Дневник Кости Рябцева - Николай Огнев

— Никто… меня… не учил…

Я сейчас же созвал экстренное собрание форпоста, и мы постановили исключить Французова, о чем довести до сведения его звена и отряда.

На собрании Сильва все время молчала, так что я не знаю ее мнения.

Только что было в школе собрание форпоста, на котором выяснилось, что из форпоста ушло еще пять пионеров. Мотивируют они по-разному. Один сказал, что родители против, другой — что много времени отнимает, а одна девочка выразилась, что ей учительница не позволяет. Когда мы стали добиваться, какая ж это учительница, девочка упорно молчала. Конечно, это Марь-Иванна. Придется дать ей окончательный бой.

Стихи Курмышкина всем нравятся, и даже Зин-Пална обратила внимание.

Сегодня ребята опять проявили классовое чутье.

Ввиду хорошей погоды, по согласованию с учкомом и школьным советом первой ступени, было решено устроить прогулку за город, так что я не пошел домой, а остался на вторую смену. Узнав, что я пойду вместе с форпостом, Марь-Иванна на прогулку не пошла, и из первоступенских шкрабов пошел Петр Павлович — такой бородатый дядя в синих очках.

Выступили часа в два, и впереди всех шел форпост с барабанным боем; неорганизованные ребята тоже старались попадать в ногу. В Ивановском парке основательно набегались и наигрались, так что даже устали и домой возвращались вразброд. Конечно, пионеры, как активные, устали больше всех, и мы с ребятами отстали. Сильва с форпостными девчатами, наоборот, ушла вперед. Со мной было всего человек десять.

Мы вполне мирно шли и никого не трогали — разговор шел о футболе. Я заметил, что маленькие ребята страсть как любят футбол, а им играть запрещают. Поэтому я спустя рукава смотрел на то, что когда шли, то тусовали ручной мяч ногами. Я ведь по себе знаю, что значит запрещение футбола. Так вот, эти мои «футболисты» увлеклись и отстали шагов на сто, а я с двумя ребятами, ничего не подозревая, шел и разговаривал. Вдруг слышу какой-то крик. Я обернулся и увидел среди ребят какую-то суматоху. Сначала мы втроем стояли и ждали, когда они подойдут, но потом увидели, что не подходят, тогда мы пошли к ним и увидели такую картину.

Ребята стояли полукругом на тротуаре, а в середине этого полукруга находился Октябка и против него еще какой-то незнакомый длинный дылда, с виду — лет тринадцати, но высокий. На этом дылде был пиджачишка и воротничок с зеленым галстуком, так что вид у него был для нас довольно непривычный.

В тот самый момент, когда мы подошли, маленький Октябрь разлетелся и хотел чпокнуть этого парня прямо в рожу, но тот довольно-таки ловко увернулся и сам ударил Октябку в бок. Это происходила драка.

Я сейчас же вошел в полукруг и строго спросил:

— Что это значит?

Мне ребята наперебой стали объяснять, что когда они шли, тусуясь ручным мячом, то этот дылда шел за ними и все время поддевал их, что они неправильно пасуют. Сначала они не обращали на него внимания, потом он вдруг стал приставать к ним, что они идут как отходники, и совсем даже не похожи на английских бойскаутов. Ребята все равно не хотели разговаривать и не обращали внимания на его слова. Тогда он вдруг стал ввязываться в пасовку. Октябка обозлился и дал ему один раз. Но он даже не покачнулся, а только стал смеяться и говорить, что, конечно, если они все на него нападут, ему будет трудно с ними сладить, а один на один он их всех переколотит.

— А раньше-то? — спросил Октябка.

— А позже-то? — пересмеял парнина.

Ну, тут кто-то закричал: «Раньше-позже, мыло-дрожжи, дрожжи-мыло, а не хочешь ли в рыло?» А уж известно, что если кто-нибудь произнесет эту пословицу, то тут обязательно должна быть драка. Драка и началась.

Все время, пока мне ребята это рассказывали, дылда этот стоял, засучив рукава, и ждал. Когда ребята замолчали и посмотрели на него, то он вдруг говорит:

— Конечно, ваш большой может со мной справиться, а вы бы еще дядю с бородой позвали! Только ты имей в виду, — это он уж ко мне, — что ты лучше меня не трогай, а то я ножом.

И действительно, вытащил из кармана ножик.

Я сейчас же стал наступать на него, вырвал у него ножик, бросил на землю и несколько раз смазал по шапке, чтобы он не лез. А мы с ребятами тронулись дальше.

— Я его знаю, — возбужденно говорил Курмышкин, — это Григорьев, колбасника Григорьева сын.

