Космические тайны курганов - Юрий Шилов

Помимо уподобления Хувавы молнии, обыграны 7 его "шейных одеяний" или "лучистых сияний": на пер­вом сосуде это 7 следующих за головкой молнии-змия отрезков, а на втором 7+7 черточек, из которых состоя­ли две пары составляющих молнию-змия углов... В об­щем же, на поставленный выше вопрос следует ответить так: заметно глубокое знание литературного текста в письменном или скорее в устном его изложении, вы­тесняющего следование виденным, но уже забываемым (на втором, более позднем сосуде) изображениям шуме­ро-аккадского образца.

По мнению В. К. Афанасьевой, глубоко изучившей и литературные варианты, и близкие к ним изображения битвы героев в лесу, этот мифологический сюжет "произ­водит впечатление древних обрядов". А вот на приазов­ских сосудах он действительно включен в обряд — по­гребальный. Посмотрим, как же преобразился сюжет и заключенная в нем идея: порубка священного дерева, уничтожение его "вечного" стража и принесение за это искупительной человеческой жертвы.

Прежде всего обращает внимание календарная осно­ва орнаментации обоих сосудов. На первом сосуде она отчетливее всего проявляется в количестве черточек, образующих 83 ветки деревьев, которые как бы соеди­няют 103 луча под венчиком со 180 насечками на дне сосуда. Две последние фигуры символизировали, по-видимому, бога Солнца, покровительствовавшего героям, и группу демонов Ануннаков, проживающих у корней деревьев. Общее же количество отрезков составляет священное число 366, соответствующее количеству суток в году. Разница количества черточек, которыми изобра­жен Хувава перед и после боя, соответствует количеству месяцев в году: этим же количеством черточек изобра­жен Энкиду, принесенный в жертву во искупление по­рубки леса. Число 12 присутствует в изображении всех четырех деревьев на втором, более позднем сосуде.

Анализ календарно-числовой магии можно продол­жить, но и приведенных наблюдений достаточно для вывода, что обряд погребений с сосудами обращен к го­довому циклу. Этот цикл указан и в "Поэме": Гильгамеш и Энкиду отправляются за кедрами в сопровождении 50 воинов, и им повсюду сопутствует число 7. 52x7 = 364, где первое число соответствует количеству недель в году, второе — количеству суток в неделе, третье — количеству суток в году. 1 или 2 недостающих дня могли символизироваться срубленным кедром и уби­тым Хувавой. Не случайно и то, что пораженный в отместку за его убийство недугом Энкиду умирал 12 дней.

Судя по ориентации, захоронения с рассматриваемы­ми сосудами были приурочены к закатам Солнца в дни зимнего и летнего солнцестояний. Покойники уподобля­лись, наверное, Энкиду — искупительной жертве. Назна­чение же их сводилось к тому, чтобы помочь дневному светилу преодолеть нижнюю и верхнюю точки странст­вий в потустороннем мире.

Утраты и обретения, сказавшиеся при переходе сю­жета из "Поэмы о Гильгамеше" в погребальный обряд, из среды раннеклассовой в первобытнообщинную, не совсем очевидны. Основное препятствие в том, что неиз­вестны ни причины смерти, ни общественное положение погребенных: мужчины средних лет и взрослого с мла­денцем. Однако есть данные, которые позволяют сделать достаточно определенные выводы. Эти данные можно разделить на два тесно взаимосвязанных между собой вида: те, что отражают шумеро-аккадские и другие влия­ния на население Азово-Черноморских степей, и те, ко­торые показывают преодоление таких влияний.

Погребения, содержавшие рассмотренные выше со­суды, относятся к так называемой катакомбной культу­ре. Название дано археологами по типу могил, потеснив­ших в XXII—XVIII веках до нашей эры ямы, а также каменные и деревянные гробницы. Катакомбные могилы состояли из колодца, у дна которого вырывался узкий и короткий лаз, ведущий в подземную камеру размерами около 2,5x2x1,5 метра. После размещения в камере покойника, укладки погребального инвентаря, возлия­ний, воскурений и прочих ритуалов лаз закрывали кам­нями, деревом или глиной, а входную яму засыпали землей.

