Лесной фронт. Благими намерениями... - Алексей Замковой

  За остаток дня мы отошли от лагеря еще на семь-восемь километров. Стыдно... До боли стыдно, что, вместо того, чтобы попытаться отомстить немцам, а может быть и отбить у них кого-нибудь из наших, если есть выжившие, мы идем в совершенно противоположном направлении. Но, с кем мстить? С кем и кого отбивать? Если и есть выжившие, то их уже давно увезли куда-то. А серьезно укусить немцев мы сейчас просто не в состоянии. С кем идти в бой - с пятью вымотанными бойцами и пятнадцатилетним пацаном, боевой дух которых, к тому же, сейчас гораздо ниже плинтуса? Стыдно от бессилия. А от осознания собственной глупости - вообще хочется разбить себе голову о ближайшее дерево. Или - застрелиться. Пропустить подготовку карательной операции! Не заметить очевидного! Не понять... И ценой тому - жизни более чем сотни человек. Жизни моих боевых товарищей, моих друзей. Всю дорогу мне лезли в голову эти мысли. Но, они не были самыми худшими. Оля... Раньше я был уверен, что с ней все хорошо. У нас хорошо - и у отряда Трепанова, с которым она отправилась к Сарнам, не может быть иначе. А теперь, когда наш отряд разбили наголову, я начал беспокоится и о ее жизни. Что если их задание тоже провалилось? Что если задание они выполнили, но отряд потом был уничтожен, как наш?

  - Что дальше, командир? - кто-то трясет меня за плечо и я понимаю, что уже несколько минут стою столбом, уставившись в никуда, посреди небольшой полянки.

  - Привал. - неимоверным усилием воли я заставил себя вернуться к действительности. Прогнать все лишние мысли. Стать роботом. Автоматом, который думает только о деле. Чтобы не свихнуться. Чтобы выжить. Чтобы отомстить.

  Бойцы, облегченно вздыхая, повалились на землю там, где стояли. Только я остался стоять на месте, обводя взглядом свой маленький отряд. Обводя взглядом пятерых выживших бойцов. Казик - мелкий, шустрый пятнадцатилетний пацан. Я даже не заметил, как он заснул - видимо вырубился, лишь только опустился на землю и закутался потеплее в мою трофейную шинель, выданную ему взамен промокшей в болоте одежды. Денис Шпажкин - единственный, кто выжил, из подрывников, отправившихся со мной на железнодорожную станцию. Помнится, он был одним из тех, кто недавно разбирал со мной мины у Коросятина. Сидит, глядя на меня с такой надеждой, словно ждет, что я сейчас взмахну рукой - и война мигом закончится. Якоб Новак - суровый бородатый дядька, пришедший в отряд, кстати, из того же Коросятина, деловито перематывает портянку, не обращая никакого внимания на происходящее вокруг. Августин Крышневский - маленького роста, худой и вообще больше походящий на ребенка, молодой парень, пришедший в отряд с какого-то лесного хутора, сожженного немцами. Привалился спиной к дереву и, прикрыв глаза так, что остались лишь узкие щелочки, наблюдает за мной. Арсений Дронов и Василий Гац - окруженцы, не так давно прибившиеся к нашему отряду. Оба молодые, но успевшие повидать уже столько, что иному хватит на всю жизнь и еще останется. Оба хлебнули войны и в окопах, и в лесу, скрываясь от, внезапно оказавшихся повсюду, немцев, и в нашем отряде. Аресний, несмотря на то, что зевает во весь рот, что-то оттирает с открытого затвора трофейного карабина. Василий, последовав примеру Казика, положил голову на мешок и тихо похрапывает. Я несколько мгновений колебался - дать бойцам отдохнуть после всего случившегося или немедленно приступить к действиям, жажда которых накрыла меня, словно волна цунами. Несмотря на усталость, до боли хочется куда-то бежать, что-то делать. Хрен тебе! Наделали уже, не включая голову, столько, что получились полные штаны. Сначала надо все хорошо обдумать. А это лучше делать на свежую голову.

  - Сейчас отдыхать. - холодно приказал я. - Дронов, разбудишь меня на рассвете.

  Дождавшись кивка Арсения, я сгреб палую листву, усеивающую все вокруг, в некое подобие матраца и вырубился, едва улегшись. Вырубился начисто - без снов. Так что, когда меня начали трясти за плечо, показалось, что я только моргнул и за ту долю секунды, пока мои веки оставались сомкнутыми, только недавно спрятавшееся за горизонтом солнце, непостижимым образом, успело пройти свой путь и снова выглянуть на востоке.

  Едва я открыл глаза, мой мозг сразу же включился в работу. Ни следа усталости, ни следа сна. Словно компьютер включили, а не проснулся живой человек. За что браться в первую очередь? Я посмотрел на своих людей. Практически у всех лица настолько кислые, что никаких сомнений в том, что боевой дух моего маленького отряда сильно подорван, не возникает. Значит, сначала надо разобраться с этим вопросом.

  - Кто остается? - спросил я и, видя непонимающие взгляды, которыми меня одарили все шестеро, пояснил. - После всего произошедшего, я не стану винить того, кто захочет покинуть отряд. Если кто-то хочет уйти - говорите сейчас.

