Иллюзия «Я», или Игры, в которые играет с нами мозг - Брюс Худ

Подстрекательство к самоубийству

В январе 2010 года доведенная до отчаяния женщина на мосту через шоссе М60 в Британии стала причиной 4-часовой остановки движения. Все это время полиция уговаривала ее спуститься. Радиодиджей Стив Пенк подумал, что будет забавно поставить в этот момент хитовый трек Van Halen «Jump» («Прыгай»[407]), дабы развлечь водителей, попавших в ловушку этой драмы[408]. Моментом позже женщина действительно прыгнула (по утверждениям, именно услышав эту песню по радио, которое включил погромче один из ожидавших водителей). К счастью, женщина выжила после своей попытки самоубийства, но и Пенк был далек от раскаяния.

Выяснилось, что этот диджей вовсе не насмехался над потенциальной жертвой суицида, он лишь думал порадовать слушателей своим фиглярством. Водители, застрявшие на дороге, вероятно, тоже не желали вреда женщине. Они были достаточно отдалены от инцидента, так что не осознавали последствий своих действий.

Однако такой тип поведения толпы известен как подстрекательство к самоубийству. К счастью, это случается очень редко, поскольку обычно самоубийства совершают не как спектакли на публике. Правда, существуют хорошо документированные случаи, когда толпа побуждала человека убить себя. Как понять такое поведение? Ясно, что отдельные члены толпы сами по себе не стали бы поощрять кого-то к самоубийству.

Есть мнение, что группа создает эффект деиндивидуации человека – растворение индивидуального Я. Анализ 166 неудачных и удавшихся попыток самоубийства, произошедших на территории США с 1966 по 1979 г., обнаружил, что толпа присутствовала приблизительно при 20 из них и в половине этих случаев подстрекала или глумилась над жертвой[409]. Вероятности подстрекательства способствуют следующие факторы: большой размер толпы, увеличенная дистанция между толпой и жертвой и темное время суток – очевидно, что все эти факторы еще более способствуют анонимности.

Анонимность по отношению к аутсайдеру, похоже, служит критическим фактором, позволяющим индивидуумам чувствовать свою неподотчетность, что ведет к усилению асоциального поведения. Бунты, расправы и хулиганство принято считать проявлениями стадного чувства, которое процветает благодаря процессу деиндивидуации[410]. В противоположность этому, индивидуальная подотчетность заставляет нас соответствовать нормам и следить за своим поведением.

В ходе одного простого исследования экспериментаторы разместили в комнате для кофе, где сотрудники должны были оставлять деньги за выпитые напитки, пару глаз на стене над банкой для денежных сборов[411]. В течение следующих 10 недель они иногда меняли эту картинку на цветы или вешали глаза над кофейником. Люди, разумеется, честнее платили за свои напитки, когда на стене были глаза. (Как и в эксперименте со смущенными детьми в Хэллоуин, мы становимся честнее, если на стене висит зеркало, отражающее наше поведение.) Осознавая свое Я, мы больше ощущаем себя подотчетными. Например, студенты считают, что продолжение работы над экзаменационным заданием после того, как отведенное на это время вышло, равносильно измене. Однако 71 % из них поступают так, если остаются в одиночестве. И только 7 % будут поступать так, если видят себя благодаря зеркалу, висящему в экзаменационном помещении[412]. Все, что выставляет Я на всеобщее обозрение, делает нас более просоциальными. Социальные группы могут вывести наружу как хорошие, так и плохие наши стороны.

Действительно ли человек теряет свою личностную идентичность в толпе, как предполагает идея деиндивидуации? Психолог Воган Белл указывает[413]: когда человек оказывается в ситуации внезапной угрозы группе, он не обязательно теряет свою индивидуальность. Нередко он просто видит себя в качестве части большего коллектива. Например, представьте, что вы оказались в полном людей вечернем автобусе, где едет группа подвыпивших студентов, пожилая пара и, допустим, тинейджер, у которого слишком громко играет музыка в наушниках. Вы не чувствуете ничего общего с этими людьми и, возможно, даже негодуете, глядя на своих попутчиков. Однако, если разбойники, инопланетяне или зомби атакуют автобус, вы внезапно почувствуете себя группой и выработаете план противостояния угрозе. Вы, не теряя своей прежней идентичности, обретете вдобавок новую, учитывающую проблемы коллектива, членом которого вы теперь являетесь. Такова сюжетная линия многих киносценариев, где индивидуумы оказываются в угрожающих ситуациях, и, конечно, именно в них проявляются герои и злодеи.