— Да ведь сразу видно, что буржуй, — как-то нервно, весь еще дрожа, подтвердил Октябка. — Он даже одет в воротничке.

— У него кровь из носу идет, — сказал кто-то, оглянувшись.

— Здорово ты ему воткнул, Рябцев, особенно в последний, — говорили ребята очень возбужденно.

— Ну, будет знать, как лезть, — ответил я.

Это прямо замечательно, как в ребятах развит классовый инстинкт. Я только теперь вспомнил, что у Григорьева есть большая колбасная лавка на базаре.

Я теперь как-то совсем не общаюсь с девчатами своей группы — по разным причинам.

С ученьем очень плохо: не сдано ни одного зачета за весь месяц.

Словно нарочно, все время случаются разные штуки, которые только еще больше обозливают. Конечно, на первом месте — Черная Зоя.

Сегодня я встретился с ней в коридоре — кругом больше никого не было. Она мне вдруг и говорит:

— Я тебя теперь окончательно раскусила.

— А мне наплевать, — ответил я и хотел пройти.

— Нет, погоди, — сказала Зоя. — Я кое-что про тебя знаю и, прежде чем разглашать, хочу попробовать на тебя повлиять.

Мне стало смешно, и я остановился: как это всякая дура может на меня влиять.

— Твои похождения раньше или позже откроются, — продолжала между тем Зоя. — И как ты ребят яблоки учил воровать, и все остальное. Я действительно раньше была в тебя влюблена, но есть такой закон природы, что если кого-нибудь разлюбляешь, то того еще больше начинаешь ненавидеть.

— Перестань ты свою бузу, — прервал я ее со злостью. — Уши вянут слушать. Когда ты, Травникова, перестанешь вносить в школу разложение? Влюблена, разлюбила, втюрилась, втрескалась, ах, мои чувства, ах, я пылаю, ах, я умираю!.. Что ты, черт тебя побери совсем!.. Я, конечно, знаю, что ты буржуазного происхождения и тебе трудно и даже невозможно стать коммунисткой, но все-таки раскинь остатками мозгов и пойми, что у нас революция и всю эту пыль нужно сдать в архив.

— Разложение вносишь ты, а вовсе не я! — закричала Зоя. — Что, ты думаешь — никому не известно, что ты со своими бандитами исколотил на улице Мишу Григорьева? Я теперь окончательно поняла, что ты — бандит и неисправимый негодяй!.. Но я-то сумею тебе еще отомстить!

— Какого там Мишу или Шишу? — спросил я, сразу и не поняв, в чем дело. — А, это, должно быть, того буржуйчика?.. Ну, что ж? Он сам заслужил.

— А особенно по-рыцарски, что напали вдесятером на одного, — ядовито сказала Зоя. — Красиво, нечего сказать.

Я страшно рассвирепел и хотел было ей отвесить кооперативную выдачу, но тут в коридоре появились еще ребята. А Травникова, словно ее завели, повысила голос и нарочно, при ребятах, прокричала:

— Ты бы хоть следил за своими пионерами, чтобы они стихов не сдирали! А то ведь это позор — чужие стихи вывешивать!

— А кто сдирал? — спросил я. — Ну-ка, скажи, кто сдирал?

— Твой Курмышкин и содрал, вот кто содрал! Я сама эту стенгазету видела, из которой он содрал! Что, выкусил! Это на ликбезном пункте при больнице стенгазета.

Я сейчас же решил проверить, разыскал Курмышкина, который уже пришел, и спросил:

— Мышка, это правда, что ты содрал стихи?

Он сначала отпирался, потом сознался. Я взял с него обещание, чтобы он больше этого не делал. Курмышкин дал честное пионерское. После этого я нашел Сильфиду Дубинину и ей тоже сказал, чтобы она не попала в дурацкое положение. Сильва подумала, потом сказала:

— Но, с другой стороны, если бы Курмышкин не принес этих стихов — тебе в голову не пришло бы издавать стенгаз.

Это верно. Как удивительно иногда умеет Сильва найти хорошее даже в плохом; а сама простейших вещей не понимает. Сейчас особенно тяжело, что мы с ней в натянутых.

Просто даже досадно, какие маленькие ребята бывают иногда скрытные. Вот, например, Махузя Мухаметдинова. Она не ходила в школу, а следовательно, не была на собраниях форпоста целых две недели. Когда я сегодня стал у ней добиваться причины — ничего не добился.

— Может, больна была?

— Ньет.

— Уезжала?

— Ньет.

— Родители не пускали?

— Ньет.

Я из этого вывожу, что мне, как вожатому форпоста, нужно обследовать семейное и имущественное положение пионеров, входящих в форпост. И держать связь с родителями.

Сегодня мне Октябрь таинственно, по секрету сообщает: