Парашюты на деревьях - Наполеон Ридевский

— А здесь, — приложив руку к груди, таинственно и торжественно произнес «партайгеноссе», — карта Восточной Пруссии. Я вам ее оставлю, только следует ее развернуть, чтобы я мог разъяснить вам наши условные знаки, что мы нанесли.

— Пойдем в нашу землянку, — предложил я и тут же спохватился: правильно ли я поступаю, что раскрываю место нашего убежища?

— Нет, не нужно — никто не должен знать, где вы находитесь. Мало ли что случится — не хочу, чтобы на меня пало подозрение.

— Считайте, что это наша запасная землянка, — разведчики так просто не раскрываются, — сказав так, я подумал, что ни Иван, ни Алексей, ни Шиллят, наверное, не знают, что мы остались здесь с Генкой только вдвоем, ничего не знаем о наших остальных товарищах, хотя все еще ждем их каждый день. Догадываются ли они, в каком положении мы теперь очутились? Разведчики так просто не раскрываются — не будем и мы. Будем делать вид, что у нас все в порядке. Чем больше будут верить в наши возможности, тем больше будут помогать нам. Многие немцы теперь стали совсем не теми, кем были в 1941 году, в начале их блицкрига. Предчувствуя крах гитлеризма, боясь расплаты, многие разочаровались в авантюристической политике своего фюрера, ищут случая установить связи с советскими людьми. Что же касается честных немцев, то теперь они всеми силами постараются активизировать свою деятельность, чтобы быстрее покончить с нацизмом, который принес смерть и разрушение народам Европы, навлек позор на Германию.

Я подумал, что нам при встречах с немцами, при допросе «языков» нужно говорить им, что сведения, которые они могут передать нашей армии, будут содействовать быстрейшему окончанию войны, помогут сохранить жизнь многим немцам, что Советский Союз никогда не ставил своей целью подчинение других народов. Что греха таить, до настоящего времени мы не очень церемонились с пленными, которых прихватывали здесь. Слишком большой счет следовало предъявить нам немцам — им никогда не оплатить его. Так думалось каждому солдату. Он шел в бой, чтобы отомстить за кровь, разрушение, унижение, которым подвергали нас гитлеровцы. Через все фронтовые испытания и невзгоды наш солдат шел и не мог не прийти в берлогу фашизма, чтобы покончить с ним навсегда, чтобы принести свет народам Европы.

— Да, нужно идти в землянку, здесь светить фонариком опасно, — прервал мои размышления Генка. — Он относился к Шилляту с полным доверием.

Когда мы протиснулись в наше «жилье», плотно закрыли вход и включили карманный фонарик, Шиллят достал из-за пазухи объемистый сверток. Развернуть его было нельзя — мало места, тесно.

— Я вылезу, покараулю, — сказал Генка, — все свободнее вам будет.

— Где вы взяли такую карту? — не скрыл я своего удивления. И было чему удивляться: это была карта, изданная гитлеровским генеральным штабом с грифом: «Совершенно секретно. Для служебного пользования».

— Здесь весь фатерлянд, — улыбнулся Шиллят. — Мне это передал один майор. Он — мой сосед, наши дома стоят рядом. Его тяжело ранили в Курляндии, вывезли из окружения в Кенигсберг. Лечили, но он, видимо, в безнадежном состоянии — парализованы ноги: ранен в спину. Он отпросился домой — и его отпустили: вертмахту такие больные не нужны. Майор понимает все это. Теперь он вовсю клянет нацистов и фюрера. Не думайте, что он потерял рассудок. Нет, ему все надоело. Война проиграна. Он хочет, чтобы она быстрее кончилась.

— Может ли он сообщить нам данные об окруженной курляндской группировке войск?

— Думаю, что сделает и это: сказал «а», скажет и «б». Хотя кто его знает? До полной откровенности у нас еще не дошло. Я сказал, что хочу подарить эту карту Отто, — ведь он идет защищать фатерлянд.

Теперь я раскрыл свою карту — она более подробная. На ней обозначен каждый дом, каждая канавка. На нее решил нанести все то, что сообщит «партайгеноссе».

— Где тут деревня Миншенвальде? Покажите мне, а то я не умею читать по-русски.

— Вот она — ваша Миншенвальде, — показываю.

Шиллят легко отыскал на карте свой дом и хутор Райчука. А километров за десяток от Миншенвальде показал и деревню Нойвизе — там жила его тетка.

— Во всех этих трех домах вы найдете помощь и поддержку, — сказал он, — а если это будет необходимо, то и укрытие. В Нойвизе к тетке я пошлю Отто. Он съездит туда на велосипеде — парню нужно простить ся с ней перед уходом на службу в армию. Так что все логично, — улыбнулся он.

— Благодарю, геноссе.

Шиллят повел пальцем по карте на запад.