  Непонимание во взглядах сменилось... Возмущением! Всего шесть человек, один из которых - мелкий пацан, но я чувствую себя так, словно меня освистала целая толпа. При этом, ни одного звука никто не произнес. Нет, такой, каким я был в своем времени - в прошлой жизни, я бы не понял такой реакции. Наша группа, не далее как четыре дня назад была разгромлена во время выполнения задания. Наголову разгромлена - даже не хочу подсчитывать, какой процент выжил! После этого, мы узнали о гибели всего остального отряда. Конечно, некоторые группы, отсутствующие в лагере, как наша, могли выжить, но в целом - отряда больше нет. Точнее есть - мы. Но этот отряд состоит всего лишь из семерых истощенных людей, а из снаряжения у нас только то, что смогли сохранить в бою. А ведь против нас - вся мощь немецкой армии, первоклассно снабженной и обученной. Что могут сделать семеро против такой армады? Самоубийство! Однако, гляди ж - праведное возмущение моим предположением, что кто-то хочет поступить разумно (с точки зрения моих современников) и не ввязываться в практически безнадежное дело, аж кипит в их глазах. В двадцать первом веке я бы такой реакции не понял. Даже, возможно, я сам был бы первым, кто махнул бы на все рукой и решил бы, что, раз дело безнадежно, то не стоит и связываться с ним. А теперь, в середине двадцатого века, после нескольких месяцев войны, после того, как я потерял тех, кто стали мне друзьями, после того, как я влюбился и был разлучен со своей любимой водоворотом войны, надеясь только на то, что она еще жива, после всего этого я не отступлю.

  - Что будем делать, командир? - спросил Шпажкин и этот вопрос, дадже не столько он, сколько то, что бойцы мой вопрос не сочли достойным ответа, вселил в меня уверенность в том, что наше дело не так уж безнадежно.

  Закрыв тему, я благодарно кивнул, и ребята все поняли. Они - даже Казик - встали в строй и продолжили напряженно ждать дальнейших указаний. Ждать спокойно, с верой в меня.

  - Для начала, выкладывайте, у кого что есть. - я отгородился от всех чувств, решив, что сейчас холодный ум гораздо важнее горячего сердца. - Оружие, патроны, гранаты, продовольствие. Все, в общем, выкладывайте.

  Инвентаризация нашего имущества не заняла много времени. Буквально через минуту, передо мной, в ряд, лежат три 'маузеровских' карабина, две 'трехлинейки', мои собственные МП-38 и 'парабеллум' - я, как и все, тоже сложил свои запасы. Рядом, на расстеленном вещмешке - небольшая кучка патронов (пятьдесят три патрона к 'маузеру', двадцать из которых - в обоймах, двенадцать патронов к 'мосинке', три автоматных, включая и тот, который присоединен, и два пистолетных магазина) и четыре гранаты (две 'колотушки', 'яйцо' и РГД-33 без рубашки). Кроме этого, у нас оказалось десять четырехсотграммовых брикетов тола и четыре взрывателя МУВ. Из еды у нас осталось только две с половиной лепешки, которые мы пекли в лагере, и одна банка трофейной тушенки. Не густо... Особенно - с едой. Значит, в ближайшее время придется озаботиться пополнением запасов. Как оружейных, так и продовольственных.

  Я поднял с земли свой автомат, снова распихал по подсумкам потрепанной 'разгрузки' магазины, бросил в ранец М39, половину взрывчатки и взрыватели.

  - Разбирайте, мужики. - указав на оставшееся оружие, я перевел взгляд на Шпажкина. - Бери остальной тол. Патроны распределишь так, чтобы поровну было. За продовольствие тоже отвечаешь ты.

  - Ясно, командир. - Денис тут же принялся пересчитывать патроны.

  - Казик, возьмешь пистолет, пока не раздобудем тебе что-то получше. Гац, 'трехлинейка' твоя? Сменишь, при первой же возможности, на 'маузер'.

  Пока бойцы снова разбирали свое имущество, я думал о том, что делать дальше. С 'хозяйственным' вопросом вроде бы разобрались, пора и к практике приступать. В первую очередь, необходимо выяснить, что же произошло с отрядом. Мы знаем только то, что на лагерь напали и, судя по тому, что Казик обнаружил на подходе к нему немецкую засаду, отряд был разбит. Однако, может кто-то выжил. Может отряду удалось вырваться из кольца и, пусть сильно потрепанным, но уйти. Может кто-то был захвачен в плен... Нет, первым делом, действительно, надо выяснить результаты антипартизанской операции немцев. Что мне это даст? Если наши действительно смогли уйти, то следует разыскать их, а, если кто-то оказался в плену, то, возможно, мы сможем их освободить. Только как узнать об этом? Туда, где раньше был наш лагерь, возвращаться нельзя. Кто его знает, сколько просидят немцы в засаде. Может они уже оттуда давно ушли, а может все ждут когда кто-то попадется в их ловушку. Нет, к лагерю мы не пойдем. Значит, надо связаться с кем-то, кто может знать... Максим Сигизмундович! Он, пусть и запоздало, предупредил отряд. Думаю, немцы вернулись после операции на, так сказать, исходные позиции - по окрестным селам. По крайней мере, они там должны были остановиться на ночлег. А, поскольку операция уже завершена - необходимости в секретности уже нет. Значит, будут обсуждать подробности боя, хвастаться... Доктор вполне мог что-то слышать.