Шрамы войны. Одиссея пленного солдата вермахта. 1945 - Райнхольд Браун

— Возьми себя в руки! — строго приказал мне Бернд. Он, вероятно, догадывался, что я в этот момент думал о двух грушах, упруго торчавших под ночной рубашкой юной цыганки.

— Не болтай глупостей! — раздраженно ответил я. Я и сам не понимал, что меня раздражало длительное ожидание.

Не прошло и десяти минут, как я различил у околицы две человеческие фигуры. Внимание!

Это — две девушки. Одна из них была уже нам знакома. Они подошли к тому месту, где мы расстались. Они пришли к нам и, кажется, были разочарованы тем, что мы ушли. Мы тихо окликнули их и помахали руками. Девушки подошли, сияя улыбками, и протянули нам руки. На смуглых ладошках лежали два крашеных пасхальных яйца. Мы были безмерно тронуты. Спасибо, спасибо. Мы взяли яйца — они были еще теплыми. О, девушки цыганского племени, теперь я понимаю, почему весь мир поет ваши печальные песни. Девушки сказали, что, когда станет совсем темно, придет их отец и отведет нас в дом. Теперь мы нисколько не сомневались, что сегодняшнюю ночь проведем в надежном убежище, да и приветливость девушек не казалась нам наигранной. Хихикая, они убежали прочь — эти два отнюдь не робких пасхальных ангела! У них были голые ноги, и, вероятно, платья были единственным, что отличало их от настоящих ангелов. Может быть, нам все же стоило их раздеть?

О, эти прекрасные крашеные яйца! Наверное, их надо было долго разглядывать, но мы вместо этого мгновенно их проглотили. Какой чудесный вкус!

С наступлением ночи за нами действительно пришел старый цыган. По-воровски крадучись, он неслышно подошел к нам. За ним шла его дочь. Сердечное приветствие, безмолвный кивок. Мы последовали за ним. Смуглая девчонка тут же убежала, исчезнув из вида. Мы трое осторожно шли мимо заборов и кустов, углубляясь в деревню. Стоп. Наш провожатый издал короткий резкий свист. Цыган прижимает нас к колючей изгороди.

— Внимание! — шепчет он.

Мы прислушиваемся… Мерно стуча сапогами, мимо нас проходят двое вооруженных людей. Лиц их мы не видим.

— Жандармы! — тихо бормочет цыган и протягивает руку в ту сторону, откуда доносятся гулкие шаги.

Мы напряглись, но понимали, что попали в руки настоящего мастера ночных дел — уж этот-то доставит нас домой в целости и сохранности!

Ах, старая цыганка! Какой радостный спектакль устроила она при нашем появлении! Она трещала и болтала без умолку, нам было весело ее слушать, хотя мы не понимали ни одного слова. Была здесь и еще одна старуха, дряхлая, узловатая, морщинистая, как старая сушеная слива, как выяснилось, бабушка. Ее беззубый рот тоже не закрывался ни на минуту. Да, еще куча маленьких грязных детишек и тетушка. Бернд, ты помнишь тетушку, эту цыганскую тетушку с болезненно перекошенным ртом? У нее точно были не все дома, потому что все над ней смеялись, когда она начинала говорить. Она произносила что-то совершенно невообразимое — как будто терла железом по стеклу, и мы никак не могли понять, откуда происходит звук — из носа или изо рта. Какая шумная и бурная жизнь кипела в этом крошечном, тесном пространстве! Ни стола, ни стула, ни шкафа — только убогая кровать, на которой спали отец с матерью. В ногах у них пристраивалась орда дерущихся детей. Все остальные вповалку ложились на глиняный пол, устланный соломой. В наших краях скотина в стойлах живет чище. Но эти люди встретили нас сердечно и гостеприимно. По-цыгански, конечно, но как они могли принять нас по-другому? Все, что эта отчаянная банда сумела выпросить или украсть, было предоставлено нам. Это были очень милые люди, ничего другого я про них сказать не могу. Мы с истинным удовольствием смотрели на двух старших дочерей. Это были два прекрасных цветка среди колючек и сорняков. Но и у сорняков красивые цветы. Но где же мы будем спать? Здесь же нет ни одного свободного уголка! Надо надеяться, нас не положат рядом с двумя стройными девушками. Нет, это было исключено! Глава семейства был начеку, это разумный человек. Он не желал еще одного благословения своему дому, Бог и так благословил его многочисленным семейством. Впрочем, мои ноздри уже давно перестали раздуваться, скорее наоборот. Теснота, солома, тяжелый, спертый воздух, испарения от молодых и старых тел — это не запах свежескошенной травы или вечерней луговой росы. Нам указали место в углу, где мы послушно улеглись. В полуметре от меня угнездилась сморщенная старуха, а за этой баррикадой поместились две милые стройняшки. Некоторое время я прислушивался к шороху, шепоту и смешкам. Рядом со мной оглушительно захрапела бабушка. Доброй ночи!