Курганы над захоронениями катакомбной культуры почти не сооружались, могилы впускали в готовые на­сыпи ямной и более ранних культур. Это свидетельст­вует о немногочисленности участников похорон. С другой стороны, именно в катакомбах сосредоточено основное количество перезахоронений и подхоронений умерших в разное время. Из этих двух обстоятельств следует вы­вод, что катакомбы являлись могилами многоразового использования, своеобразными склепами, и служили, очевидно, для захоронений ближайших родственников. Такой обычай свидетельствует об обособлении кланов и индивидов, усилении патриархата, словом, о перестройке первобытнообщинных отношений.

Причины такой тенденции если не полностью, то в преобладающей мере коренились в особо значительном воздействии цивилизаций Ближнего Востока на племена Азово-Черноморских степей рубежа III—II тысячелетий до нашей эры. Подобная, но еще более выраженная ситуация сложилась в середине I тысячелетия до пашей эры. Во втором случае попытка степных скотоводов создать свое государство, образно говоря, удалась: воз­никла Скифия, формированию которой способствовали контакты с Персией и Грецией.

Влияния Шумеро-Аккада, а затем Вавилона и дру­гих царств Ближнего Востока на племена катакомбной культуры отразились не только в общественных связях, но и в духовных представлениях — в частности, в отно­шении к жизни и смерти. Многократные переносы остан­ков, обычай препарирования трупов (несколько сходный с бальзамированием и сложившийся, возможно, не без его влияния, о чем свидетельствует находка египетского амулета в виде жука-скарабея в катакомбе неподалеку от Каменной Могилы) — все это должно было открыть ту картину загробного тления, которая так выразитель­но описана в разговоре Гильгамеша с тенью погибшего друга:

"Скажи мне, друг мой, скажи мне, друг мой,

Скажи мне закон земли, который ты знаешь!"

"Не скажу я, друг мой, не скажу я!

Если бы закон земли сказал я,

Сел бы ты тогда и заплакал!"

"Что же? Пусть я сяду и заплачу!

Скажи мне закон земли, который ты знаешь".

"Голову, которой ты касался и которой радовался сердцем,

Точно старую одежду, червь ее пожирает!

Грудь, которой ты касался и которой радовался сердцем,

Точно старый мешок, полна она пыли!

Все тело мое пыли подобно!"

На изменение у "катакомбиков" взглядов на загроб­ный, потусторонний мир указывает также наибольшая распространенность погребального инвентаря. Наделение покойников глиняной и деревянной посудой, скребками, ножами и другими изделиями из камня, бронзы, кости становится делом обычным. В могилах широко распро­странились редко встречающиеся в иных культурах Азо­во-Черноморских степей топоры, булавы и стрелы, а так­же и вовсе уникальные изделия: ритуальные чаши и амфорки из толченых раковин и пережженных костей, посмертные маски, игральные кости. Последние, как известно из "Гимна игрока" и других мест "Ригведы", применялись не только в ритуальных целях, но и для личного обогащения (или обнищания) — для игры на коров, лошадей и прочие ценности. Нередко ставкой в игре была жизнь человека: проигравший использовался в качестве жертвы...

Словом, влияния рабовладельческого Востока не про­шли бесследно. И после их значительного сокращения в XVII—XIV веках до нашей эры (когда стали налажи­ваться более тесные связи Северного Причерноморья с Балканами и Зауральем) еще долго изживались из местных культур. Отголоски такого противостояния, стремления сохранить традиции первобытного, строя прослеживаются вплоть до начала формирования Ски­фии: Геродот рассказал о скифских мудреце и царе, убитых соплеменниками за тайную приверженность обычаям греков...

Сопротивление традиционного мировосприятия рабо­владельческой культуре началось с момента их столк­новения. Первым показателем такого сопротивления можно считать небывалое распространение календарной орнаментации сосудов и прочего инвентаря, на что мы уже обратили внимание при анализе горшков со сцена­ми из "Поэмы о Гильгамеше".

Стремление присоединить покойников к годовому циклу и, таким образом, их воскресить прослеживается также в дугообразном размещении могил вдоль южно­го склона кургана Да еще выходами-лазами в сторону восходов Солнца. Значение годового цикла с наиболь­шей выразительностью представлено в конструкции той катакомбы у Каменной Могилы, в которой найден древ­нейший сосуд с иллюстрациями к "Поэме". За входной ямой следовала здесь не одна, как обычно, а целых три камеры! Две первые были пусты, а вход в третью, с по­койником, забит речным илом. Не отразил ли этот обряд представления о четырех временах года, первое из ко­торых желанно (вход-выход могилы), а последнее — потустороннее, зимнее — следовало бы навсегда "запе­чатать" (камера с погребенным)?..