко мне, беги со всех ног. Не следует тебе слышать наши разговоры».

Делать нечего, вошла я. Стольцы на место ставлю, наоконники постилаю, а он, точно ворон на суку, сидит и молчит, только палкой своей об пол тюкает. Стукал, стукал и вдруг как закричит: «Уходи, девка! Беги!» Я в сени выскочила, а они уже на пороге стоят – в высоких шапках, богатых корзнях да чадыгах турецких. Мечи на золотых поясах качаются. Ладные оба, красивые, а при них холопы. Тоже двое. Вроде бояться мне было нечего, а все же исполох меня взял. Шмыгнула обратно да и забилась под лавку. Они меня не заметили, подошли к колдуну вашему, поклонились ему в пояс и как начали говорить! Я с перепугу и понять ничего не смогла, помню только, о Князе нашем, Меславе, говорили и о конунге варяжском, Рюрике, тоже. Кажется, убеждали его к морю идти, ладьи, мол, его ждут какие-то, а он все о Князе твердил, отказывался.

Девчушка поморщилась, вспоминая, грязные босые пальчики вылезли из-под подола, потерлись друг о друга, точно озябшие щенки.

– Странно он говорил. Мол, стану Князем, сам решу, как быть. Я удивилась даже, а может, просто поняла не так. В общем, не шел он. Тогда эти двое шапки оземь бросили, а холопы их на колдуна кинулись. Не ведаю, что он сделал, а только подойти к нему они не смогли. Толклись на месте, точно в камень бились. Тогда один из пришлых снова стал уговаривать. Да слова такие говорил непонятные, что только чародеям ведомы. А потом загремело вокруг, и потащили меня чьи-то руки наружу, а я чуяла, коли дамся – умру, вот и уперлась, как могла. Потом отпустило, все стихло, а затем и вы пришли.