Этнос. Стигма - Павел Сергеевич Иевлев

где Мелехрим приложил ладонь к чёрной каменной пластине на стене и открыл дверь на улицу снова. Она открылась в очень похожий, но совершенно пустой город, отмеченный печатью давней заброшенности, но почему-то чистый.

Это называется кросс-бифуркатор, я знаю. Но не спрашивайте меня, как это работает.

— Что за место? — спросил я «нашего» Текониса.

— О, место историческое. Подождите, будем проходить мимо, я покажу.

Мы шли по пустой, безлюдной улице, на которую выходят целые, но пыльные и безжизненные окна домов с заросшими садиками при них. Улица подметена и чуть ли не вымыта с мылом, но за символическими оградами двориков — полное запустение и печать времени. Странное место.

— Вот, посмотрите, — сказал Лейхерот, когда мы вышли на небольшую площадь. — Это знаменитый Мораториум Основателей.

Посередине площади круглая клумбочка, из которой торчит массивный цилиндр чёрного матового камня, на котором жужжит и тикает нечто вроде вывернутых через четвёртое измерение кишками наружу часов с кукушкой. Кукушки, правда, не видно — наверное она улетела ещё у того, кто эту штуку придумал.

— Пап, — сказала Нагма задумчиво, — я бы хотела это нарисовать.

— Ни в коем случае! — рявкнули оба брата хором.

— Вот из-за таких заявлений эти схизматики и готовы её убить, — сказал Лейхерот укоризненно. — Разве так можно?

— Я же не знала! Что тут такого? — возмутилась Нагма. — Мне просто показалось, что эта штука хочет, чтобы Аллах посмотрел на неё моими глазами.

— Это, как вы выражаетесь, «штука», — сердито сказал Мелехрим, — однажды создала Мультиверсум. Как наглядно показал пример Основателей, артефакты такого порядка лучше не трогать.

— Это всего лишь мораториум времени, — возразил ему «наш» Теконис. — Обычное техническое устройство, только большое. Я работал со множеством мораториумов поменьше. Только ваше невежество делает его сакральным объектом, а не объектом исследований, как должно быть.

— Кафедра со своим доисследовалась! — ядовито ответил ему «не наш». — В любом случае, попытка воздействовать на мораториум через структуры фрактала может привести к непредсказуемым последствиям. Так что воздержитесь, пожалуйста.

— Тут он прав, — неохотно признал Лейхерот. — Культ «чёрного монолита», конечно, суеверие, но я бы не стал рисковать.

— Культ чего? — удивился я.

— Реперные камни, которые разбросаны по всему Фракталу, — пояснил он. — Практически во всех локальных культурах они имеют статус сакральных объектов. Не знаю, из какой именно взято название «чёрный монолит», но оно стало общепринятым термином. Все они являются материальными проекциями вот этого цилиндра в основании мораториума и выполняют роль своеобразных гвоздей, скрепляющих Мультиверсум. Им приписывается множество мистических свойств, например, считается, что «чёрный монолит исполняет желания». Это, разумеется, суеверие, но нельзя не признать, что их свойства недоизучены.

— Получается, эта штука старше Мультиверсума? — удивилась Нагма. — Раз с её помощью его сделали?

— Данный мораториум присутствовал при начале времён, — сказал Лейхерот, — хотя создан был много позже. Не пытайтесь себе это представить, время — один из самых плохо воспринимаемых человеком аспектов Первоматерии, потому что сложно посмотреть на что-то, будучи внутри него.

Я даже не пытался понять то, что говорит слепец. Фундаментальные науки — не моя стезя. Я мысленно потянулся к мораториуму, представив, что как бы рисую его в уме. В бытность мою графом Морикарским это частенько срабатывало — не всегда под рукой есть карандаш и бумага, а понять, кто перед тобой, надо. Потянулся — и отшатнулся, как от бездны. Передо мной как будто пульсировал чёрный нерв мироздания. Нет, лучше Нагме и правда не трогать эту штуку. Если уж мне она так откликается, то тому Аллаху, который то и дело пытается из неё выглянуть, тут уж точно есть, где разгуляться. А ведь на самом деле это не Аллах.

Пройдя мимо странного механизма на площади, мы свернули в боковую улицу, прошли полквартала, после чего зашли в очередной пустой дом. Та же процедура — каменная пластина, дверь закрылась, дверь открылась.

— Ничоси! — сказала изумлённо Нагма.

* * *

— Надо же, — сказал я, — ещё один мораториум.

— Это тот же самый, — сказал Лейхерот, с досадой глядя на заполнивших площадь людей. — Только не спрашивайте меня, почему. Мелех, что за манифестация?

— Понятия не имею, — ответил тот. — Погуляйте тут пока, я оповещу ареопаг.

— Я с тобой, — сказал «наш» Теконис. — Может быть, кто-то из них меня выслушает.

— Пап, а мы что будем делать? — спросила Нагма. — Может, ещё по мороженому? Здесь наверняка есть кафе.

— Ты что, не налопалась ещё, колбаса?

— Налопалась. Но это когда было? Всегда можно впихнуть в организм ещё немного мороженого. Не, ну правда, вдруг они решат нас убить, а мы не жрамши?

— Убивалка не отросла. Пошли лучше поздороваемся.

— С кем?

— А вон, видишь? Туда смотри, нет, левее…

— О, и правда! Что она тут делает, интересно?

Аннушка вещает, стоя в кузове своего пикапа, беспардонно попирающего грязными колёсами изящную мелкую брусчатку мостовой. Он загнала машину в самый центр площади, почти уперевшись шипастым отбойником в чёрный цилиндр основания мораториума. Очки сняла, синие глаза сияют, правая рука обращена к толпе, левая опирается на пулемёт. Безупречная переговорная позиция, граф Морикарский одобряет.

— И кто будет следующим, я спрашиваю? — орёт она, надсаживаясь. — Для чего мы спасаем детей, для чего учим корректоров? Чтобы с ними поступали вот так?

Люди не то чтобы охвачены с ней единым порывом, но слушают и гнилыми помидорами не кидаются. Хотя вопросы имеют.

— Эй, Аннушка, ты же свалила из корректоров! — кричит какой-то худой странный мужик из толпы.

— Вы спросите, зачем я лезу в дела Конгрегации? — вещает в ответ женщина. — Какое мне дело, если я больше не корректор? Так вот, это не дело Конгрегации! Это касается всех нас! Корректоры — это то, ради чего живёт Школа! Ради чего существует Центр, который содержите и кормите все вы! Весь этот