— Ага, — продолжал он. — Вот Кенигсберг, а вот и Пиллау — крупная военно-морская база.

Он подробно рассказал о плане порта-крепости, охарактеризовал другие морские гавани на Балтийском побережье Германии. Я записывал, отмечал на карте. Шиллят хорошо знал Кенигсберг. Он рассказал, что еще перед первой империалистической войной Кенигсберг стал крепостью первого класса, которая включала в себя два пояса обороны: внешний и внутренний. Для этих же целей были приспособлены городские кварталы и даже отдельные здания.

Внешний пояс обороны крепости, прозванный немцами «ночной рубашкой», имел протяженность около пятидесяти километров и включал в себя полутора десятков фортов.

По рассказам Шиллята, город опоясывали широкий и глубокий противотанковый ров, линии траншей, проволочных заграждений. Подступы к крепости были заминированы. Кроме того, было сооружено несколько сот дотов, кирпично-земляных убежищ.

— Я назову вам главные форты внутреннего пояса, — с готовностью согласился Шиллят. — Когда-то я знал их все наперечет.

Он называл их, повторялся, вспоминая, но, в конце концов, я записал свыше десятка наименований: «Штайн», «Король Фридрих III», «Король Фридрих-Вильгельм III», «Королева Луиза», «Бронзарт», «Гнайзенау», «Герцог Гольдштайн», «Дер Дона», «Король Фридрих», «Канитц», «Ойленбург», «Донхоф».

По описанию Шиллята, каждый из этих фортов представлял собою настоящую крепость, с мощными стенами, перед которыми устроены широкие рвы с водой. Форты снабжены тяжелой артиллерией. В каждом таком форту может разместиться несколько сот человек.

Рассказывал нам «партайгеноссе» еще и о каком-то Литовском вале — тоже с фортами, дотами. Данных о численности гарнизона Кенигсберга Шиллят привести не мог, но было ясно — силы там собраны большие.

— У меня в Берлине есть сестра, — сообщил «партайгеноссе». — Ее можно вызвать сюда и организовать встречу с вами. Она тоже может кое-что рассказать. Я мог бы сам съездить в Берлин, да не знаю, разрешит ли полиция — я ведь у них на особом учете, — горько улыбнулся он.

— Вернемся к этому вопросу позже, — ответил я, полагая, что не нужно зарываться — лучше медленнее, да вернее.

— Хорошо. Дня через три я приду вместе с Эрнстом или Отто. Не возражаете?

— Будем рады встретиться. Думаю, что нам нужно иметь почтовый ящик — тайник для нашей и вашей корреспонденции.

— Понимаю, — охотно согласился Шиллят.

Мы отыскали недалеко от землянки пенек, под которым договорились оставлять письма друг другу.

— Не забудьте о майоре, — напомнил я Шилляту на прощание. — Будьте осторожны. Встретимся же мы с вами, как и раньше, там, у штабеля дров.

— Не беспокойтесь — я прошел хорошую выучку. Помню — у штабеля дров. — Шиллят ушел.

— Генка, «геноссе» сообщил много интересного, — передал я коротко своему другу содержание нашей часовой беседы.

— Эх, была бы связь, — вздохнул он.

— А теперь пойдем проверим наши почтовые ящики.

Прежде всего направились к камню — там должны дать знать о себе джековцы. «Ящик» был пуст.

— Так скоро камень отполируем, ворочая руками, — заметил Генка. — Что бы могло с ними быть — почему они не приходят сюда?

Что я мог ему ответить. Не нашли ничего нового и в тайнике Ивана и Алексея.

На третий день мы выбрали удобное место для наблюдения за подходом к штабелю дров со стороны деревни Миншенвальде: осторожность никогда не мешает. Ждали весь день, поэтому хорошо замаскировались. Последние дни в лесу было тихо — нас никто не тревожил. Это наводило на мысль, что здесь вблизи нет ни одной подпольной радиостанции — ни нашей, ни из групп майора Максимова, ни прибалтийцев. Если бы они работали, их засекали бы пеленгаторы и проводились бы облавы, прочески леса.

Мы ждали двоих — нашего «партайгеноссе» с Отто или Райчуком. Но незадолго до условленного времени увидели троих мужчин. Когда они прошли мимо, мы прислушались, не идет ли еще кто-либо за ними, но было тихо. Шиллята мы узнали сразу. С ним рядом щед высокий парень, а сбоку, отставая, неуклюже ковылял пожилой третий мужчина. Таиться было нечего — мы правильно определили, что Шиллят привел на встречу сразу и Отто и Райчука. Мы догнали их.

— Это мой Отто, — взяв под руку высокого стройного парня, с гордостью сказал Шиллят. — Смотрите, какой вымахал. Никогда не думал, что в моей семье будет эсэсовец, — с горечью улыбнулся отец.