Еще до рассвета глава семейства вывел нас за околицу деревни. Мы поблагодарили его, приложили руки к кэтчулэ и пошли дальше — к горам и лесу. Пасха закончилась, нам предстоял далекий и трудный поход. В тот день мы решили добраться до города Совата, до которого оставалось двадцать километров. Как заведенные и поставленные на нужный курс машины, мы безостановочно двигались к цели, быстро переставляя ноги. Мы шли по полям и лугам, по горам и лесам, по чащам, обходя оживленные дороги и населенные пункты. Мы шли молча — разговоры мешают идти, нарушая ритм работы машины. В полдень впереди показался город Совата. Привал. Мы улеглись на солнечной полянке. Стебли, травинки, листочки. Поют птички, с ясного синего неба ярко светит солнце. Мы сбросили обувь. Господи, какое блаженство! Пузыри зажили, на их месте образовались твердые мозоли. Пока мы ели хлеб, я думал о цыганах.

— Бернд, ты бы смог так жить?

— Что ты имеешь в виду?

— Жить как цыгане, спать на соломе и не знать, что ты будешь есть завтра? Бернд молчал. Почему он не говорит ни да ни нет? Я проглотил кусок хлеба и спросил еще раз.

— Если бы ты спросил у меня об этом в Фокшанах, я ответил бы не задумываясь.

Я размышлял об этом до тех пор, пока не доел хлеб. Солнце и свобода — вот что нужно человеку для жизни, думал я, и больше ничего! О разных точках зрения и мнениях речь заходит только тогда, когда есть свобода.

Было тепло, как на родине в июле. Мы пошли дальше. Город надо обойти стороной. Справа или слева? Как обойти его быстрее, незаметнее и безопаснее? Мы решили, что обойдем Совату справа, ибо нам показалось, что влево город простирается дальше. Кроме того, у правой окраины города была более лесистая местность и было недалеко до подножия гор. По их лесистым склонам, как нам казалось, мы скорее всего обогнем опасное место и сократим путь. Итак решено, мы берем немного вправо.

Мы приблизились к пасти чудовища и под острым углом повернули вправо от крайнего ряда домов. Да, мы по-прежнему шли по лесу, но вскоре нас напугало оживленное движение, засасывающая сила города. Нам пришлось пересечь множество дорог, и дороги эти отнюдь не были пустынными. Мы были вынуждены то и дело прятаться, останавливаться, дожидаться удобного момента и перебегать дорогу. Нам приходилось все время быть начеку, прислушиваться и присматриваться. Надо было всеми силами избегать встреч с людьми. С напряженными донельзя нервами мы добрались наконец до рокадной дороги, огибавшей город. И тут настал момент, когда мы поняли, что попали в настоящую беду! У нас еще было время для отступления, но отступить мы не могли и не хотели. Все наше существо рвалось вперед и только вперед. Мы не можем терять время, мы не можем отступать — каждый наш шаг должен приближать нас к цели, а не уводить от нее! Нас влекла неведомая, почти магнетическая сила. С места привала мы не могли видеть, что к северу от города нам преградит путь широкая река. Словно пораженные молнией, мы стояли в кустах и оторопело смотрели на узкую долину. Если мы не хотим потерять целый день, то нам остается только одно — спуститься вниз и перейти реку по мосту, на котором мы неминуемо кого-нибудь встретим. В лесу на холмах нам то и дело попадались спрятанные среди деревьев постройки — виллы, маленькие замки, загородные дома и тому подобное. Все это явно принадлежало не крестьянам, выглядело для нас чуждым и будило неприятные чувства. Очень неприятные. Но мы продолжали упрямо спускаться вниз по склону! Мы не могли позволить себе потерять даже один день! Но чем ниже мы спускались, тем больше мы нервничали, тем сильнее становился страх. Впереди неожиданно возникал дом, потом другой. Эти дома находились в лесу, и мы не видели их из-за листвы. Теперь нам стали попадаться идущие навстречу люди. Они не обращали на нас внимания, как и принято у настоящих горожан — в этом не было никакого сомнения. Да, это были не крестьяне. Как они носили кэтчулэ! Некоторые были даже в шляпах. Мужчины гладко выбриты, женщины с белыми лицами. Да, эти женщины не знают, что такое работа в поле! Нет, нет, они живут в городских домах и, наверное, неограниченно пользуются мылом. Но мы уже спустились в долину, устремились к мосту и с беззаботным видом ступили на него. Но сердца наши бешено стучали от страха. В конце моста нас остановили. Мы столкнулись там с большим цыганским семейством, которое двигалось по мосту нам навстречу. Как нарочно, именно здесь, на окраине города! Естественно, эта галдящая орда не могла не остановить двух таких бродяг, как мы с Берндом. Вероятно, они угадали в нас родственные души.