Когда открываются тайны (Дзержинцы) - Петр Сергеев

Любочка, уткнув лицо в пышный букет, от стеснения много говорила сама — о книгах, о сцене... В ее тоне Сергей Петрович угадал затаенную печаль, неудовлетворенность своим нынешним положением. Все эти дни она думала об отце.

Бородин вспомнил последний разговор с Потемкиным, который требовал разрешения на арест Демидова. Демидов уже дважды побывал в Благовещенском монастыре.

— Вы меня слушаете? — тихо спросила Любочка.

Бородин, точно разбуженный, оторвался от своих мыслей, извиняясь за рассеянность. Девушка поняла его состояние.

— Вы снова о службе вспомнили? — с легким упреком сказала она.

— Приходится, — уклончиво ответил Бородин, кляня себя за неуменье поддержать разговор.

Сергей Петрович не мог сказать ей правду. Рано это было, да и слишком тяжелой, должно быть, окажется для нее эта правда.

Понимая друг друга в эти минуты, они старались говорить о другом.

— Я думаю, что из этого малыша, который читал нам сейчас Лермонтова, мог бы выйти настоящий артист, — сказала Любочка.

— А что, если вам, Любочка, подзаняться с ним, да и с другими? Есть талантливые мальчики у Грицюка. Нам скоро нужны будут свои актеры, музыканты, художники. Без настоящей культуры коммунизма не построишь.

— Может, хор из них организовать? — Девушка встряхнула головой, снимая венок.

— Да. У вас это должно получиться.

Они остановились. Девушка почувствовала легкое прикосновение его руки, нежный взгляд друга.

Сергей Петрович спохватился и потянул к себе руку, краснея, как мальчишка.

Огненный шар, раскаливший степь, медленно опустился за горизонт. По Днепру стелилась сизая дымка. Распрямились примятые травы.

ГЛАВА XIX

В ОСОБОМ ОТДЕЛЕ ОХРАНЫ ГРАНИЦ

В верховьях Днепра прошли щедрые теплые дожди. Вода в реке пожелтела и, раздвинув берега, ринулась на цветущую разнотравьем пойму. Вспененные волны накатывались на причалы, лодки звенели ржавыми цепями, метались на привязи, не находя места...

Душа Демидова, попавшая в стремительный водоворот событий, была похожа на любую из этих лодок, застигнутых неожиданным половодьем. Демидов засиживался в своем служебном кабинете на опытной станции до полуночи, ожидая вестей от Дика. За последнее время он дважды выводил моторный катер через лиман в открытое море, описывая, словно ястреб в небе, большие круги, вглядываясь в засоренную наносами поверхность воды, словно искал ответа: куда девался катер с Фан дер Флитом? Почему до сих пор резидент-инспектор с румынского берега выстукивает на радиоключе неизменную и отвратительную фразу: «Дик не вернулся с охоты, посылка затерялась...» Неужели этот психопат Дик сболтнул профессору лишнее, и в дороге между ними произошла драка? А может он просто пристукнул старика, чтобы воспользоваться его личными документами и удрать без свидетелей на Кавказ?..

Демидов сетовал на трудные времена. Ему подсовывали сплошь негодных, необученных агентов. Моторист Дик, бывший грузинский князь Додиани, высадился на Черноморском побережье три недели назад с французской подводной лодки. Князь оказался неуживчивым с рабочими, плохо скрывал свои барские привычки. Однажды он набросился с кулаками на пограничника. Еле удалось замять дело.

Ко всему Дик страшно трусил перед чекистами, никогда не ночевал дома.

Демидов облегченно вздохнул, получив разрешение на отправку катера с профессором и этим Диком в Румынию.

Но радость его от удачного выхода катера в открытое море была непродолжительной: «Посылка затерялась в дороге...»

Демидов гнал от себя мысль о возможном перехвате катера пограничниками. Ему были хорошо известны ходовые качества утлых посудин береговой охраны. Демидов знал маршруты катеров и время их патрулирования. Здесь не могло быть ошибки, все рассчитано точно с учетом сведений метеостанции о погоде на море. Так отправлялись в море все предыдущие катера.

Новенький мотор «Фиат» на катере беглецов был, по выражению князя, силен «как зверь» и развивал скорость до двадцати миль — такому не страшна никакая погоня. И вдруг: «Дик не вернулся с охоты...»

Предполагая самое худшее — поимку Дика пограничниками — Демидов уже сейчас намечал себе путь к отступлению. Конечно, князь не выдаст Демидова. Он скорее сам себе перережет горло от ярости, чем отдаст в руки комиссаров шифровку. Хорошо, если князь догадается уничтожить профессора в минуту опасности. Ну, а если Фан дер Флит сейчас сидит в камере предварительного заключения у чекистов?

Демидов не мог представить, как поведет себя этот подслеповатый химик на допросе и во имя чего, собственно Фан дер Флиту надо умалчивать о своих связях с Демидовым.

Демидову внезапно захотелось во что бы то ни стало, любыми путями разведать: знает ли что-либо нового об исчезнувшем катере Бородин. Таких путей было только два. Либо ему скажет об этом дочь Любочка, либо он, Демидов, выведает все... из разговора с самим Бородиным.

Хорошенько поразмыслив, Демидов решил начать с визита к Бородину; даже очень любопытная секретарша может лишь случайно знать о самых важных сообщениях, касающихся руководителя разведки.

Настороженное выражение глаз Бородина может дать больше, чем ничего не значащее слово восемнадцатилетней девушки, будь она даже родной дочерью. К тому же, если Бородин проговорится о поимке диверсантов, Демидову нечего засиживаться здесь.

Начальник Особого отдела смог принять Демидова лишь во второй половине дня. Секретарши в приемной не было — это тоже к лучшему. Встреча была вымученной в воображении Демидова. Готовясь к ней, полковник рассчитал каждое свое движение, каждое слово. И не только свое — отцу Николаю он передал в монастырь срочную депешу для резидента. С дочерью еще утром условился о свидании там же. Катер по его указанию заправили горючим из неприкосновенных запасов.

Бородин встретил его приветливо.

Пока «хозяин» открывал балкон, посетитель успел довольно подробно, не скрывая своего удивления, рассмотреть небогатый красками, но свежий букет полевых цветов на столе начальника Особого отдела. Кроме букета, опущенного неровно обрезанными стебельками прямо в граненый стакан, да телефона на столе ничего не было.

Так же просто и строго выглядел в новом кителе Бородин.

— Я сегодня как раз вспоминал о вас, Владимир Николаевич, — стараясь казаться беспечным, начал Бородин. Опытному разведчику Демидову, конечно, бросились в глаза признаки душевного напряжения Бородина.

— Приятно слышать...

В это мгновение дверь распахнулась, и на пороге появилась Любочка, сияющая, розовощекая от ходьбы и с таким же, как на столе, разве посвежее, снопиком полевых цветов в руках.