Таким образом, группы не порождают деиндивидуацию, а скорее перевешивают индивидуализм, в зависимости от ситуации[414].

Игра в «Собачку»

Вы помните детскую игру в «Собачку»? Это довольно злая игра, где дразнят водящего. Обычно два игрока кидают друг другу мяч, а «собачка» – человек, находящийся между ними, – должен перехватить мяч. Звучит безобидно, правда? За исключением того, что, когда я бывал «собачкой», я обычно очень расстраивался, потому что это выглядело так, как будто меня исключили, т. е. я – аутсайдер.

Беспокойство о том, что думают другие, может быть одним из самых сильных поводов озабоченности – для нас и для животных. На самом деле, как считает Филипп Рошá[415]: «Быть человеком на деле означает заботиться о своей репутации». Изгнание из группы – это худшая участь, которую он называет «психологической смертью». Быть презираемым и отвергнутым соплеменниками очень болезненно. Многие из нас помнят, как в детстве мы расстраивались, когда нас дразнили или не принимали в команду. Иногда такие события кажутся личной трагедией.

Именно поэтому такие явления, как дедовщина или травля, – это не просто физическая жестокость, они наносят серьезную психологическую травму. По данным обзора Национального института детского здоровья США от 2001 года, каждый третий подросток знаком с травлей[416]. Она чаще случается среди мальчиков, чем среди девочек, и гендерные проявления жестокости неодинаковы[417]. Среди мужского пола распространено физическое и словесное запугивание, в то время как женский пол использует преимущественно словесную травлю, высмеивание и распространение слухов. Однако, хотя девочки меньше прибегают к физическому насилию, нейробиологи указывают, что они с таким же успехом могли бы ударить свою жертву кулаком, поскольку боль от социального отвержения не менее реальна.

Психолог Кип Уильямс из Университета Пурдью (Purdue) знает это не понаслышке. Однажды он гулял в парке с собакой, и неожиданно его в спину ударил диск фрисби. Он бросил тарелку обратно одному из двух ребят, игравших в нее, и они начали, играя, бросать ее Кипу. Это было весело. Но приблизительно через минуту ребята перестали бросать тарелку ему, переключив свое внимание друг на друга. И вскоре стало понятно, что ребята не собираются снова включать Кипа в свою игру. Профессор психологии был сам удивлен тому, насколько его расстроило это исключение из игры (притом что его включили в игру всего на минуту и что это были совершенно незнакомые люди!). Он ясно понял, насколько мы чувствительны к остракизму.

Основываясь на своих переживаниях в парке, Кип разработал компьютерную симуляцию, известную как «Кибербол», где сканируется мозг взрослых участников игры, в то время как они перебрасываются мячиком с двумя другими товарищами по игре[418]. Так же, как это было в случае с фрисби, игра в «Кибербол» проходит нормально, пока эти двое не начинают бросать мячик только друг другу, игнорируя того, кто находится в устройстве сканирования мозга. Когда это исключение из игры становится очевидным, передняя поясная кора мозга, которая активизируется при социальном познании, начинает загораться, демонстрируя активность. Дело в том, что боль отверженности тоже связана с передней поясной корой, играющей важную роль в механизмах разрешения конфликтных ситуаций. Социальное исключение из игры вначале порождает внезапное оцепенение, а затем страдание, поскольку оно активирует области, ассоциируемые с эмоциональной болью.

Так же, как и в случае истощения эго, те, кого отвергают коллеги, чаще норовят подкрепиться сладким печеньем, прибегая таким образом к успокаивающей пище[419]. Когда мы говорим, что получили эмоциональный удар, это, вероятно, не просто метафора. Мы действительно испытываем такую же боль, как от удара кулаком в живот.